Фукуяма конец истории (966859), страница 15
Текст из файла (страница 15)
последователей. Великобритания, Франция, США и Германия достигли этого
уровня развития примерно к Первой мировой войне; Япония и остальная Западная
Европа-- к моменту Второй мировой, а Советский Союз и Восточная Европа--в
пятидесятые годы. Сегодня они составляют образец промежуточной и давно
пройденной для передовых стран фазы промышленного развития. Стадию,
сменившую эту фазу, называли по-разному: "зрелое индустриальное общество",
стадия "высокого массового потребления", "эра техноэлектронники",
"векинформации" или "постиндустриальное общество".154 Хотя
конкретные названия отличаются друг от друга, все они подчеркивают весьма
возросшую роль информации, технических знаний и услуг за счет сокращения
доли тяжелой промышленности"
Современная наука -- в знакомых нам формах технологических новшеств и
рациональной организации труда -- продолжает диктовать характер
"постиндустриальных" обществ, как диктовала характер обществ, входящих в
первую фазу индустриализации. Дэниел Белл в 1967 году указывал, что среднее
время от первоначального открытия до технического новшества и признания его
экономических возможностей уменьшается: 30 лет между 1880 и 1919 годами, 16
лет от 1919 до 1945 года и 9 лет от 1945 до 1967 года.155 Эта
цифра еще сильнее уменьшилась, когда производственный цикл в наиболее
передовых отраслях вроде создания компьютеров и программного обеспечения
стал измеряться не годами, а месяцами. Такие цифры не указывают на
невероятное разнообразие продуктов и услуг, созданных после 1945 года,
причем многие были совершенно новы; не указывают они также на сложность
экономической структуры и новых форм технического знания -- не только в
науке и технике, но в маркетинге, финансах, распределении и так далее, --
необходимой для поддержания работоспособности.
И в то же время глобальное разделение труда, предсказанное, но лишь
частично осуществленное во времена Маркса, стало реальностью. Международная
торговля росла последние лет тридцать в среднем на 13% в год, а в некоторых
конкретных лекторах, например в международных банковских операциях, намного
быстрее. За десять лет до того скорость ее роста редко превышала 3% в
год.156 Постоянное уменьшение стоимости услуг транспорта и связи
привело к масштабной экономии средств, которая была бы невозможна на самых
крупных национальных рынках, например, на рынках США, Японии или отдельных
стран Западной Европы. Это был еще один результат той же непланируемой и
постепенной революции: унификация очень большой части человечества (вне
пределов коммунистического мира) в единый рынок для немецких автомобилей,
малазийских транзисторов, аргентинской говядины, японских факсовых
аппаратов, канадской пшеницы и американских самолетов.
Технологические новшества и крайне сложное разделение труда вызвали
невероятный рост спроса на технические знания, на всех уровнях экономики, а
следовательно, на людей, которые, грубо говоря, не делают, а думают. Имеются
в виду не только ученые и инженеры, но и структуры, которые их поддерживают,
-- общественные школы, университеты, индустрия связи. Повышенное содержание
"информации" в продукции современной экономики отражается в росте сектора
услуг -- специалистов, менеджеров, офисных работников, людей, работающих в
торговле, маркетинге, финансах, работников государственного аппарата и сферы
здравоохранения -- за счет "традиционных" производственных профессий.
Эволюция в направлении децентрализации принятия решений и
децентрализации рынков становится практически неизбежной для любой
индустриальной экономики, которая надеется стать "постиндустриальной".
Экономика централизованного планирования могла не отстать от
капиталистических соперников в век угля, стали и тяжелой
промышленности,157 но ей куда труднее справиться с требованиями
информационного века. Можно сказать, что в сложном и динамичном мире
"постиндустриальной" экономики марксизм-ленинизм как экономическая система
встретил свое Ватерлоо.
Тщательный анализ показывает, что поражение централизованного
планирования связано с проблемой технологических новшеств. .Научные
исследования лучше всего вдут в атмосфере свободы, где людям разрешено
свободно думать и общаться, и, что еще важнее, новаторство вознаграждается.
В Советском Союзе и в Китае научные исследования поощрялись, в особенности в
"безопасной" сфере фундаментальных теоретических исследований, и создавались
материальные стимулы для новаций в определенных областях, в частности
аэрокосмической и военной. Но современная экономика должна быть новаторской
повсюду, не только в области высоких технологий, но и в более прозаических
занятиях вроде маркетинга гамбургеров и изобретения новых видов страховки.
Советское государство могло лелеять физиков-ядерщиков, но мало что
оставалось создателям регулярно взрывавшихся телевизоров или тем, кто
стремился бы выпускать на рынок новые продукты для новых потребителей --
область, в Советском Союзе и Китае полностью отсутствовавшая.
Страны с централизованной экономикой не могли рационально распоряжаться
инвестициями или эффективно внедрять технологические новшества в
производственный процесс. Это возможно только в случае, когда менеджеры
владеют адекватной информацией о последствиях своих решений в виде
складывающихся на рынке цен. В конечном счете это конкуренция гарантирует,
что обратная связь через систему цен будет точна. Ранние реформы в Венгрии и
Югославии и более ограниченные реформы в Советском Союзе дали менеджерам
больше самостоятельности, но в отсутствии рациональной системы цен эта
самостоятельность мало что дала.
Сложность современной экономики оказалась просто за пределами
управленческих возможностей централизованного управления, каковы бы ни были
его технические возможности. Вместо ценовой системы, определяемой спросом,
-- советские планировщики пытались декретировать "социально справедливое"
распределение ресурсов сверху. Много лет они верили, что хорошие компьютеры
и методы линейного программирования позволят осуществлять эффективное
распределение ресурсов из центра. Это оказалось иллюзией. Госкомцен, комитет
по ценам бывшего Советского государства, должен был пересматривать около
200000 цен в год, или три-четыре цены в день на каждого сотрудника этой
системы. И это было всего 42% от всех ценовых решений, принимаемых в год
советским руководством,158 а это была еще только доля всех
ценовых решений, которые надо было бы принимать, чтобы советская экономика
могла предложить такое же разнообразие продуктов и услуг, как
капиталистическая экономика Запада. Чиновники, сидящие в Пекине или Москве,
могли бы еще поддерживать видимость эффективной ценовой политики, когда надо
было надзирать за экономикой, производящей товары и услуги сотнями или
тысячами, но это стало невозможным в век, когда один самолет состоит из
сотен тысяч деталей. В современной экономике к тому же цены все сильнее
отражают качество: "крайслер ле барон" и "БМВ" являются оба автомобилями
примерно одних и тех же характеристик, и все же потребители отдают
предпочтение последнему, потому что такое у них "ощущение". Возможность, что
чиновники сумеют определить это различие отчетливо, скажем скромно,
проблематична.
Необходимость, чтобы органы централизованного планирования надзирали за
ценами и распределением продуктов, не позволяет централизованной экономике
принимать участие в. международном разделении труда, а потому препятствует
масштабной экономии средств, которая этим разделением обеспечивается.
Коммунистическая Восточная Германия, имевшая население в семнадцать
миллионов, доблестно пыталась повторить всю мировую экономику в собственных
границах и даже смогла создать плохие версии огромного числа продуктов,
которые гораздо дешевле было бы купить за границей -- от загрязняющего среду
автомобиля "трабант" до микросхем памяти, получивших премию Хонеккера.
И наконец, централизованное планирование подрывает важнейший аспект
человеческого капитала -- трудовую этику. Даже крепкая трудовая этика может
быть разрушена экономической или социальной политикой, лишающей людей
стимула работать, и воссоздать ее бывает крайне трудно. Как будет показано
далее в части четвертой, есть серьезные причины считать, что крепкая
трудовая этика во многих обществах есть не результат модернизации, а скорее
наследие от культуры и традиций общества до модернизации. Наличие сильной
трудовой этики не является абсолютным условием успеха "постиндустриальной"
экономики, но она очень помогает и может стать решающим противовесом
тенденции такой экономики отдавать предпочтение потреблению перед
производством.
Общим ожиданием было, что технократические императивы промышленной
зрелости приведут в конечном счете к ослаблению централизованного управления
в коммунистических странах, и оно будет заменено более либеральными и
рыночно ориентированными системами. Суждение Раймонда Арона, что
"технологическая сложность усилит класс менеджеров за счет ослабления класса
идеологов и военных" отражало более раннее суждение, что технократы явятся
"могильщиками коммунизма".159 Эти предсказания оказались вполне
верными; в чем на Западе ошиблись -- это в сроках их выполнения. Государства
Советского Союза и Китая оказались способны привести свои обществах веку
угля и стали: используемая технология не была сверхсложной, и ею могли
овладеть в большинстве своем неграмотные крестьяне, оторванные от полей и
поставленные к конвейеру. Специалисты с техническим опытом, необходимые для
управления такой экономикой, оказались послушными и вполне доступными,
политическому контролю.160 Однажды Сталин отправил в ГУЛАГ
известного авиаконструктора Туполева, где он создал один из лучших своих
самолетов. Наследники Сталина сумели .привлечь на свою сторону менеджеров и
технократов, предлагая им статус и награды взамен на лояльность по отношению
к системе.161 Мао в Китае пошел другим путем: чтобы не создавать
привилегированной технической интеллигенции, как в Советском Союзе, он
объявил ей народную войну, сперва во время Большого скачка вперед в конце
пятидесятых годов, затем во время Культурной революции конца шестидесятых.
Инженеров и ученых послали на уборку урожая и на другие виды тяжелого
физического труда, а места, требующие технических знаний, достались
политически правильно ориентированным идеологам.
Этот опыт должен предостеречь нас от недооценки возможности
тоталитарных или авторитарных Государств сопротивляться императивам
экономической рациональности достаточно долгое время -- в случае Советского