Татьяна Устинова - От первого до последнего слова (2007) (947043), страница 23
Текст из файла (страница 23)
– Как?!
– Взашей, – мрачно ответила Таня и поволокла тряпку в раковину. Чтобы не капало, она подставляла под нее другую ладошку ковшиком.
Ритуся посмотрела на нее, отобрала тряпку и сама стала вытирать. Таня вытащила хрусткое полотенчико и еще подтерла насухо. Руки у нее немного дрожали.
Где-то далеко, на участке, взревел мотор, потом взвизгнули шины, что-то стукнуло, как будто Колечка врезался в ворота. Таня с Ритусей переглянулись.
– Смотри-ка ты, – удивленно сказала Ритуся, – и впрямь отбыл!
– Говорю же, я его выгнала! – крикнула Таня. Ритуся была ни в чем не виновата, но Тане очень нужно было на кого-нибудь накричать. – Что здесь непонятного?!
– А то, что он отбыл! – Ритуся деловито полезла в ящичек, где они хранили лекарства. Достала склянку и стала капать в стакан. – Ты-то выгнала, а вот что он ушел – загадка!
Она разбавила содержимое стаканчика водой, понюхала, сморщилась и сунула Тане под нос:
– Пей!
– Не буду!
– Бу-удешь!
Таня махнула стаканчик и подышала открытым ртом.
Ритуся оперлась руками о стол и немного подумала.
– Значит, совсем выгнала?
Таня покивала. Лекарство плескалось у нее в горле, перемешивалось со слезами, и ей казалось, что ее сейчас вырвет.
– Точно назад не возьмешь? Ты же у нас добрая, порядочная! Честная такая!..
– Ритуся! – взревела Таня.
– Отлично, – заключила Рита. – Значит, вещи я соберу, а мой муж их к нему на квартиру отвезет. В дом он пусть не является, нечего ему здесь делать! И ты его сюда не вызывай и ни на какие разговоры душевные с ним не соглашайся! Лучше всего тебе сейчас в командировку поехать. Нету у тебя никаких срочных командировок?
Таня отрицательно покачала головой, глядя на домработницу во все глаза.
– Замки все поменяем, – продолжала Ритуся деловым тоном, как будто обсуждала план званого воскресного обеда. – И на воротах, и в доме. Ключи он швырнул, конечно, но кто его знает, может, он давно дубликатов понаделал!.. Завтра охранников вызову, и поменяем! Максима в это дело не втягивай. Нету его и нету, гоголя-то нашего!
Тут Ритуся взялась за голову и захохотала.
Глядя на нее, Таня тоже начала улыбаться, потом посмеиваться и вдруг захохотала громко, от души.
– Я ведь думала, – сквозь смех выговорила Ритуся и икнула, – что ты от него никогда не отделаешься, от кручинушки этой! Это же надо, сколько он тебе крови попортил, и все у меня на глазах! Поначалу, когда еще любовь была, я так радовалась, а потом как пошло!.. Это ему не то, то ему не это!.. А ты на работе вкалываешь, дома вкалываешь! С ребенком лишнюю минуту побыть не можешь, потому что все этого гоголя надо развлекать! А уж как он придет, как ляжет, так и не знаешь, как подступиться, чего сказать, кабы не обидеть! Обидчивый он у нас, гоголь-то!..
И она опять захохотала, а Таня, наоборот, заплакала.
– Поплачь, поплачь, – разрешила Ритуся, – это тебе сейчас полезно. Только убиваться не вздумай! Подумаешь, какое сокровище пропало, другого не обрящем!..
– Да не получается у меня ничего, – всхлипывая, выговорила Таня. – Вы же видите! Ну, ничего у меня не получается! Колечка появился, я думала – каменная стена, надежный, сильный! Я же все ему готова была простить, лишь бы он только… лишь бы он только…
– Стена! – фыркнула Ритуся. – То-то, что стена, сто пятьдесят килограммов весу, не сдвинешь! А какая из него стена-то? То он недоволен, то он спать хочет, то за компьютером до утра сидит, а потом полдня храпит, не выгонишь его на работу-то! И денег не получал ничего!
– Ритусь, деньги тут ни при чем! Кто это больше меня сможет зарабатывать? Абрамович если только!..
– Абрамович сам по себе, – отрезала Ритуся, – его денежки пусть жена считает! А гоголь наш уж себя-то содержать вполне мог бы! А ты ему не только машины, ты ему даже трусы покупала! На трусы он тоже заработать не умеет!.. Ребенок извелся весь, мать на себя не похожа!.. Насилу освободились, бог спас! А она ревет!
– Вы же сказали – можно, – всхлипывая, выдавила Таня.
– Можно, можно, – Ритуся погладила ее по голове. – Ну ты реви пока, а я пойду постели поменяю.
Таня утерла глаза кулаком и посмотрела на домработницу:
– Зачем?
– Зачем, зачем! Чтобы духу его тут не осталось! И белье все я Маше отдам, которая у соседей работает, имей в виду! А ты новое купишь, ничего, не разоришься!
И ушла. Таня еще поплакала немного, потом позвонила Абельману.
Трубку взял какой-то незнакомый человек и сказал, что Эдуард Владимирович ответить не может, потому что в данный момент оперирует. Таня попросила передать, что встреча сегодня не состоится, и стала ходить по гостиной и считать шаги, и все время у нее получалось разное количество шагов, и она начинала считать снова.
Вот и все, означали ее шаги. Вот и все. Как просто.
Часа через полтора перезвонил Абельман и спросил, в чем дело. Таня все еще ходила и считала шаги.
– Ни в чем, – ответила она, продолжая считать, – все в порядке.
Он помолчал.
– Ну, я же слышу, что ничего не в порядке, – неторопливо произнес он. – Что случилось, Таня?
– Я выгнала мужчину своей жизни, – объяснила она. – Только что. Отобрала у него ключи от дома. А моя домработница считает, что все замки нужно поменять! Ну, чтобы он не дай бог не вернулся.
– Познакомьте меня с этой прекрасной женщиной, – попросил Абельман, – я ее поцелую!
– Все нужно начинать сначала, – проговорила Таня. – А у меня нет больше сил. Никаких.
Он еще помолчал немного.
– Что касается сил, то они вернутся, – пообещал он. – А что касается начала… Так мы уже начали, Таня! Вы не заметили?
Она кивнула, как будто он мог ее видеть, и положила трубку.
Весь день она просидела дома, не отвечая на звонки.
На звонки она не отвечала, но в телефонное окошечко все же посматривала. Колечка не позвонил ни разу.
Потом с тренировки явился Макс и очень удивился:
– Мам, ты дома?! Ты заболела, что ли?
Не снимая кроссовок, он протопал к холодильнику, вытащил бутылку с водой и стал пить, закинув голову. Длинные волосы были мокрыми от пота, и с умильной бабьей жалостью Таня смотрела, как двигается при каждом глотке загорелое мальчишеское горло!..
– Ма-ам! – позвал он, отдуваясь, и опять стал пить. – Жара на улице, ужас! Ты чего такая?
– Какая?
Он пожал плечами, стянул с плеч майку и швырнул ее в кресло. Он всегда швырял свои вещи где попало, и Таня швыряла – такой у них был общий семейный недостаток! Колечка этого терпеть не мог.
– Ну, смурная какая-то! – Тут Макс, видимо, вспомнил, что майку швырять нельзя, подхватил ее из кресла и водрузил Тане на голову. – Мам, в шесть часов придет Филипп, мы с ним сгоняем партийку на компьютере, а?
Таня так и сидела с майкой на голове.
– Мам, да чего случилось-то?!
– Ничего не случилось, – сказала Таня и стащила с головы майку. – У нас сегодня будет пижамная вечеринка с воблой. Если хочешь, можешь позвать Филиппа!
Колечка не любил в доме посторонних, и гости Максу с некоторых пор были запрещены, по крайней мере тогда, когда Колечка приезжал с работы.
Макс посмотрел на нее внимательно.
– Точно можно Филиппа на вечеринку звать, мам? Мы сто лет воблы не ели! Как это ты хорошо придумала! Ты всегда все так хорошо придумываешь!
– Филиппа можно точно, – сказала Таня. – Отнеси майку в стиральную машину, она воняет!
– Машина воняет?! – поразился ее ребенок, согнулся в три погибели и смачно поцеловал мать в лоб, как маленькую.
– Майка воняет!
– А! Так я ж в ней играл! И вспотел! – Он подхватил майку и пошел в глубину дома.
– Дорогой! – провозгласил он оттуда писклявым голосом. – Где ты был? – И уже другим голосом, потолще: – Бегал! Странно, но футболка сухая и совсем не пахнет! Дура! Я бегал в другой футболке!
Хлопнула дверь, и все стихло.
Вечером, когда они втроем сидели по-турецки на теплых половицах террасы, а перед ними был разложен огромный лист бумаги и горкой навалены вобла и черный хлеб, Таня вдруг поняла, что все хорошо .
Это и есть жизнь. Ее настоящая жизнь.
Двое хохочущих мальчишек, запах астраханской воблы, свежих огурцов и еще немного лимонного воска, которым Ритуся натирала полы, пластиковые стаканы, которые они то и дело опрокидывали, – и полная свобода!..
Она была по уши в вобле, кроме того, Макс запулил в нее косточкой от черешни и попал в щеку. Она вытерлась рукавом, и Макс злорадно сообщил ей, что теперь у нее усы. Ей было жарко и очень весело.
И в этот момент на дорожке за жасмином вдруг послышались шаги, и голос из французского кинематографа пятидесятых – много абсента, сигарет и кофе – спросил негромко:
– Есть кто живой?
И из-за жасмина показался хирург Абельман, с портфелем и в льняном летнем костюме. Под мышкой у него была бутылка, а в руке он нес еще одну.
– Здрасти, – сказал он, увидев компанию на полу террасы, и остановился возле ступенек.
Компания вразнобой поздоровалась.
– Я вас знаю, – сказал Макс, хрустя огурцом. – Вы были у мамы на дне рождения!
– Меня зовут Эдик, – напомнил Абельман, не глядя на Таню. Она же, наоборот, смотрела на него, вытаращив глаза.
– Зачем вас принесло?!
Наконец-то он взглянул на нее.
– Хочу накатить, – сказал он и показал бутылку, торчавшую под мышкой. – Пока при памяти!..
– Что там у вас? – зачем-то спросила она. – Французское вино?
– Щас! – весело ответил он. – Конечно, водка!
И аккуратно выставил бутылку на ступеньку.
– А здесь тоник для тех, кто не пьет, или для тех, кто любит водку с тоником! – И аккуратно выставил вторую бутылку.
– Вы проходите, – сказал Макс, не понимая, почему мать не приглашает гостя. – Вы любите воблу? У нас это называется «пижамная вечеринка»!
Абельман поднялся по ступенькам, прислонил свой портфель к балясине и помедлил.
Они с Таней посмотрели друг на друга и разом отвели глаза.
Ну что? Момент истины? Лучше умереть свободной, чем жить на коленях, так, кажется?!
Я не встану, не пойду умываться и не поведу тебя в «парадные покои»! Ты пришел незваный, ты нам не очень-то и нужен, романтический вечер тебе не светит, и сейчас мы посмотрим, что именно ты станешь со всем этим делать!
Абельман постоял, стащил с широченных плеч льняной пиджак, потом один о другой стянул ботинки и пошвырял их с крыльца. Пиджак он пристроил на перила, уселся на пол, выудил из горы самую большую воблу и сосредоточенно постучал ею о пол.
Потом он поднял чей-то перевернутый пластиковый стакан, понюхал его, поморщился брезгливо и спросил:
– Чистые есть? Этот рыбой воняет!
И стал чистить воблу.
Долгов постоял над Екатериной Львовной, которая так и не приходила в себя, и заглянул к Марии Георгиевне.
– Вроде получше, – ответила она на его безмолвный вопрос. – Я думаю, сегодня или завтра она уже будет адекватна. Мы сейчас ее загружаем, вы же понимаете, Дмитрий Евгеньевич!
– Да, конечно.
Она оглянулась на второго анестезиолога, который что-то записывал в белый разграфленный лист, явно прислушиваясь к их разговору, и вышла к Долгову в коридор. Он посторонился, пропуская ее.
– Ничего нового?
Долгов пожал плечами.
– Да пока ничего.
– Вы не волнуйтесь, Дмитрий Евгеньевич! Как-нибудь все образуется!
– Как-нибудь не образуется, – сказал Долгов, улыбаясь. – Нужно что-то придумать, чтобы образовалось. Но я постараюсь.
– Да вы уж постарайтесь, – она улыбнулась в ответ. – Но я вам говорю совершенно точно: все будет хорошо!
Он ушел из реанимации в свой кабинет, где давно все привели в порядок.
Главврач тогда настойчиво объяснял приехавшим из дежурной части милицейским, что ничего особенного не происходит – ну, упала девушка, разбила голову, работает много или, может, эфиру нанюхалась!.. То, что никакого эфира у них и в помине не было и с ним сто лет никто не работает, милицейских не слишком интересовало. Заявление подавать было некому – родители медсестры жили в каком-то далеком городе и ничего о происшествии не знали, а главврач про заявление и слышать не хотел, твердил одно – упала, ударилась, нанюхалась, заработалась, а может, экзамены сдавала, ночку-другую посидела, и готово дело!..
Так и уехали милицейские ни с чем, остался один Долгов!.. Ей-богу, он предпочел бы, чтобы этим делом занималась милиция!
Он вернулся в кабинет, сел за стол и в который раз с тоской огляделся по сторонам. Весь кабинет – пять метров. Стол, а на столе компьютер. Три стула. Шкаф, в котором ничего не помещалось. Кушетка впритык к шкафу. На двери с обратной стороны несколько халатов и зеленая хирургическая «пижама». Когда Долгов сидел за столом, а дверь была закрыта, взглядом он все время упирался в эту «пижаму».
Смотреть на нее было приятно – она напоминала о работе и еще о том, как он первый раз поехал за границу, в Бельгию. Абельман спровадил его учиться. В московской больнице, где тогда работал Долгов, «пижам» этих не было, и вообще это был страшный дефицит и определенный шик – оперировать в такой «пижаме». У Долгова была одна, подходящая ему по размеру, ибо все другие, даже если их удавалось достать, были ему катастрофически малы. Прикрывали только грудь, а на спине уже не сходились. Шевелиться в них он не мог, а хирургу, как известно, нужна некоторая свобода действий. Ту самую, подходящую по размеру, он берег, как неимущий жених бережет свадебный костюм, таскал ее за собой из больницы в больницу, следил, чтоб никто не попер, в общем, был ею крайне озабочен.
Каково же было его изумление, когда выяснилось, что в медицинском центре в Брюсселе, где он учился, эти «пижамы» лежат просто так, в огромном, до потолка шкафу в предоперационном помещении! Их было до черта, всех размеров, они и сложены были по размерам, как в магазине – вот S, вот L, а вот XXXL, то, что нужно Долгову! Врачи выходили из операционной, снимали «пижамы» и швыряли их как попало, чтобы назавтра достать из шкафа стерильную и подходящую по размеру!..
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
