Германский мастерер и его время (Различные материалы к семинарам по философии), страница 8

действенности в своем кругу, восхищения красотой, в сочетании со светлой,

спокойной смертью я считаю великой... Мы ищем увидеть тот мягкий закон,

который правит человеческим родом. Это... закон праведности, закон

нравственности, закон, который хочет, чтобы каждый стоял перед другим

замеченный, уважаемый, необиженный, чтобы мог идти своим высшим человеческим

жизненным путем, добывая себе любовь и удивление своих собратьев, чтобы был

оберегаем как сокровище, как и каждый человек -- сокровище для всех других

людей. Этот закон положен повсюду, где люди живут с людьми, и он дает о себе

знать, когда люди действуют против людей" (A. Stifter. Das sanfte Gesetz.

Drei Erzahlungen. В., 1942. S. 32--33; пер. В. В. Бибихина, цит. по:

Хайдеггер М. Время и бытие. С. 426).

Местный патриотизм мескирхцев всегда зиждился, среди прочего, на

почитании памяти знаменитого придворного проповедника Абрахама а

Санкта-Клара, который родился в 1644 году в Креенхайнштетгене и умер в

1709-м в Вене. Статьи о нем периодически появлялись в местной печати, и по

круглым юбилейным датам в его честь устраивались скромные торжества. Однако

в начале нынешнего столетия к этой приятной патриотической традиции

примешалась дисгармоничная полемико-идеологическая нота. Южно-германские

42

"антимодернисты" возвели Абрахама а Санкта-Клара в ранг своего кумира и

стали ссылаться на него в полемике против католиков-либералов. У этого

прославленного монаха-августинца нетрудно было отыскать весьма резкие

высказывания по поводу извращенной городской жизни с ее стремлением к пустым

удовольствиям, осуждение духовного высокомерия, не желающего склониться

перед явленным миру учением Церкви, наконец, выпады против расточительства

богатых, с одной стороны, и против пресловутой алчности "евреев-ростовщиков"

-- с другой. Этот проповедник всегда принимал сторону "маленьких" и бедных

людей, с гордостью говорил о своем низком происхождении. Одно из его часто

цитируемых высказываний звучало так: "Не у каждого, кто родился под

соломенной крышей, в голове солома". Абрахаму а Санкта-Клара были

свойственны интерес к социальным проблемам, близость к простонародью,

прямодушие, доходящее до резкости, благочестие, напрочь лишенное ханжества,

преданность своей малой Родине и антисемитизм -- смесь как нельзя более

подходящая для того, чтобы ее использовали в своих пропагандистских целях

антимодернисты.

Открытие памятника 16 августа 1910 года стало большим народным

праздником. Мартин Хайдеггер приехал на него из Мескирха.

Деревню украсили цветами, транспаранты с изречениями проповедника были

вывешены из окон и протянуты над единственной улицей. Праздничное шествие

тронулось в путь. Впереди -- герольды на конях, в исторических костюмах

времен Абрахама а Санкта-Клара; за ними -- монахи из Бойрона, духовенство и

представители местной власти, школьники с пестрыми флажками, девушки с

венками на головах, крестьяне в традиционных костюмах. Играл оркестр,

произносились речи, ученики бюргерской городской школы Мескирха

декламировали стихи и афоризмы Абрахама а Санкта-Клара.

Это событие подробно освещалось в статье, которую Мартин Хайдеггер

написал для выходившего в Мюнхене консервативно-католического журнала

"Альгемайне рунд-шау". Впоследствии Герман Хайдеггер [1] счел этот текст

достойным того, чтобы включить его в полное собрание сочинений философа.

1 Герман Хайдеггер (род. 1920) -- сын Мартина Хайдеггера.

43

"Атмосфера естественности, здорового веселья, порой с оттенком

некоторой грубоватости, придала этому событию отпечаток неповторимого

своеобразия. Непритязательная деревня Креенхайнштеттен, с ее упорными,

упрямыми, чудаковатыми жителями, раскинулась как бы в полусне на дне

глубокой котловины. Даже здешняя колокольня -- оригинал. В отличие от других

колоколен, ее собратьев, она не смотрит свободно, свысока, на окружающий

мир, но, стесняясь своей неуклюжести, прячется меж черно-красными крышами...

Торжества по случаю открытия памятника были очень простыми, чистыми и

искренними" (D, 1).

Нельзя забывать, что к тому времени, когда Мартин Хайдеггер писал эти

строки, он уже успел надышаться воздухом большого города -- сначала в

Констанце, а потом, с 1906 года, во Фрайбурге. И знал, что отличает его,

провинциала, от тех, кто самоуверенно и ловко вращается в городской среде,

одевается по моде, умеет порассуждать о вопросах современной литературы,

искусства и философии. И прекрасно видел разницу между собственным миром,

миром Мескирха и Креенхайнштеттена, с одной стороны, и "внешним" миром -- с

другой (в осознании этой разницы уже угадывается его позднейшая идея о

различии между "подлинностью" и "неподлинностью"). Поэтому строки об

открытии памятника могут быть прочитаны и как своего рода автопортрет.

Хайдеггер называет колокольню оригиналом, но это определение вполне подходит

и к нему самому. Другие люди смотрят на окружающий мир свободно, свысока,

тогда как его, уроженца маленького городка, ощущение собственной неуклюжести

пригибает к земле, к родной почве, которая его взрастила -- сделала таким же

упорным, упрямым, чудаковатым, какими бывают все ее дети. Он хотел бы

походить на тамошних крестьян -- но одновременно и на Абрахама а

Санкта-Клара. В личности Абрахама привлекает свойственное простому народу

"телесное и душевное здоровье". Этот проповедник производил на людей

глубокое впечатление благодаря таким своим качествам, как "сила духа,

напоминающая о временах становления католицизма, преданность вере и любовь к

Богу". Но он был знаком и с самыми утонченными явлениями духовной культуры

своего времени, он овладел этой культурой, не позволив ей овладеть им.

Именно потому, как полагал Хайдеггер, он и мог "безбоязненно нападать на

любое представление о жизни, которое было слишком приземленным и

переоценивало ее посюсторонний аспект". Абрахам а Санкта-Клара знал, о чем

говорил. Он не принадлежал к числу тех, кто ругает виноградные грозди только

по той причине, что не может до них дотянуться.

44

В той же статье молодой Хайдеггер выступил против декаданса, который

считал отличительной чертой Нового времени. В чем смысл этих упреков? Он

говорил об удушающей атмосфере современной эпохи -- эпохи "внешней культуры,

непомерно ускоренного темпа жизни, разрушающего основы стремления к новизне,

мимолетных соблазнов", для которой характерно "безрассудное перепрыгивание

через глубинное духовное содержание жизни и искусства" (D, 3).

Перед нами образец расхожих клише критики культуры с консервативных

позиций. Так думали и говорили не только в "Союзе Грааля". Подобные

высказывания против поверхностности, погони за внешними эффектами,

ускоренного темпа жизни и необузданного стремления ко всему новому можно

найти, например, в работах Лангбена и Лагарда [1]. Но обращает на себя

внимание тот факт, что у молодого Мартина Хайдеггера совершенно отсутствует

антисемитизм, очень распространенный в то время у сторонников такого рода

взглядов. Это тем более примечательно, что финансирование памятника в

Креенхайнштеттене обеспечил не кто иной, как венский бургомистр Карл Люгер,

пользовавшийся популярностью именно из-за своих антисемитских взглядов.

Удивляет и та уверенность, с которой Хайдеггер в своей статье говорит о

"потусторонней ценности жизни", по отношению к коей все перечисленные им

феномены современной эпохи являются, по его мнению, предательством. Как это

следует понимать, он объяснил в других статьях (недавно вновь найденных и

исследованных Виктором Фариасом [2]), которые были написаны в 1910--1912

годах для ежемесячного журнала "Академикер" -- органа католического Союза

выпускников высших учебных заведений.

В мартовском номере за 1910 год Хайдеггер опубликовал рецензию на

автобиографическую книгу датского писателя и эссеиста Йоханнеса Йоргенсена

[3], которая называлась "Ложь и правда жизни". В ней путь духовного развития

от дарвинизма к католицизму изображался как путь от отчаяния к защищенности,

от гордости к смирению, от распущенности к живой свободе. Для молодого

Мартина Хайдеггера это был образцовый и потому поучительный путь, ибо автор

книги, пройдя через все безумства и соблазны модерна, в конце концов обрел

покой и спасение в церковной вере, то есть

1 Пауль Антон де Лагард (1827--1891) -- выдающийся немецкий ориенталист

широкого профиля, автор ряда публицистических работ об отношениях между

германским государством и Церковью.

2 Виктор Фариас --автор книги "Хайдеггер и национал-социализм" (1987).

3 Йенс Йоханнес Йоргенсен (р. 1866) -- датский поэт, прозаик и

журналист, в 1893--1895 гг. обратился к католицизму; его книга "Ложь и

правда жизни" впервые была опубликована в 1896 г. на немецком языке.

45

вернулся к осознанию "потусторонней ценности жизни". Человек избавился

от великой иллюзии модерна, которая побуждает "я" к "непрерывному

саморазвертыванию", и продемонстрировал на собственном теле и собственной

жизни, что тот, кто делает ставку только на себя, ставит свое дело на ничто

[1]. "В наши дни много говорят о "личности"... Личность художника выходит на

первый план. Много приходится слышать об интересных людях. Денди О. Уайльд,

гениальный пьяница П. Верлен, великий бродяга М. Горький, сверхчеловек Ницше

-- таковы интереснейшие люди. И если кто-то из них в снисшедший час

благодати осознает великую ложь своей цыганской жизни, разбивает алтарь

ложных богов и становится христианином, то его называют "пошлым",

"отвратительным"" [2].

1 "Я поставил мое дело на ничто" -- фраза из книги "Единственный и его

собственность" (1845), главного произведения Макса Штирнера (1806--1856),

немецкого философа-младогегельянца, идеолога анархизма.

2 Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. С. 7

(пер. Н. В. Мотрошиловой).

В 1930 году Мартин Хайдеггер скажет в своем знаменитом докладе "О

сущности истины": "Свобода сделает нас истинными". В юношеских же статьях он

держится прямо противоположного: истина нас освободит. И эта истина не есть

нечто, чего человек мог бы достичь, полагаясь на себя, добыть из себя

самого. Ее обретают только в живом сообществе верующих с его традициями.

Только в рамках такого сообщества возможно "высокое счастье обладания

истиной", недостижимое для положившихся на себя. Молодой Хайдеггер следует

здесь религиозному реализму своего учителя Карла Брега.

Протестантско-пиетистское благочестие чувства пока еще представляется ему

слишком субъективным. В рецензии на книгу Ф. В. Ферстера "Власть и свобода.

Размышления о культурной проблеме Церкви" Хайдеггер полемизирует с

самовлюбленным погружением в переживания, с мировоззренческим

импрессионизмом, выражающим только "личные настроения", а не объективное

содержание. Стандартный аргумент в хайдеггеровской критике мировоззрений:

они ориентируются на потребности жизни. Тот же, кто стремится к истине,

поступает наоборот: он подчиняет жизнь своим прозрениям. Для молодого

Хайдеггера решающим критерием истины явно было то, что с ней трудно иметь

дело, что ее можно обрести, только владея "искусством самососредоточения и

самоотречения (Selbsterraffung und Selbstentauperung)". Истину распознают по

тому признаку, что она противится нашему желанию овладеть ею, бросает нам

вызов и изменяет нас. Только тот, кто сможет от-

46

влечься от самого себя, тот, кто "достигнет духовной свободы по

отношению к миру влечений, найдет истину. Ибо истина есть вызов духу

безудержного автономизма". Она проясняет, но она не сама собой ясна. Тьма

индивидуального сознания должна склониться перед "религиозно-нравственным

авторитетом. Уже один тот -- гнетущий -- факт, что большинство людей,

полагаясь на себя, не находят истину и даже не хотят ее найти, а, напротив,

пригвождают к кресту, лишает индивидуалистическую этику всяких перспектив".

Следовало бы обратить внимание на эти доводы, потому что Хайдеггер

будет их держаться. Вызов и неудобство останутся для него критериями истины,

но позже именно стремление обрести истину под сенью веры будет расцениваться

им как "удобный" путь и, следовательно, как предательство по отношению к

истине. А тем тяжелым и строгим, на что человек должен пойти, Хайдеггер

будет считать свободу, ранее вызывавшую у него подозрения, которая стойко

выносит свою метафизическую бесприютность и не дает прикрыть себя прочно

сбитыми истинами религиозного реализма.

Инвективы Хайдеггера против "культа личности" отчасти окрашены

затаенным чувством обиды: он не мог не знать, что сам был лишен того

внешнего обаяния яркой индивидуальности, за которое охотно порицал других.

Этот будущий теолог, находившийся на содержании у Церкви, выделялся в кругу

гимназистов и студентов университета, которые в основном происходили из