Фукуяма конец истории (966859), страница 21

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 21)

Демократия также не слишком хорошо умеет разрешать диспуты между

этническими или национальными группами. Вопрос о национальном суверенитете

по сути своей не допускает компромиссов: он принадлежит либо одному народу,

либо другому -- армянам или азербайджанцам, литовцам или русским, -- и когда

разные группы вступают в конфликт, редко бывает способ поделить разницу в

мирном демократическом компромиссе, как это бывает при экономических

диспутах. Советский Союз не мог стать демократическим, оставшись при этом

унитарным, потому что между народами Советского Союза не было консенсуса об

общем гражданстве. Демократия могла возникнуть лишь на основе распада страны

на меньшие национальные сущности. Американская демократия на удивление

хорошо справляется с этническим разнообразием, но это разнообразие

удерживается в определенных границах: ни одна из этнических групп в Америке

не образует историческую общность, живущую на своей издавна земле и

говорящую на собственном языке, помнящую прежнюю суверенную

государственность.

Модернизирующиеся диктатуры могут в принципе оказаться намного

эффективнее демократий в создании социальных условий, допускающих

капиталистический экономический рост, а со временем -- и возникновение

стабильной демократии. Рассмотрим, например, Филиппины. Сегодняшнее

филиппинское общество характеризуется весьма не эгалитарным социальным

порядком вне городов, где горстка землевладельческих фамилий контролирует

огромные площади сельскохозяйственных земель страны. Как любой правящий

землевладельческий класс, филиппинский не отличается динамизмом и

эффективностью. Тем не менее землевладельцы благодаря своему общественному

положению сумели сохранить господство в политике после получения

независимости. Продолжающаяся доминация этой группы породила одну из

немногих удержавшихся в Юго-Восточной Азии маоистскую герилыо --

Коммунистическую партию Филиппин и ее военное крыло, Новую Народную Армию.

Падение диктатуры Маркоса и избрание Корасон Акино ничем не помогло ни в

решении проблемы распределения земли, ни в борьбе с герильей, не в последнюю

очередь потому, что семья г-жи Акино числится среди крупнейших

землевладельцев Филиппин. После ее избрания попытки провести серьезную

программу земельных реформ разбивались о сопротивление законодательных

органов, контролировавшихся теми самыми людьми, против интересов которых

направлялись реформы. В этом случае демократия оказалась неспособна

установить какой-либо эгалитарный общественный порядок, необходимый и как

основа для капиталистического роста, и как база для устойчивости самой

демократии.²¹⁵ В такой ситуации, быть может, более эффективной

оказалась бы диктатура, как это было в случаях, когда диктаторская власть

использовалась для проведения земельной реформы, например, во время

американской оккупации Японии.

Аналогичные попытки реформ предпринимались военными левого толка,

которые правили в Перу между 1968 и 1980 годами. До военного переворота 50%

земель Перу находились в руках семисот владельцев асиенд, которые

контролировали и почти всю политическую жизнь Перу. Военные провели самую

радикальную земельную реформу в Латинской Америке, если не считать

кубинской, заменив прежних аграрных олигархов новой, более современной

элитой промышленников и технобюрократов, что обеспечило резкий рост среднего

класса за счет улучшения образования.²¹⁶ Эта диктаторская

интерлюдия навалила на Перу государственный сектор еще больший и менее

эффективный, чем был,²¹⁷ но зато она устранила некоторые из самых

кричащих социальных противоречий, чем улучшила долгосрочные перспективы на

возникновение экономически современного сектора после возвращения военных в

казармы в 1980 году.

Использование диктаторской власти государства для размыкания хватки

существующих социальных групп свойственно не только левым ленинского толка;

ее применение режимами правого крыла может вымостить дорогу к рыночной

экономике и, в силу этого, достижению более развитого уровня

индустриализации. Дело в том, что капитализм лучше всего расцветает в

мобильном эгалитарном обществе, где предприимчивый средний класс отодвинул в

сторону традиционных землевладельцев и другие привилегированные, но

экономически неэффективные общественные группы. Если модернизирующаяся

диктатура использует принуждение для ускорения этого процесса и в то же

самое время избегает соблазна передать средства и власть от неэффективного

класса земельных собственников столь же неэффективному государственному

сектору, то не видно, почему эта диктатура должна оказаться несовместимой с

большинством современных форм "постиндустриальной" экономической

организации. Именно такого рода логика заставила Андроника Миграняна и

других советских интеллектуалов призвать к "авторитарному переходу" к

рыночной экономике в СССР, учредив пост союзного президента с диктаторскими

полномочиями.²¹⁸

Острые социальные расколы по границам классов, наций и этнических или

религиозных групп могут быть смягчены самим процессом развития

капиталистической экономики, и это увеличивает вероятность наступления со

временем демократического консенсуса. Но нет гарантий, что эти различия не

сохранятся в процессе экономического роста страны или что они не вернутся в

более вирулентной форме. Экономическое развитие не ослабило национальное

чувство французских канадцев в Квебеке. Их страх перед ассимиляцией в

доминирующей англоязычной культуре обострил у них желание сохранить свои

национальные отличия. Если сказать, что демократия лучше работает в

обществах, где все "рождаются равными", как в США, естественно возникает

вопрос: а как страна вообще приходит к этому состоянию? Таким образом,

демократия не обязательно начинает работать лучше по мере усложнения и

диверсификации общества. На самом деле она терпит неудачу именно тогда,

когда разнообразие общества превышает некоторый порог.

Второй из представленных выше доводов, что демократия в конце концов

возникает как побочный продукт в борьбе не демократических левых или правых

элит за власть, тоже неудовлетворителен как объяснение необходимости

универсальной эволюции в сторону либеральной демократии. Потому что при

таком подходе демократия не является предпочтительным исходом для какой бы

то ни было из групп, борющихся за лидерством стране. Вместо этого она

превращается в перемирие между воюющими сторонами и потому уязвима при

нарушении между ними равновесия, которое позволит одной из групп или элит

возобновить войну и одержать победу. Другими словами, если демократия в

Советском Союзе возникла только потому, что такие амбициозные личности, как

Горбачев и Ельцин, нуждались в демагогической палке, чтобы разбить

сложившийся партийный аппарат, то, значит, победа одного или другого из них

приведет к потере демократических завоеваний. Аналогично, этот довод

предполагает, что демократия в Латинской Америке едва ли больше чем

компромисс между авторитарными правыми и авторитарными левыми или между

двумя сильными группами правых, у каждой из которых есть свой

предпочтительный взгляд на устройство общества, который она навяжет всем,

если получит возможность дорваться до власти. Может быть, этот довод точно

описывает процесс, приведший к демократии в определенных странах, но если

демократия не является ни для кого предпочтительным выбором, вряд ли она

будет стабильной. Такое объяснение не дает оснований предполагать

универсальную эволюцию в этом направлении.²¹⁹

Последний аргумент, о том, что развитая индустриализация порождает

общество образованного среднего класса, который, естественно, предпочитает

либеральные права и демократическое участие в политике, верен только в

определенной степени. Достаточно ясно, что образование есть если не

абсолютно необходимое предварительное условие, то по крайней мере весьма

желательное дополнение к демократии. Трудно представить себе хорошо

функционирующую демократию в неграмотном в своей основе обществе, где люди

не в состоянии воспользоваться информацией об имеющихся у них возможностях

выбора. Но совсем другое дело -- сказать, что образование с необходимостью

приводит к вере в демократические нормы" В этом случае растущий уровень

образования в разных странах-- от Советского Союза и Китая до Южной Кореи,

Тайваня и Бразилии -- был бы тесно связан, с распространением норм

демократии. Действительно, модные идеи в мировых образовательных центрах в

настоящий момент оказались демократическими: неудивительно, что тайваньский

студент, получающий инженерный диплом в UCLA, вернется домой, веря, что

либеральная демократия есть наивысшая форма политической организации для

современных стран. Однако нельзя сказать, что есть какая-то неизбежная связь

между инженерным образованием этого студента, которое действительно

экономически важно для Тайваня, и его обретенной верой в либеральную

демократию. На самом деле мысль, что образование естественным путем ведет к

принятию демократических ценностей, отражает заметное предубеждение со

стороны демократов. В иные периоды, когда демократические идеи не были так

широко признаны, молодые люди, учившиеся на Западе, возвращались домой в

убеждении, что коммунизм или фашизм -- это и есть будущее для современного

общества. Высшее образование в США и других западных странах сегодня обычно

прививает молодым людям историческую и релятивистскую точку зрения,

свойственную мысли двадцатого века. Это подготавливает их к гражданству в

либеральной демократии, поощряя терпимость к чужим взглядам, но заодно и

учит, что нет непререкаемой почвы для веры в превосходство либеральной

демократии над иными формами правления.

Факт, что образованные представители среднего класса в большинстве

развитых, индустриальных стран в массе предпочитают либеральную демократию

различным формам авторитаризма, вызывает вопрос о том, почему они выражают

такое предпочтение. Кажется совершенно ясным, что предпочтение демократии не

диктуется логикой самого процесса индустриализации. И действительно, логика

процесса вроде бы указывает в совершенно противоположном направлении. Потому

что если целью страны является прежде всего экономический рост, то

по-настоящему выигрышной будет не либеральная демократия и не социализм

ленинского или демократического толка, а сочетание либеральной экономики и

авторитарной политики, которую некоторые комментаторы назвали

"бюрократически-авторитарным государством", а мы можем назвать "рыночно

ориентированным авторитаризмом".

Существуют серьезные эмпирические свидетельства, показывающие, что

модернизирующиеся страны с рыночно ориентированным авторитаризмом показывают

лучшие экономические успехи, чем их демократические аналоги. Самый

внушительный экономический рост в истории показали именно государства такого

типа, в том числе имперская Германия, Япония Мэйдзи, Россия Витте и

Столыпина, а в более поздние времена Бразилия после военного переворота 1964

Характеристики

Список файлов реферата