Диссертация (958832), страница 67
Текст из файла (страница 67)
17), кости(dice) (Curt-II. 17) или шахматы (ср. с русской сказкой «Рога» – см. с. 370).Несмотря на высокий риск (в случае проигрыша человек окажется во властипредставителя нечисти и будет обязан выполнить любые его просьбы), сказочныегерои обычно соглашаются на игру, так как выигрыш будет обозначать для нихгарантированное исполнение любого желания.В Curt-I. 1, сын ирландского короля (the Son of the King of Erin), проиграввеликану озера Лох-Лин (the Giant of Loch Léin) в карты, вынужден устроиться кчудовищу на службу сроком на один год и один день.
Он расстраивается (sadand weary), однако не рассказывает отцу и матери о беде, отправившись в путь наследующий же день. Пример обратной ситуации представлен в Hart. 18: великанловит человека по имени Джек и делает его своим слугой, но так как никакихдолгов перед представителем нечистой силы у героя нет, он, дождавшись, когдавеликан заснёт, выкалывает пленителю ножом единственный глаз и сбегает.189Исключением из этого правила является сказка Camp-I.
4, в которой герой, узнав, что он был обещан морскомусверхъестественному существу, уходит из дома куда глаза глядят, решив всегда оставаться как можно дальше отморя. Тем не менее, иномирному созданию – морской деве (the sea maiden – Camp-I. 4; первая версия изпримечаний к тексту) или змееподобному чудовищу (the Uille Bheist – Camp-I. 4; основной вариант текста) – витоге всё же удаётся похитить героя, забрав его в морскую пучину силой.382Очевидно, что сказочнику гораздо труднее представить ситуацию, вкоторой герой по своей воле и без веских причин согласился бы наняться наслужбу к демоническому созданию, как это сделал Иван в упомянутой версии«Незнайки». Гораздо более логичными представляются действия героя во второмварианте этой сказки, представленном в примечаниях Афанасьева: Иванкупеческий сын убивает Чудо-Юдо, едва увидев его, и забирает из подвалачудовища богатырского коня [73, т.
II, с. 500].Текст Зел. 38 предлагает своего рода смежный вариант мотивации героя,объединяющий содержание обеих рассмотренных выше версий «Незнайки».Летающее Чудовище, увидев спящего человека в своём доме, сначала собираетсяпроявить агрессию, но потом передумывает: «Что я буду его, сонного, есть?Разбудить надо, расспросить: кто он такой, откуда есть? Из моих рук никудане девается-де он». Иван остаётся жить с Чудовищем, став ему сыном, и получаетот нового отца богатырскую силу. В запретной конюшне он находит коня и,следуя советам животного, мажет свои руки и волосы, а также гриву и хвост конязолотом и серебром190, а затем, вооружившись палицей и оседлав своего новогопомощника, догоняет отлучившегося из дома «отца» и убивает его.
«Выкормилворога себе на шею», – говорит перед смертью Чудовище.В Зел. 16 событием, ведущим к перелому мирных отношений и началуконфликта, является факт нарушения героем указаний Чудилища: он выпускает иззапретного амбара волшебного коня. Изначальное же невраждебное отношениезмея к герою здесь, как и в некоторых других вариантах сюжета «Три подземныхцарства», обусловлено тем, что похититель матери героя, взяв её в жёны,формально становится родственником протагониста. В свете этой логики,закономерной видится реплика змея в сказке Аф.
139, в которой на вопроспохищенной им царевны, что бы он сделал, если бы в его дом пришёл кто-нибудьиз её родных, он отвечает: «Пил да гулял бы с ним». В Аф. 562 (СУС 552А)190В первом варианте текста из комментариев Афанасьева во время службы у Чуда-Юда Иван также находит взапретной конюшне льва и коня и кормит их; по совету животных он мажет мазью голову, и его кудри становятсязолотыми и серебряными [73, т. II, с. 498]. Подобное действие, так же как и дальнейшее облачение Незнайки вволовью шкуру, может носить обрядовый характер: как мы упоминали выше, золото, серебро и медьсимволизируют иномирие или принадлежность персонажа к нему (см.
с. 101).383Медведь и Морское Чудовище, играющие роль похитителей царевен, также непроявляют к герою агрессии, однако и возвращать похищенных женщин несобираются. Упомянем здесь также оповедении чудовища в сюжете«Катигорошек», в котором змей устраивает гостям пир-испытание, и когдастаршие братья змееборца не могут съесть предложенное им угощение, хозяиндома убивает их (Аф.
133, Аф. 134, Карн. 89). В Зел. 17 «родственную» связьмежду противниками подчёркивает тот факт, что Ворон Вороневич Семигородевичне похищает сестру героя, а сватает её, и царица выдаёт свою дочь за негодобровольно.Обратим внимание, что существо змеиной природы, не теряя атрибутовиноземного жениха-богатыря, проявляет в последнем примере также и птичьичерты. Если в русской былине мы можем назвать лишь отдельные примерыподобных проявлений (образ Соловья-разбойника; гнездо змеи в одном извариантов сюжета «Добрыня и змей» (К.Д. 48 = Пом.
4)), то в сказкезмееподобное существо во многих случаях может так же свободно заменятьсяпредставителем иномирия, имеющим черты птицы (ворона [66, с. 188], орла и т.д.), как и антропоморфным чудовищем вроде Огненного Царя и Кощея. Ниже мыпроиллюстрируем это утверждение рядом примеров.Тождественность образов змея и птицы проявляется и в текстах, где онидействуют наравне: например, в Карн. 169 (СУС 552А) женихами царевенстановятся Орёл-Орлович, Маговей-Маговеевич (тоже птица) и Змей-Горыныч.Вариант Аф. 160, в котором роли иномирных женихов играют Вихрь, Гром иГрад, подчёркивает связь и змееподобных, и птицеподобных существ с силамистихии (о связи змея с вихрем мы уже упоминали – см.
с. 132-133). А. С. Лызловав статье «Змей – похититель женщин в русских волшебных сказках: об истоках итрансформациях образа» упоминает варианты этого сюжета, в которых все троеженихов являются змеями. Согласно её предположению, в сказке о животныхзятьях прослеживаются отголоски древнейших представлений о возможностибракачеловекасживотным-покровителем[60, с. 216].Антропоморфные384богатырские черты чудовища можно считать в таком случае относительнопоздним нововведением.В сказке Аф.
578 (СУС 1640) мы сталкиваемся с единственнымупоминанием в русском фольклорном материале змееподобного существа,которое учтено в классификации К. Шукера (см. приложение 2) – Зилантом.Змей в этом тексте именуется Зилантом Змеулановичем, Тугариновым братом иобитает в железном гнезде на двенадцати дубах, на двенадцати цепах. Чудовищеслужит королевне, имеющей богатырские черты (ср. с Вассой-еретицей, см.
с.369). Отметим, однако, что, судя по упоминанию в тексте имён былинныхперсонажей (Чурила Пленкович, Тугарин), а также героя новеллистических сказок,которые генетически имеют мало общего с русским фольклором (ЕрусланЛазаревич) [90, с. 6], данный текст может иметь книжное происхождение.В тексте Аф. 207 (СУС 315) Чудище прилетает в чисто поле и садится настарый дуб; дерево шумит и прогибается под его весом.
В одном из вариантовэпической песни «Добрыня и змей» – Пом. 33 – змея ожидает, пока герой выйдетиз реки и оденется, также сидя на девяти дубах.Мотив нахождения змея на дереве, проявляющийся в этих примерах,способствует сближению образа змееподобного существа с птицей. Вспомнимобразы орла, сидящего на ветвях Иггдрасиля и змея, грызущего корни Древа –врагов, представителей небесного и подземного миров, находящихся в вечнойоппозиции друг к другу. Змей из русского фольклора, сидящий на ветке дереваили в гнезде вызывает, на наш взгляд, ассоциации скорее с птицей, чем сНидхёггом.В сказке Аф.
271 (СУС 3001 + 4002 + 401) царство страдает от поборовужасной гриб-птицы191, аналогичных змеиным: чудовище требует по одномучеловеку в день на съедение. У этой птицы огромная пасть: одну губу ведёт поземи, а другую крышей расставила – эту черту мы встречали у змеихи в сюжете«Бой на калиновом мосту» (Аф. 134, Аф. 135, Аф. 138). Образ птицы полностью191«Гриб», вероятно, является искажённым словом «гриф» [73, т.
II, с. 346].385заместил здесь черты змея, сохранив внешние и поведенческие атрибутыпоследнего.Примечателен способ, с помощью которого герой сказки Аф. 271перебирается в чужое царство (иномирие): он зашивает себя в труп лошади,который переносит туда гриб-птица, питающаяся в том числе и падалью. Вварианте из примечаний ко второму тому сборника А. Н. Афанасьева её местозанимает птица-львица192, появление которой сопровождается ужасной бурей [73,т. II, с.
488], а в тексте Ник. 4 – трёхглавый змей (герой здесь забирается вбрюшину быка).Зашивание в шкуру встречается в обрядах погребения [94, с. 282], поэтомудействия героя мы понимаем как символическую смерть, необходимую для того,чтобы попасть «на тот свет». В. И. Ерёмина видит в мотиве зашивания в шкурусочетание сказочной интерпретации древнейших представлений о душе-птице,пересекающей границу между загробным миром и миром смертных, итотемических представлений о приобретении умершим человеком облика своегототема [40, с. 28-29].
В первой главе мы упоминали о мифологических сюжетах, вкоторых герой переносится в иномирие через водное пространство в чревепоглотившего его жителя водной стихии (см. с. 37). Об этом же виде пересеченияграницы между мирами пишет в «Герое с тысячью лицами» (“The Hero with aThousand Faces”) Джозеф Кэмпбелл [160, с. 83]. Зашивание героя в шкуруживотного, являющегося добычей чудовища-«переносчика», и поглощение егочудовищем, обитающим в водной стихии, вероятно, можно трактовать какразличныеформыодногоитогожедействия,заключающегосявовзаимодействии с иномирным существом путём умирания или имитации смерти сцелью перехода в потусторонний мир.С птицей змей ассоциируется и в Кор.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
