Татьяна Устинова - От первого до последнего слова (2007) (947043), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Должно быть, это были как раз «черствые отношения», осуждавшиеся прессой и общественностью, но как сделать их «мягкими», Долгов не знал. Ему вечно было некогда, он все время спешил, метался между больницами, делал по три операции в день, все время чему-то учился и «участвовать в жизни больного» решительно не мог.
Тут уж или «участие в жизни», или хирургия!..
Размышляя таким образом и ругая себя за подобные размышления – смирение, смирение христианское, всепрощение и постоянное самосовершенствование! – Долгов дошел до своего кабинета.
«Дело врачей», надо же такое придумать!..
Он нашарил в кармане ключи, которые были у него на связке вместе с ключами от дома, вставил в замок маленький, ничего не означающий ключик, который не запирал, а делал вид, что запирает, и очень удивился, когда дверь подалась и тихонько приоткрылась.
Никто не мог оставить дверь открытой. Ключик был всего у троих – у самого Долгова, у Кости Хромова и у медсестры Екатерины Львовны, которая приходила мыть чашки и поливать единственный чахлый цветок, тихо загибавшийся на окне за разъехавшимися жалюзи. Ну, и уборщица тоже, конечно, имела свой, отдельный ключ в кабинет.
Должно быть, Хромов не закрыл. Вызвали его срочно, вот он и забыл.
Долгов широко распахнул дверь, которая открывалась так, что занимала полкабинета и упиралась в раковину с левой стороны, другой рукой нашаривая в кармане телефон, чтобы позвонить Хромову и отчитать его как следует, чтоб не забывал в другой раз закрывать!.. В конце концов, в кабинете есть материальные ценности – компьютер, несколько монографий на полке, красочный плакат, иллюстрирующий преимущества шовного материала такой-то фирмы, электрический чайник и пяток разномастных чашек, навезенных Дмитрием Евгеньевичем из иностранных командировок. Одну, швейцарскую чашку с коровой, особенно любила Алиса. Иногда она заезжала за ним в триста одиннадцатую больницу, подолгу ждала и пила чай из этой самой чашки.
Нашарить телефон он не успел.
Дверь, отлетев в сторону от долговского натиска, как будто увязла в чем-то. Образовавшаяся щель была недостаточной для огромного Долгова, и он кое-как протиснулся, нажимая дверью на нечто мягкое – тряпку там, что ли, забыли?! Протиснулся, кинул на стул портфель, прихваченный из машины, и только тогда посмотрел налево и вниз.
На полу в его кабинете лежал человек. Он лежал, скрючившись, и его бок как раз и был тем мягким, во что упиралась дверь. Долгов нажимал на нее, а она все не открывалась, потому что упиралась в лежащую на полу женщину.
Долгов какое-то время смотрел, соображая, кто это.
– Эй! – сказал Дмитрий Евгеньевич и присел на корточки возле лежащей. – Вы меня слышите?
Было совершенно очевидно, что она ничего не слышит. Долгов взял ее за плечо, за ткань халата, и перевалил на спину. Черная кровь заливала совершенно белое неживое лицо, и Долгов с силой вдохнул и выдохнул. Он узнал ее.
Телефонная трубка валялась на столе, он схватил ее, стал нажимать на кнопки, одновременно другой рукой пытаясь нащупать пульс, и не сразу сообразил, что телефон не работает.
Больничный телефон не мог не работать, он работал всегда , но Долгову некогда было думать, почему он вышел из строя!.. По мобильному профессор вызвал реанимационную бригаду и до прихода врачей делал все, что положено делать в таких случаях.
Таня Краснова тоскливым взором обвела своих сотрудников. Никто не смотрел ей в лицо, все прятали глаза. Особенно старательно их прятала Ирина Михайловна, шеф-редактор.
– Ну что? Все поняли, что наша песенка спета?
– Танюш, так не бывает, – после непродолжительной паузы сказал режиссер Саша Халтурин. Он работал на телевидении без году неделю, из-за своих способностей был взят сразу на Первый канал, в ведущую программу, а потому некоторых тонкостей вообще не понимал. Саша считал, что самое главное – попасть в рейтинг, а дальше дело десятое.
Рейтинг – как война! – все спишет.
– Чего не бывает, Саша?!
Режиссер пожал плечами. Его никто не поддерживал, все похоронно молчали, и он никак не мог понять почему.
– Ну разве можно вот так взять и закрыть программу только потому, что мы там что-то не то сказали?!
– Не мы, а я, – поправила Таня. – Сказала именно я, и вышел скандал. Генеральный прокурор звонил министру обороны, или, наоборот, министр, что ли, звонил папе римскому, а потом они все вместе звонили президенту, и президент велел нашему генеральному разобраться.
– Ну… так надо разбираться!..
Кто-то из операторов довольно отчетливо хмыкнул. Таня только подняла глаза, и хмыканье моментально прекратилось. Иногда она умела быть грозной.
– Тьфу на тебя, Сашка, – сердито сказала Ирина Михайловна. – Генеральный уже разобрался, ты что, не понял?! Он сказал, что снимет нас с эфира, если мы не докажем всему миру, что этот писатель, черт бы его побрал, на самом деле помер из-за врачебной ошибки, а не потому, что от него избавились сильные мира сего, на которых он возвел хулу!..
– Но мы-то тут при чем!? Мы просто осветили смерть писателя как событие, а не как…
– Да наплевать генеральному, как мы осветили! – вступил кто-то из редакторов. – Ну ты даешь, ей-богу! Ему неприятности не нужны, не хочет он неприятностей, вот такой он странный мужик, этот наш генеральный!
Таня смотрела в окно, на залитую дождем стоянку и башню на той стороне улицы Академика Королева. Тучи висели низко, и было видно только полбашни, как будто из мокрого парного облака высунулся крокодил и откусил башне голову.
Вот так и мне, тоскливо думала Таня, башку генеральный откусит. Высунется сверху, из своего облака, прицелится поточнее – ам! – и нету у меня головы!..
– …Прости, бога ради, – говорила тем временем Ирина Михайловна дрожащим голосом. – Это я во всем виновата. Надо было проверить лишний раз, а я ничего проверять не стала! Думаю, раз скандал с этой книжкой, значит, наша тема! А вышло, что мы кому-то на мозоль наступили…
– А ты, можно подумать, первый день работаешь, Ирина Михайловна, – пробурчал Василий Павлович, самый старший из всей редакторской бригады, и подбородком указал на Сашу Халтурина, как бы сравнивая ее с ним. – Я такие скандалы за версту чую, и тебе пора бы уж!
– А раз ты чуял, что ж ты меня не предупредил?!
– Да не моя бригада в тот день работала!
– Но мы все на одном деле сидим, какая тебе разница, твоя бригада, не твоя бригада!.. Подошел бы и сказал: так, мол, и так, из этого дела скандал может выйти!
– А я, между прочим, предупреждала, что писатель Грицук – человек со странностями, – подала голос Леночка, гостевой редактор. – Про него все говорили, что он неадекватный…
– Да какая разница, адекватный он или неадекватный, если он к тому времени помер уже!
– К какому – к тому?!
– Да когда программа вышла!
– Ну и что?
– А вы, Василий Павлович, лучше бы не выступали! Задним умом все крепки!
– Да у вас, у баб, и переднего ума никакого нету!..
– Василий Павлович!..
– И декорация в прошлый раз чуть не упала! Монтажники с бодуна все были! Как только ведущую не придавило!..
Таня смотрела в окно.
Почему всегда все так?.. Почему никогда не бывает проблем, которые можно решать постепенно, как написано во всех умных книгах – по мере их поступления?! Почему они всегда «поступают» исключительно оптом и никогда в розницу?!
Генеральный обещал прикрыть программу, если скандал не удастся замять. В глаза он ей не смотрел, хмуро перелистывал какие-то бумаги, кучей лежавшие на громадном, как футбольное поле, столе. Таня знала его много лет, знала и то, что если он не смотрит в глаза, а листает бумаги, значит, дело плохо, по-настоящему плохо.
«Ты же все понимаешь, – сказал он под конец и вот тут только посмотрел ей в лицо, – и работаешь давно! На меня очень давят сверху. Говорят, что из-за книги какого-то ненормального честные люди чувствуют себя… неуютно. А они не просто честные, они еще и посты занимают! А ты на всю страну сказала, что от писателя этого вполне могли избавиться! Давай ищи компромат на больницу, в которой он помер, и на врача, который его упустил. На тормозах съехать не получится. Придется до конца играть!»
Генеральный обещал прикрыть программу, а Колечка, с которым они едва-едва помирились после феерического празднования Таниного сорокалетия, решил сделать ей «сюрприз». Колечка вообще был мастером сюрпризов. Два дня назад, заехав зачем-то в городскую квартиру, Таня обнаружила там абсолютный, полный и окончательный хаос и человек семь «иностранных рабочих», сидящих на корточках вдоль коридора. Они сидели на корточках, курили какую-то махру и не понимали ни слова по-русски. Таня поначалу решила было, что это налет и налетчикам почему-то вздумалось покурить в ее разгромленной квартире. В ужасе и панике она не сразу поняла, что это никакой не налет, а… ремонт. Колечка затеял ремонт в ее квартире.
«Давно пора, – сказал он весело, когда она ему позвонила. – Там у тебя грязь такая! Вот я и решил сделать тебе подарок!»
«Да, но там все равно никто не живет, – пролепетала Таня, которой больше всего на свете хотелось пинками выгнать за дверь всех «иностранных рабочих», растоптать на полу их махру, немного покидать в стену какие-нибудь тяжелые, желательно бьющиеся предметы, а потом послать по матери Колечку, да так, чтобы он пошел туда, куда его послали, и больше никогда не вернулся. – И ремонт я делала всего три года назад! И все было вполне прилично, Коля! А сейчас здесь даже переночевать нельзя, а мне иногда нужно, особенно когда я веду какие-нибудь ночные эфиры, ты же знаешь…»
«Ты что, не рада?! – грозно спросил Колечка, и Таня поняла – это конец. Он опять обиделся, и все опять пропало, теперь уже окончательно, бесповоротно! – Я хотел тебе сюрприз сделать, а ты?! Эфиры ночные вообще нужно прекращать! Так жить нельзя, неужели ты не понимаешь?!»
«Я понимаю, – Таня обвела взглядом рабочих, которые все продолжали сидеть на корточках в ее коридоре и смотреть на нее с живым и горячим интересом, – я понимаю, что мне теперь ночевать негде, а эфиры я все равно буду вести, потому что я так деньги зарабатываю, Коля. И если я перестану их зарабатывать, нам с тобой не на что будет жить. В прямом смысле слова. Нам не на что будет есть, пить, спать и ехать в отпуск!»
Колечка высказался в том духе, что, если она станет попрекать его своими деньгами, он уйдет и больше никогда не вернется, и вот уже два дня с ней почти не разговаривал.
Она извинялась, маялась, просила понять ее, говорила, что устала, что у нее на работе проблемы, но ничего не помогало. Колечка – кремень, скала! – на уговоры не поддавался.
Тем временем скандал в ее кабинете набирал обороты, и операторы уже припомнили гостевым редакторам, как те в прошлый раз насажали в первый ряд теток в белых кофтах, и все эти кофты «фонили» в камерах так, что индикаторы зашкаливало, и контровой свет стоял ужасно, и они об этом говорили еще тогда, но никто их не слушал! Их никогда никто не слушает! Редакторы ругались, что разные бригады сманивают друг у друга гостей, а новеньким не дают телефонную базу. Макс, к примеру, на прошлой неделе звонил Майе Плисецкой, а к телефону подошел Щедрин, и Макс радостно пригласил его в программу. На резонный вопрос композитора и пианиста Щедрина, что именно он будет делать на разговорной программе, Макс объявил ему, что он вполне может поиграть на скрипке. Щедрин спросил удивленно, почему на скрипке, и Макс охотно объяснил – потому что он скрипач!..
– Тихо, – приказала Таня. – Заткнитесь все немедленно.
– Да я не сказал, что скрипач, я просто его пригласил поиграть!
– Конечно! Родион Щедрин, мировая знаменитость, а ты его зовешь в программу, чтобы он здесь играл?!
– Заткнитесь все немедленно!
– И он, между прочим, на меня совсем не обиделся! Он сказал, что когда будет тема современной музыки, он с удовольствием придет и поиграет!..
– А телефонными номерами все равно надо делиться! На прошлой неделе хотели Дарью Донцову пригласить, а ее мобильный только у первой бригады, но они его не дают!
– Наташ, почему вы не даете телефоны?!
– Потому что это наши номера, наши базы и наши связи!
– Так не годится! Мы все работаем в одном коллективе!
– Я уж и в издательство звонила, но они тоже мобильный номер не дают! Еле нашли! А не нашли бы, и не пришла б Донцова!
– Ти-хо!!! – гаркнула Таня во все горло. – Всем молчать!!!
Очень удивленные сотрудники обернулись к ней и посмотрели непонимающими взорами. Они уже позабыли, зачем, собственно говоря, Таня их собрала. Подобного рода сборища всегда заканчивались перепалками, скандалами и слезами отдельных, тонко чувствующих натур. До слез еще не дошло, а начальница уже орет!.. В чем дело?!
– Значит, так, – начала Таня. – Щедрина, Плисецкую и Донцову вы оставляете в покое. Сейчас все занимаемся только писателем Грицуком и его кончиной. Ира, соберите все сведения об этой триста одиннадцатой больнице и о враче, который его лечил. Как его?..
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
