Татьяна Устинова - От первого до последнего слова (2007) (947043), страница 19
Текст из файла (страница 19)
Андрей помотал головой.
– Ну, ангел-хранитель у тебя точно есть, – сказал доктор весело. – Я даже знаю, как его зовут! Он обещал сегодня заглянуть, проведать тебя! Ты ему хоть спасибо-то скажи!
– Кому? – не понял Андрей. – Ангелу?
– Ангелу, ангелу, – подтвердил доктор с удовольствием. – Когда он прилетит навестить тебя, ты ему так и скажи – спасибо, мол, вам большое, ангел вы мой хранитель! На всякий случай запомни, что зовут его профессор Долгов! Ангела, в смысле!..
Андрею не под силу было осознать, почему ангела зовут профессор Долгов, и как тот приехал, он тоже помнил смутно.
Он вдруг проснулся оттого, что узнал голос – властный и решительный голос – из его послеоперационных кошмаров, который почему-то говорил, что никогда не знал, кто такие менеджеры.
Голос что-то спрашивал так же властно и решительно, как тогда, в момент, когда остановилась жизнь, и ему кто-то отвечал!..
– Я рад, что вы попали в хорошие руки, – сказал голос, когда Андрей приоткрыл глаза. – Павел Сергеевич Ландышев – один из лучших врачей, нам с вами повезло!
– Мне трубка в носу очень мешает, – пожаловался Андрей. – Ее нельзя убрать, а?..
– Ее уберут, как только в ней отпадет необходимость, – объяснил голос весело. – Конечно, это не слишком удобно, я понимаю. Если бы это было удобно, мы все ходили бы с трубками в носу, а мы не ходим именно потому, что это неудобно. Но вам придется потерпеть. По сравнению с тем, что вы уже вытерпели, какая-то дурацкая трубка – это просто ерунда!..
И пропал. Больше Андрей его не слышал.
Потом, уже в палате, ему сказали, что Долгов заезжал специально, чтобы его проведать, и еще раз спросили, верующий он или нет.
А потом к нему пустили жену.
Она очень плакала, прямо убивалась, целовала ему руку, гладила по голове, как маленького, и Андрей все никак не мог понять, в чем дело! Из-за чего она так убивается, все же хорошо, просто отлично!
Шаткий мостик между тем и этим миром, который надломился было в момент катастрофы, выдержал – главным образом потому, что Дмитрий Долгов оказался на том мостике следом за ним, и, цепляясь и срывая ногти, они вдвоем перебрались обратно на эту сторону, и теперь уже все позади.
Жена не понимала, рыдала, говорила, что он чуть было не бросил ее одну и Дашку чуть было не сделал сиротой.
Андрей не сразу вспомнил, что Дашка – это его дочь.
Вернее, вспомнил, но как-то неправильно, не так, как думал о ней обычно.
Ах да, вспомнил он вяло, есть же еще Дашка!..
Дашку он очень любил. Если и была в его жизни любовь после той, которую он убил, вернее, позволил убить, то это дочь.
Он даже вспомнил, что ей шесть, и вспомнил, как она родилась – маленькая была, смешная и сразу стала держать голову и таращить глаза, и обе бабушки говорили, что это необыкновенный ребенок, таких не бывает! Ей всего два месяца, а она выглядит на год! Он не знал, как должны выглядеть дети в два месяца, а как в год, потому что своих до Дашки у него не было, а чужими он не интересовался, но верил бабушкам и знал, что его дочь – необыкновенный ребенок, и очень гордился ею.
Вспомнив о Даше, он уже больше не забывал о ней, но привычный восторг от мысли, что у него есть дочь и что она такая необыкновенная, почему-то поутих.
Андрей постоянно думал о другом – о том, что неправильно жил, все время врал и себе, и жене, и Дашке, и картинка мира, так красиво сложенная им самим до катастрофы, вдруг начала рассыпаться, и в конце концов от нее остались только кусочки, как детали перемешанной мозаики.
Ему предстояло все собрать заново, а он не знал как.
Раньше знал совершенно точно.
Он всегда просчитывал свою жизнь наперед и очень этим гордился.
Вот семья, вот работа, вот вожделенная зарплата – такая-то, и именно в долларах, а больше мне и не надо, больше я все равно не потяну, на приличную машину и отпуск на теплом море мне хватит, а больше – зачем?!
Вот Дашка, прогулка в парке по выходным, красный помпон на шапке, липкие поцелуи после шоколадной конфеты, закрывающиеся глаза, когда, набегавшись, она засыпала у него на руках, и сонный лепет: «Папочка, как я тебя люблю!..»
Вот жена, очень даже замечательная жена, симпатичная, уютная, с глупостями не лезет, любит его, и Дашку тоже любит, никаких номеров не откалывает, в дамские фанаберии не кидается, занимается своими делами и ему позволяет заниматься своими, и за десять – или сколько там уже выходит? – лет брака они даже не поссорились ни разу, а зачем?.. Это только дураки ссорятся, которые не знают, чего хотят, а он, Андрей, знает совершенно точно!
Он хочет Дашку, жену, и чтобы все «было хорошо».
Что значит «хорошо», он тоже представлял себе абсолютно четко – работа, зарплата, парк по выходным, красный помпон, поцелуи… м-м-м, кажется, все это уже шло в реестре под каким-то другим номером!..
После катастрофы, наркоза и шаткого мостика на ту сторону Андрей Кравченко, довольно успешный менеджер, хороший муж и отец необыкновенной Дашки, вдруг осознал, что все это… вранье.
Все, что он себе придумал после той катастрофы, которая случилась с ним десять лет назад.
Из этой, физической, его вытащил человек по фамилии Долгов, а может, это был ангел?.. Из той – душевной – Андрей тащил себя сам, и уж как смог, так и вытащил!..
Он придумал себе жизнь, и придумал, что хочет именно такую, и придумал, что у него «все хорошо», и даже то, что Дашка – необыкновенный ребенок, он придумал тоже. Ребенок как ребенок, ничего особенного. До сих пор не умеет читать и ревет, как только понимает, что сейчас придется выключить мультики и засесть за букварь!
Это было странное чувство, словно он просыпался после наркоза во второй раз.
Он просыпался, оглядывался по сторонам, узнавал и не узнавал предметы и вдруг начинал осознавать, что вокруг него… реанимация. Никакая не «хорошая жизнь», а просто реанимация, в которой нужно еще побороться за себя и собственный рассудок – тот, который был прежде, до катастрофы.
Андрей забыл себя, каким он был до той, первой, катастрофы !..
Кажется, он был очень веселый, и ему нравилось жить – просто жить, и все. Просыпаться по утрам, выходить на кухню в теннисных шортах, надетых кое-как, варить кофе и пить его, стоя у окна и думая о том, что сейчас он поедет на работу.
Тогда он любил свою работу.
Еще он играл в теннис, и хорошо играл, и у него была любимая ракетка с замотанной ручкой. Он много тренировался и ладонью протер ручку до дыр. На ладони были мозоли, как раз от ракетки, и ей это очень нравилось. Она целовала его в ладонь, смешно морщилась, облизывала губы и говорила, что больше никогда целовать не будет, потому что он «царапается»!
Вообще она была смешная.
Он любил заниматься с ней любовью и иногда едва мог дотерпеть до вечера. Он приезжал домой, единым духом взлетал на четвертый этаж, мечтая только о том, чтобы она была дома, и так получалось, что она всегда была! Он швырял портфель, пробегал длинный темный коридор громадной квартиры в «сталинской» высотке, находил ее , хватал и прижимал к себе. Сердце у него колотилось бешено, и затылку было жарко, и в глазах немножко плыло – так он ее хотел. Она всегда принимала его желание и всегда делила его с ним, и любовь получалась самозабвенной и бурной, каждый раз какой-то новой, и он этому по-новому поражался.
Он любил подолгу рассматривать ее , когда вожделение немного отступало, давало ему передышку. Он лежал рядом с ней и рассматривал ее локти, колени, зрачки. У нее была родинка на бедре, и родинку он рассматривал тоже.
Тогда он курил – бросил, только когда родилась необыкновенная Дашка, потому что жена и обе бабушки в один голос объявили ему, что запах табака «раздражает ребенка и может ему навредить». А тогда он любил докурить за ней сигарету, для него в этом было что-то особенно эротичное, свидетельствующее об их необыкновенной близости, и еще ему казалось, что ее губы касаются его, когда он берет ее сигарету.
Глупость, конечно, но тогда он не боялся выглядеть глупо.
Тогда у него были сумасшедшие карьерные амбиции. Говорят, любовь и карьеру совместить трудно, тут уж выбирают что-нибудь одно, ибо и то, и другое требует времени и вдумчивого подхода, но у него все получалось. Вернее, он делал карьеру не совсем для себя. Для нее тоже. Все ему хотелось ей доказать, что он чего-то стоит, по-настоящему стоит, чтоб она никогда не пожалела о том, что связалась с ним!
Тогда у него были длинные волосы, почти до плеч. В огромном судостроительном холдинге «Янтарь», где он работал, никто не смел так откровенно фрондерствовать – длинные нестриженые патлы, падающие на глаза, и итальянские костюмы, сшитые на заказ! Только он смел! Он любил ее и ничего на свете не боялся. Тогда он не ждал, что его пригласят в парадные комнаты, он смело заходил в них сам и чувствовал себя там отлично.
Говорили, что сам хозяин холдинга, великий и могучий Тимофей Кольцов, краса и гордость отечества, приказал помалкивать службе протокола, вязавшейся к нему с корпоративным стилем, в соответствии с которым ему следовало выглядеть. Кравченко не трогать, пусть хоть косу до пояса отрастит, будто бы сказал Тимофей Ильич, мне наплевать, специалист он уж больно ценный!.. Кроме того, по слухам, Кольцов терпеть не мог подхалимаж, зато очень уважал профессионализм и независимость, а этого у Андрея Кравченко хватало!
Тогда он и думать не думал о детях, ему не хотелось никаких детей!.. Он с трудом мог себе представить, что будет делить ее с кем-то еще, пусть бы и с ребенком, и она очень веселилась и говорила, что ей не нравятся его собственнические инстинкты. Он же не первобытный человек! Он отвечал, что у них будут два сына, непременно сыновья, и непременно похожие на нее , только не сейчас, попозже, когда он уже сможет немного отпустить ее от себя, перестанет бояться того, что придется «делиться»!..
Тогда ему было интересно жить.
Он зарабатывал не просто хорошие деньги, а по-настоящему большие деньги и стал зарабатывать еще больше, когда получил степень, и они могли себе позволить выходные в Лондоне и отпуск в Испании. Она вечно придумывала развлечения, и все, что она придумывала, было ему интересно.
В Париже она читала ему из путеводителя, и когда уставала и предлагала, чтоб он сам читал, он всегда хохотал, отбивался и говорил, что все равно читать не умеет! Да и не запомнит ничего. Он запоминает, только когда она читает, а он слушает!
Ему было интересно, что Одруэн Мансар придумал дома с квартирами под крышей, и теперь они называются мансарды, самое дорогое жилье, особенно в центре.
Ему было интересно, что великий Гауди строил соборы в Барселоне, и когда католические епископы упрекали его в том, что строит медленно, он всегда показывал на небо и отвечал: «Мой заказчик никуда не торопится!»
Мартышка на Гибралтаре утащила у нее очки – просто вскочила на плечо и утащила! Очень расстроенная, она рассказала ему, как именно мартышки попали на Гибралтар, а он не слушал, он все смотрел на ее расстроенную мордаху и ужасался тому, как сильно ее любит.
Тогда он умел любить.
Потом ее не стало в его жизни, и его не стало тоже – по крайней мере такого, каким он был.
Остался самый обычный, серый человечек, не плохой и не хороший, так себе, в общем. И работу он поменял, потому что на прежней нужно было творить, а ему расхотелось. И волосы он подстриг. Когда его патлы, выгоревшие на концах именно на Гибралтаре, бесшумно валились на покрывало, которым он был укутан до подбородка, он равнодушно смотрел на себя в зеркало. Желтое лицо в зеркале он совсем не узнавал. Потом ему пришло в голову, что это, должно быть, и есть пострижение в монахи, но он быстро об этом позабыл. Ему было все равно.
Потом он выбросил все драные джинсы, которые она так любила, черные майки и толстые свитера. Теперь он одевался, как старик, на два размера больше, желательно подлиннее, так чтоб нигде не обтягивало и ничего не было видно.
Чтобы не было видно его , который когда-то так сильно любил и так радовался жизни!
Он нашел работу, где неплохо платили – больше все равно не потянуть, – встретил будущую жену и, кажется, полюбил ее, что ли!.. Потом родилась необыкновенная Дашка. Он и ее полюбил. Он бросил курить и полюбил еще и красный помпон, пиццерию по выходным, липкие поцелуи и лепет: «Папочка, я тебя люблю!»
Реанимация, в которой он пробыл так долго, должно быть, помогла ему. По крайней мере, он остался жив и хвалил себя за это. Много раз с тех пор, как она исчезла, он думал исчезнуть тоже.
Кто-то из великих сказал: не умереть и не ж ить – это разные вещи.
Теперь, после катастрофы, которая все время напоминала о себе болями в спине, он вдруг понял, что и так не жил. Но зато и не умер, конечно.
Жена очень убивалась, когда он лежал неподвижно, потом очень радовалась, когда он начал вставать, а потом сказала ему, что он непременно должен отблагодарить того самого доктора Долгова, который спас его на МКАДе. Андрей вяло препирался в том смысле, что не знает, как благодарить, не деньги же ему платить, в самом деле!.. Но потом покорился, позвонил и был страшно удивлен тому, что ангел-хранитель его не узнал!..
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
