Фукуяма конец истории (966859), страница 22

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 22)

года, Чили под властью Пиночета и, конечно же, все НИЭ в Азии.^..

Например, между 1961 и 1968 годами среднегодовой рост в развивающихся

демократиях, включая Индию, Цейлон, Филиппины, Чили и Коста-Рику, составил

всего 2,1%, в то время как в группе консервативных авторитарных режимов

(Испания, Португалия, Иран, Тайвань, Южная Корея, Таиланд и Пакистан)

наблюдался средний рост на 5,2% в год.²²¹

Причины, почему рыночно ориентированные авторитарные государства должны

быть эффективнее экономически, чем демократические, в общем, очевидны и были

описаны экономистом Джозефом Шумпетером в книге "Капитализм, социализм и

демократия". Пусть избиратели демократической страны абстрактно согласны с

принципами свободного рынка, они слишком легко готовы от них отказаться,

когда под угрозой находятся их сиюминутные экономические интересы. Другими

словами, нельзя предполагать, что демократическая общественность сделает

экономически рациональный выбор или что экономические неудачники не

воспользуются политической властью для защиты своего положения.

Демократические режимы, отражающие запросы различных групп своего общества,

склонны больше тратить на социальное обеспечение, создавать антистимулы для

производителей путем политики выравнивания налогов, чтобы защитить

неконкурентоспособные и убыточные отрасли, а потому имеют бюджетные дефициты

больше и темпы инфляции выше. Возьмем один пример поближе: в восьмидесятые

годы Соединенные Штаты потратили намного больше, чем произвели, выстраивая

подряд бюджетные дефицита, ограничивая будущий экономический рост и выбор

будущих поколений, чтобы поддержать высокий уровень потребления в настоящем.

Несмотря на общую тревогу, что такая близорукость будет вредна как

экономически, так и политически, американская демократическая система была

не в состоянии всерьез справиться с этой проблемой, поскольку не могла

решить, каким образом справедливо распределить бремя сокращения бюджета и

увеличения налогов. Так что демократия в Америке в последние годы не

показала высокой экономической эффективности.

С другой стороны, авторитарные режимы в принципе лучше способны

следовать истинно либеральному экономическому курсу, не извращенному

постоянно растущими требованиями перераспределения" Они не должны считаться

с рабочими находящихся в упадке отраслей или субсидировать неэффективный

сектор просто потому, что у этого сектора есть политическое влияние. Они

могут действительно использовать государственную власть для сокращения

потребления во имя перспективного роста. В период быстрого роста в

шестидесятых годах правительство Южной Кореи смогло подавить требования

повышения зарплат, объявив забастовки вне закона и запретив разговоры о

повышении потребления и благосостояния рабочих. И наоборот, переход Южной

Кореи к демократии в 1987 году вызвал невероятный рост забастовок и долго

подавляемых требований роста зарплаты, с которыми пришлось иметь дело

новому, демократическому режиму. Результатом явилось резкое повышение цены

труда в Корее и снижение конкурентоспособности. Разумеется, коммунистические

режимы умели добиваться крайне высоких темпов роста накоплений и инвестиций

путем безжалостного подавления потребителей, но возможность долговременного

роста и способность к модернизации при этом отсутствовала, потому что не

было конкуренции. С другой стороны, рыночно ориентированные авторитарные

режимы взяли здесь от обоих миров лучшее: они могут силой поддерживать

относительно высокую общественную дисциплину среди населения, при этом давая

определенную свободу, поощряющую новшества и использование наиболее

современных технологий.

Если один аргумент, выдвигаемый против экономической эффективности

демократий, состоит в том, что они вмешиваются в рынок в интересах

перераспределения и текущего потребления, то другой аргумент утверждает, что

они это делают недостаточно. Рыночно ориентированные авторитарные режимы во

многих отношениях более статичны в своей экономической политике, чем

развитые демократии Северной Америки и Западной Европы. Но эта статичность

отчетливо направлена на обеспечение высокого экономического роста, а не на

такие цели, как перераспределение и социальная справедливость. И не ясно,

чему служит так называемая "промышленная политика", когда государство

субсидирует или поддерживает одни сектора экономики за счет других, -- идет

она на пользу или во вред экономике Японии и других азиатских НИЭ в

долгосрочной перспективе. Но вмешательство государства в рынок, выполненное

компетентно и остающееся в широких границах конкурентного рынка, показало

себя полностью совместимым с весьма высоким уровнем роста. Плановики Тайваня

в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов смогли перевести

инвестиционные ресурсы из таких отраслей, как текстиль, в более передовые,

такие как электроника и полупроводниковая промышленность, несмотря на

значительные потери и безработицу, которые терпела легкая промышленность. На

Тайване промышленная политика оказалась удачной только потому, что

государство смогло защитить плановиков-технократов от политического

давления, и они имели возможность воздействовать на рынок и принимать

решения на основании единственного критерия -- эффективности. Другими

словами, удача была связана с тем, что Тайвань управлялся не демократически.

Американская промышленная политика имеет куда меньше шансов повысить

экономическую конкурентоспособность Америки именно потому, что Америка более

демократична, чем Тайвань и азиатские НИЭ. Процесс планирования быстро пал

жертвой давления Конгресса с целью либо защиты неэффективных отраслей, либо

продвижения тех, с которыми были связаны чьи-то интересы.

Существует неопровержимая связь между экономическим развитием и

либеральной демократией, которую можно увидеть, просто посмотрев на карту

мира. Но точная природа этой связи более сложна, чем кажется На первый

взгляд, и ее не объясняет адекватно ни одна из выдвинутых до сих пор теорий.

Логика современной науки и процесса индустриализации, который наука

порождает, не дает однозначного направления в политике, как дает его в

экономике. Либеральная демократия совместима с индустриальной зрелостью, и

ее предпочитают граждане многих промышленно развитых стран, но необходимой

связи между этими двумя понятиями нет. Механизм, лежащий в основе нашей

направленной истории, ведет с одинаковым успехом и к

бюрократически-авторитарному будущему, и к либеральному. Поэтому, чтобы

попытаться понять сегодняшний кризис авторитаризма и мировую демократическую

революцию, нам придется обратить взгляд на другие предметы.

11. ОТВЕТ НА ПРЕЖНИЙ ВОПРОС

На вопрос Канта, возможно ли написать Универсальную Историю с

космополитической точки зрения, наш предварительный ответ -- "да".

Современная наука снабдила нас Механизмом, поступательное действие

которого дает истории человечества последних веков и направленность, и

логический смысл. В век, когда мы уже не можем отождествлять опыт Европы и

Северной Америки с опытом человечества в целом, этот Механизм поистине

универсален. Помимо быстро исчезающих племен в джунглях Бразилии или Папуа

-- Новой Гвинеи, нет ни единой ветви человечества, не затронутой Механизмом

или не соединенной с остальным человечеством универсальными экономическими

связями современного консюмеризма. Это признак не провинциальности, а

космополитизма-- признавать культуру, возникшую за последние несколько сот

лет, поистине глобальной, построенной вокруг обеспеченного технологией

экономического роста и капиталистических общественных отношений, необходимых

для появления и поддержания этого роста. Общества, пытавшиеся противостоять

этой унификации, от Японии Токугава и Блистательной Порты до Советского

Союза, Китайской Народной Республики, Бирмы и Ирана, смогли лишь

продержаться .в арьергардных битвах в течение одного-двух поколений. Те, кто

не был побежден превосходящей военной техникой, были соблазнены блеском

материального мира, созданного современной наукой. И хотя не любая страна

может в ближайшем будущем стать обществом потребления, вряд ли есть в мире

общество, не принимающее такой цели.

Учитывая воздействие современной науки, трудно придерживаться идеи, что

история циклична. Это не значит, что в историй не бывает повторений.

Читавшие Фукидида могут отметить параллели между соперничеством Афин и

Спарты и "холодной" войной между США и СССР. Те, кто наблюдал периодические

взлеты и падения великих держав древности и сравнивал их с нашим временем,

не ошиблись, заметив аналогию. Но возвращение определенных долговременных

исторических картин совместимо с направленной, диалектичной историей, если

мы учитываем, что существуют память и поступательное движение между

повторениями. Афинская демократия -- не современная, демократия, и у Спарты

тоже нет. современного аналога, несмотря на ее возможное сходство со

сталинским Советским Союзом. Воистину циклическая история, какой видели ее

Платон или Аристотель, потребовала бы глобального катаклизма такой силы, что

утрачены будут все воспоминания прошлом. Даже в век ядерного оружия и

глобального потепления трудно придумать катаклизм, который уничтожил бы

самую идею современной науки. И пока сердце вампира не будет пронзено колом,

он сам себя восстановит -- со всеми социальными, экономическими и

политическими обстоятельствами -- в течение нескольких поколений. Обращение

курса в каком бы то ни было фундаментальном смысле означало бы полный крах

современной науки и созданного ею экономического мира. Кажется весьма

маловероятным, что какое-то современное общество выберет подобный путь, и в

любом случае военное соревнование снова заставит жить в этом мире.

В конце двадцатого века пути Гитлера и Сталина представляются

тупиковыми, а не реальными альтернативами социальной организации людей.

Человеческие жертвы этих режимов были неисчислимы, и при этом оба эти вида

тоталитаризма в чистейшей его форме уничтожили сами себя при жизни одного

поколения: гитлеризм -- в 1945 году, сталинизм -- в 1956 году. Многие другие

страны пытались повторить тоталитаризм в той или иной форме, от Китайской

революции в 1949 году до геноцида Красных Кхмеров в семидесятых, и в

промежутке тоже существовало много мерзких мелких диктатур, от Северной

Корей, Южного Йемена, Эфиопии, Кубы и Афганистана слева до Ирана, Ирака и

Сирии справа.²²² Но общей характеристикой всех этих вчерашних

претензий на тоталитаризм было то, что они возникали в относительно отсталых

и бедных странах третьего мира.²²³ Постоянные неудачи коммунизма

проникнуть, в развитый мир и его преобладание среди стран, только входящих в

первые этапы индустриализации, заставляют предположить, что "тоталитарный

соблазн" был, как сформулировал это Уолт Ростоу, главным образом "болезнью

переходного периода", патологическим условием, возникающим из особых

политических и социальных запросов стран, находящихся на определенном этапе

социо-экономического развития.²²⁴

Но как же фашизм, который возник в высокоразвитой стране? Как возможно

отнести немецкий национал-социализм на счет некоего "исторического этапа", а

не увидеть в нем создание самой современности? И если поколение, жившее в

Характеристики

Список файлов реферата