Общая риторика (Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др.), страница 13

Тодоров, заканчивая свой краткий трактат «Тропы и фигуры» (Тое1огог 1968), формулирует проблему следующим образом; «Можно ли считать, что образная и поэтическая речь (1апяаяе 11дпге е$ 1апдаяе рое11е1пе) суть одпо и то же? Если пег, то как опи соотносятся друг с другом?» Напомним о том, что классики в целом отрицательно ответили па первыи вопрос и практически игнорировали второй. Тодоров противопоставляет образный язык литературному (яоэтическому); первый близок к «пепрозрачпой» речи (ср. у Якобсона; «Привлечь внимание к самому сообщению»), второй же стремится показать нам сами вещи (мпметическая функция речи).

Однако оба зти языка противопоставлены «прозрачпой» речи, для которой характерны абстракткые понятия. По аналогии со знаменитым треугольником Огдена — Ричардса [П мы получаем следующую схему: Такие разграничения конечно же представляют некоторый интерес, но мы не считаем их достаточными для того, чтобы свести понятие образной речи (1апдаде 1(доте) к факультативному средству художественной литературы «в борьбе с чистым смысломю Мы полагаем, что на предн«ествующнх страницах мы достаточно убедительно продемонстрировали, что нет поэзии бгз фигур, если, конечно, понимать фигуры достаточно широко: любое литературное «сообщение» рнтмизовано, рифмовано, в нем использу«отся ассонансы, определенное членение, перекрестные рифмы, оппозиции н т.

д. Но фигуры, без сомнения, могут существовать и внг поэзии, что и явится предметом нашей дальнейшей дискуссии. Не вызывает сомнения тот факт, что в «яаыке вымысла» (1апчаде Йе 1а Нс1юп) (М. Бланшо) «значение слов выступает в очень неполном виде» (цит. по Цв. Тодор о в у) . Художественный язык не имеет явного референта, илн, точнее, вопрос о существовании референта для него несуществен. Война во Вьетнаме, бесспорно, является удручающей реальностью, но художественные достоинства поэмы об этой войне не измеряются точностью изложения фактического материала, и поэтому не важно, является ли поэма исторически точным воспроизведением действительности, документом, репортажем нли свидетельством очевидца. Значит ли это, что мы низводим поэзию до уровня «бессодержательной звучащей безделушки»? Мы знаем, к каким плачевным результатам привели попытки изгнания смысла из литературных произведений.

Почему же не существует абстрактной (даже если ее и называют «конкретной») поэзии, в то время как абстракция прочно укоренилась в живописи, не говоря уже о музыке'." Это происходит оттого, что средством выра- женин для поэта является слово, представляющее собой единство звука и значения. Но для него связь двух составляющих языкового анака является строгой и обязательной: опа не растягивается в бесконечном пространстве семиотических условностей, а концентрируется в одной точке. Не следует забывать о том, что соссюровский тезис о произвольности знака был скорректирован ввиду того, что для говорящего связь означаемого с означающим более " О попытках создавпя поэзвя «без смысла» см, спецяальный выпуск «Ховтпа1 бег рое«ег», 1969, № 3, чем необходима.

Однако сам знак независимо от его двусторонней сущности отличен от референта: главная особенность обыденной речи проявляется именно в этом специфическом отношении к предметам — они одновременно и отсутствуют (так как слово не совпадает с предметом) н присутствуют (поскольку слово выступает вместо предмета) в речи. Характерной чертой поэтической речи является то, что сами предметы в ней не рассматриваются. Вся поэзия— е словах (формах и значениях). Для поэзии треугольник Огдена — Ричардса теряет свою значимость.

Литературное сообщение самодостаточно, оно как бы совмещает две вершины, лежащие в основе треугольника: поэтическая направленность текста проявляется в «стирании» вещи посредством слова. Действпе риторической функции овеществляет язык. Мы знаем, что целенаправленное речевое воздействие (будь то пропаганда, проповедование, обольщение, реклама) всегда сопровождается использованием целого арсенала «поэтических» приемов. Некоторые поэтические приемы используются также и в научной речи в целях сокращения доказательной части изложения. Что касается писателей, то утверждение, что они используют фигуры, было бы слишком слабым: они ими живут. Они пе украшают с помощью фигур то, что пишут, они создают язык, которому реальность «порукой» не служит: и только при помощи фигур в широком, принятом здесь смысле слова писате«гь достигает своей цели. Таким образом, «дополнительные структуры» не являются простьпш ограничителями, пусть «чудеснымя», по «тисками»: они представляют собой то единственное средство, которое может увести язык от его утилитарнои роли, а это является первейшим условием его превращения в язык гюэтнческий.

Благодаря метаболам литературная речь замыкается на себе. Но уже давно известно, что одних метабол, конечно же, недостаточно для то~о, чтобы гарантировать ее бьыне, вдохнуть в нее жизнь: даже самые изысканные «соединения» (совр!адез) не всегда позволяют поэтическому «потоку» вырваться на свободу. Риторика, как изучение формальных структур, необходимо перерастает в более общую теорию, которая в точности совпадает с тем, что раньше называлось Второй Риторикой, нли Поэтикой. Именно последняя должна объяснить, почему слова, преобразованные поэтами, воздей- ствуют на читателя, какова значимость этих слов в поэтической речи.

Но в первую очередь поэтика должна опре,1елит«ч какие согетания подобных изменений не только совместимы с правильным функционированием фигур, но и приемлемы для эстетического сознания»э. Прав ли )К. Коен 1а его мнение здесь созвучно с модной в английской критике гнпотезой), когда он пишет, что признание необходимости такого исследования делает очевидным существование «кода коннотаторов», поскольку поэзия разрушает денотативное значение только для того, чтобы лучше выразить эмоциональное или аффективное? То, что пишет сам Коен об этом «проявлении патетического лика мироздания», ставит перед нами множество проблем.

Как отмечалось ранее — и будет повторено в первой главе,— мы намерены посвятить отдельное исследование систематическому изучению этоса фигур; здесь мы не будем рассматривать эти вопросы, поскольку психоэстетическое воздействие пе является функцией чисто языковых механизмов. Тем не менее в приложении к первой части будет сделана попытка наметить общий контур такого описания. Специалистами по эстетике написано немало трудов, посвященных исчерпывающему анализу той или иной «категории». Без сомнения, существует мноя«ество исследований об изящном, трагическом, ко»«пческом. Но по сей день нет ни одной серьезной попытки систематизировать явления такого рода.

В пап«ем исследовании мы предлагаем в качестве рабочей гипотезы один из возможных под«одоп и такой систематизации. Впрочем, если «безусловное», «вероятное» и «возможное» неравномерно распределены по страницам этой книги, то, быть может, сами авторы не всегда правильно оден>гва>о«когнитивпую модальность выдвигаемых ими положений. " Вопрос о том, как следует назвать зту область нсследоваянн, «поэтнкой> нлн «эстет>жон«>, не самый существенный. Цв Тш доров включает большую часть того, что мы называем здесь рнторнкой, в поэтику, которая определяется как «паука о литературоостн>, по проблемы эмоционального воаденствня н аначнмостн ов относит к области эстетики (с»«Тонкого» 1968) Однако достаточно авторитетные спепналнсты по зстетнке — см., в частности, 8 он г1 а и 1929 — да«от определение своей науке без ссылки вакатсгорню прекрасного, Мгл же придерживаемся точки зрення, в це«ом нг протнворечащгя здравому смыслу, которая сзоднтся к тому, что текст может быть в полном смысле слова «поэтичным», только если в нем аФфективно л»ользуются «рнторнческне» средства 61 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ОСНОВЫ РИТОРИКИ 1.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ФИГУР Е ЧЛЕНЕНИЕ ДИСКУРСА Е». ЗНАЧИМЫЕ ЕДИНИЦЫ ЯЗЫКА Риторика, представляющая собой множество операций над языком, по необходимости отражает некоторые его свойства. Мы увидим, что в основу всех риторических операций положено одно нз важнейпгих свойств линейного дискурса, а именно его членимость на все более и более мелкие единицы.

Хорошо известна теория языковых уровней, разработанная Бенвенистом (см. В е п ч е и» з 1 е 1967) "; здесь мы изложим ее в несколько более общем виде, поскольку того требует рассматриваемая нами тема, Будь то в плане означагощего (звукового или графического) нли в плане означаемого (то есть смысла), речевая цепочка мон«ет рассматриваться как иерархия уровней, где происходит членение дискретпыт единиц. В единицу более высокого порядка вкладываются (пли, по терминологии Бенвениста, нключаются) несколько единиц более низкого уровня, каждан из которых в сво»о очередь включает в себя единицы еще более низкого порядка.

Членение продолжается как в плане выражения, так и в плане содержания до тех пор, пока не будет достигнут уровень атомарных, нечленимых единиц. Б плане выражения мы дойдем, таким образом, до уровня различнтельных признаков, в плане содержания — до уровня сем.

Примечательно, что и в том и в другом случае последние * Русск перевод; Боннонист Э, Основы общей лингвистики, М., «прогресс», 1978, — Прим, дед, уровни членения являкггся «инфраязыковыми»: ни различительпые признаки, нн семы не могут существовать в языке в эксплицитной, независимой форме. Смысловые единицы, реально присутствующие в речи, появляются лишь на уровне, находящемся непосредственно над уровнем сем.