Татьяна Устинова - От первого до последнего слова (2007) (947043), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Некоторое время хозяйка и домработница молчали, находясь в полной гармонии. Хозяйка хлебала щи и жмурилась от наслаждения, а домработница заваривала мяту в полосатом кувшине с крышкой. Укутав кувшин чистой салфеткой, Ритуся водрузила его на стол, прямо перед Таниным носом. Оттуда сразу остро запахло свежезаваренной мятой, летом, молодой травой, солнцем. В общем, счастьем. Затем Ритуся, как бы между прочим, выставила на стол огромное блюдо с малиновым пирогом и тут же приволокла любимую Танину чашку.
Эту чашку ей подарили на день рождения адвокат Павел Астахов и его жена Светлана. Чашка была не простая, а «со смыслом», и Таня каждый день из нее не пила, жалела.
– Когда у тебя работы много, – сказала Светлана, вручая ей синенькую коробочку с ленточкой, – нальешь в нее чаю, навалишь на блюдце вкусного и сиди работай! Я Паше точно такую же подарила, для вдохновения! У вас, у бедных, вечно работы много! Так вот ты пей, рассматривай ее и думай, что скоро отпуск!
На чашке и вправду были нарисованы море, пальмы, солнце, негритянский профиль и еще какие-то очень соблазнительные вещи.
Таня эту чашку обожала. Ей нравилось думать, что Павел Астахов решает свои жизненные головоломки и пишет свои книги с точно такой же чашкой, как у нее!
– Чашку уберите, – велела Таня, разгадавшая Ритусин маневр. – Пирог я все равно не буду.
– Да как ты не будешь, смотри, какой красавец!
– Не пирог, а кипарис? – осведомилась Таня.
– Сама ты кипарис! Клубника вся сошла, вот из первой малинки для тебя специально старалась! Для тебя и для Максимки!
– Я не буду пирог, – повторила Таня, косясь на «красавца». Она отодвинула пустую плошку, доела хлеб и дала себе слово, что до завтра есть не будет ни за что. – Вы знаете, где я работаю, Ритуся?
– Знаю! Это все знают!
– А там, где я работаю, нужно соблюдать форму!
– Так ты соблюдаешь! Не ешь ничего!
– Если б я могла не есть, – сказала Таня мечтательно и понюхала пирог, – я бы, знаете, какая была красавица?!
– Ты и так красавица!
– Да ладно вам, Ритуся! Я красавица, только когда не ем вообще! То есть совсем! Я даже от воды поправляюсь! Вот выпила стакан воды и килограмм набрала! Куда мне пироги есть!
– Ну ма-аленький кусочек! Ну просто так, Танюш, чтоб жить веселее было!
Они бы еще долго препирались, если бы Ритуся вдруг не стала прислушиваться к каким-то звукам, доносившимся с улицы через открытое окно. Лицо у нее сделалось озабоченным.
– Что такое? – лениво спросила Таня.
Она раздумывала, не съесть ли ей кусочек пирога. В конце концов, от одного кусочка ничего ведь не будет! Или будет?
– Ты тогда хоть чайку попей, – предложила Ритуся. – Давай я тебе чайку-то налью, свеженького, с мяткой! Ты пей, а я пока пойду у тебя в комнате приберу.
– Не нужно у меня ничего прибирать, – рассеянно отвечала Таня, раздумывая о пироге. – Вы же знаете, когда я работаю, у меня на столе трогать ничего нельзя!
Пожалуй, сейчас она его есть не станет. Она будет пирог есть вечером, вместе с Максом. Они усядутся на террасе, поставят на стол пирог, начнут есть его и запивать чаем!
А еще вчера она купила в крохотном продуктовом магазинчике, кажется единственном уцелевшем из советского прошлого, мешок астраханской воблы.
Они с Максом обожали воблу. Это называлось «пижамная вечеринка», черт его знает почему! Вечеринки с воблой происходили исключительно летом. Они расстилали на полу террасы большой лист бумаги, садились по-турецки, чистили воблу и ели ее, сколько захочется. Таня всегда нарезала огромную миску свежих огурцов и еще черного хлеба. Макс запивал воблу газированной водой, а Таня – пивом.
Рыбой по всему дому после такой «вечеринки» воняло еще дня два, но это никого не смущало.
Значит, так. Она поедет в город, повстречается с тем врачом, которого ей обещал Абельман, выяснит, отчего все-таки помер писатель Грицук, быстренько примчится домой, и они с Максом станут есть воблу, а потом пить чай с пирогом. Пирог на ночь, ясное дело, хуже не придумаешь, но должны же быть в жизни хоть какие-то радости!
Вот как все будет.
– Ритусь! – прокричала Таня вслед домработнице, которая поспешно удалялась из столовой. – Ритусь, а у нас есть черный хлеб и свежие огурцы? Если нет, придется вам сгонять в магазин!
– Да ничего не придется, – издалека отвечала Ритуся, – огурцы у нас свои, кто не знает, а хлеба я сегодня на станции две буханки взяла!
– А куда вы делись-то?! А?!
Таня прислушалась, но ответа не получила, пожала плечами, намереваясь отхлебнуть из кружки чаю с мятой, и тут в дверях, выходивших в сад и распахнутых по летнему времени, возник мужчина ее жизни.
Таня совершенно про него позабыла.
Она обожглась чаем, зашипела, поспешно вернула астаховскую чашку на блюдце и сказала неуверенно:
– Привет.
Колечка посмотрел на нее и ничего не ответил.
Он тяжело сопел и отдувался – на улице который день было жарко, а Колечка не выносил жару. Он был довольно толстый, еще когда она только с ним повстречалась, а за годы жизни с Таней превратился в бегемота средних размеров, так что одежду приходилось покупать в специальных магазинах, да и то она не всегда находилась.
Таня смотрела на него жалобно и все никак не могла придумать, что именно ему сказать!.. Он «ушел от нее» недели две назад, когда они поругались из-за ремонта, и с тех пор не появлялся ни разу.
Сначала она звонила – он не отвечал. Потом писала эсэмэски – как в пустоту. Потом она позвонила его маме, в надежде, что та доведет до его сознания, как она, Таня, страдает – мать ей посочувствовала, но заметила Тане, что ее сын всегда принимает решения исключительно сам.
А потом получилось так, что некий хирург с голосом из французского кинематографа пятидесятых и с дебильным именем Эдик сказал ей, что он ничего не боится.
Мне все равно придется вас у него отбить, сказал он ей. Зачем вы мне про него рассказываете?
И все изменилось.
Поначалу Таня уговаривала себя, что измениться ничего не может – в конце концов, она знать не знает этого Абельмана, и не нужны ей сейчас никакие романтические истории, ибо последняя из них летит под откос, так что жизнь трещит по швам, и Таня понятия не имеет, как это остановить! Еще она звезда, ее знают миллионы мужчин, и им кажется, что они ее хотят, но это ничего не означает, уж ей ли не знать!.. И у нее сын, который стал запираться в своей комнате, и с тех самых пор, как мужчина ее жизни поселился у них в доме, они ни разу не ели вместе воблу, сидя на полу на террасе!
Как из всего этого выбираться, Таня не знала, и никакие хирурги не могли бы ей в этом помочь.
Но в тот раз, когда Абельман сказал, что ничего не боится, ее оборона вдруг показалась ей смешной и жалкой.
В конце концов, чего она уж так боится?! Этот хирург приятный мужик, образованный и с чувством юмора, и у него хватает мозгов разговаривать с ней, а не повторять безостановочно пошлые комплименты и выспрашивать, правда ли, что Андрей Малахов женился на Дарье Донцовой!..
Таня сходила с хирургом в ресторан.
Она опоздала, и он смешно ругал ее за это, говорил, что отстоял сегодня три операции и хочет есть, как крокодил, но не ел специально, «нагуливал аппетит», приберегал его для ресторана с Таней.
Он заказал столько еды, что хватило бы человек на шесть, и всю ее съел. Он вовсе не был похож на Колечку с его брюхом, подпертым ремнем. Брюха у Абельмана не было вовсе, он был высоченный, широкий, со здоровенными ручищами.
– А что вы думаете? У меня работа физическая, – говорил он, доедая из ее тарелки какие-то мудреные макароны. – Это у вас умственная, а мы народ простой, все больше руками работаем!
Потом они еще сходили в кино, и там ее кавалер немедленно заснул, причем заранее предупредил, что в кино он спит всегда. Это тоже было смешно, и она оценила, что он все-таки пошел с ней и как-то сразу не стал ни во что играть – не брал ее за руку, не прижимался коленом в темноте, не улыбался плотоядно и со значением, когда на экране целовались. Он на самом деле заснул, подперев рукой небритую щеку, а когда кино закончилось, проснулся и попросил Таню рассказать вкратце, о чем шла речь.
– Фильм-то модный, – объяснил он жалобно, – и я на него вроде бы даже сходил! Мне же нужно всем рассказать, понравилось или нет!
Еще он объявил ей, что был женат два раза и обе его жены – прекрасные женщины! – не вынесли его работы и его образа жизни.
– Так что в данный момент, – заключил он, – я временно не женат и пользуюсь этим налево и направо!..
И как-то так вышло, что о Колечке она позабыла!.. То есть не то чтоб позабыла, а перестала по нему убиваться, что ли! Вдруг ей показалось, что жизнь не кончится завтра, даже если Колечка ее покинет, а, может быть, только начнется, и что фатальных ошибок, из-за которых не хочется жить, она никаких не совершила, и ни в чем она не виновата, и что все ее шелковые пижамы можно немедленно отдать Ритусе вместе с двумя халатами, голубым и розовым, которые Таня ненавидела!..
Можно все!
Можно спать с открытыми окнами, разгуливать по спальне голой, есть воблу, сидя на полу на террасе, запивать ее пивом и утирать рот рукавом, если вдруг захочется его утереть!
Можно до ночи сидеть за компьютером, а потом спать до одиннадцати. Можно до рассвета пробыть в монтажной и выйти из серого останкинского здания, когда уже начнет светать и солнце будет плескаться в пруду, словно это не грязная лужа, а самый настоящий пруд! И таксисты-частники, позевывая, будут зазывать ее к себе: «Садитесь, девушка милая, мигом доедем! А вам куда?» Можно поехать к маме на выходные, наесться до отвала пирога с малиной, можно читать Максу на ночь Вудхауза, не опасаясь Колечкиного гнева. Колечка всегда гневался, что она слишком обожает своего великовозрастного сыночка. Где это видано, читать на ночь книжки пятнадцатилетнему парню!
Так она уговаривала себя и почти поверила в это!
И когда Колечка возник на пороге гостиной, даже не сразу нашлась что сказать.
Поздороваться она поздоровалась, а что дальше говорить, не знала.
– Колечка, – жалобно позвала она, когда он не отозвался. – Ты со мной не разговариваешь?
Он молчал и сопел, снимая ботинки.
– Хочешь чаю? – предложила Таня. – Ритуся только что заварила! Очень вкусно, с мятой.
Колечка, не глядя на нее, буркнул, что не хочет.
Вообще-то он приехал мириться. В квартире на окраине Москвы, которую он делил с замужней сестрой и племянницей, было гораздо хуже, чем на даче у Тани Красновой, а он уже давно отвык от коммунального быта, тонких стен и кошачьей вони в подъезде. И денежки у него почти закончились, а он уже отвык считать деньги и жить от зарплаты до зарплаты. И машину нужно было починить, а он отвык от всяких проблем с машиной, ибо имя Красновой даже на сервисе творило чудесные чудеса.
Помириться было бы неплохо.
Да он и ехал, чтобы помириться!.. Но, увидев ее, звезду всех времен и народов, красавицу и умницу, чтоб ей пусто было, даму из Амстердама, всю такую-растакую, решил, что мириться просто так – глупо.
Нужно сначала повоспитывать ее. Помолчать. Повздыхать. Может быть, собрать вещи. Не обращать внимания на умоляющий тон и просьбы о прощении.
Ей, видите ли, ремонт не понравился, который он затеял специально для нее! Он так старался, а она что себе позволяет?! Если ей не надо, так и пожалуйста, он готов вообще ничего не делать!.. Ему-то это зачем?! У него все и так хорошо, без ремонта! Если она такая королева Шантеклера, пожалуйста, пусть сама делает свой ремонт! Ему-то что!
Он не понял, что случилось. Он сто раз применял к ней все эти приемы, и они действовали безотказно, а тут вдруг дали осечку!..
– Отлично, – сказала умница и красавица чужим телевизионным голосом после того, как он в пятый раз прошел мимо нее из спальни в столовую, храня ледяное молчание. – Я все поняла. Ритуся сейчас соберет твои вещи, и ты уедешь.
Колечка в это время стягивал носок. Он любил в конце дня полежать на диване в одних трусах. Он перестал стягивать, остановился и воззрился на нее.
– Нет, – Таня смотрела на него в упор, глаз не отводила, и ему это совсем не нравилось. Она редко решалась на такие открытые акции протеста. – За вещами ты заедешь завтра или послезавтра, когда я буду на работе. Я не хочу, чтобы ты здесь торчал. Сейчас приедет Макс, и у нас большие планы на вечер. Так что уезжай. Прямо сейчас.
Он не поверил. Он спросил, что это значит.
– Это значит, что я больше не могу тебя видеть, – четко выговорила она. – Спасибо тебе громадное за все, и поставим на этом точку.
Он все еще не верил, хотя уже испугался. С ним она никогда не говорила телевизионным голосом.
– Я больше не могу, Колечка, – сказала она, когда он стал растерянно бормотать, что ее любит. Очень сильно любит, и если делает ошибки, то только от любви. – Я больше не могу притворяться. Я хочу жить своей жизнью, а ты заставляешь меня жить твоей. Я слишком много сил ухлопала на эту свою жизнь, а ты ее почти разрушил. Давай уезжай. Машину можешь оставить себе. А ключи от дома верни мне.
Все еще не веря ей, он натянул обратно потный носок, высказал все, что думал о ней в данный момент, швырнул на стол ключи, так что попал в полосатый кувшин со свежезаваренной мятой. Кувшин дзинькнул и разбился. Крышка отлетела, по столу потекли зеленые ручьи.
Он еще и дверью хлопнул так, что из дальней комнаты прибежала Ритуся и осведомилась, в чем дело.
– Ни в чем, – сказала Таня мрачно. Тряпкой она вытирала со стола зеленые лужи. – Я выгнала Колечку.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
