Германский мастерер и его время (553387), страница 75

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 75)

2 Юлиус Штрейхер (1885-1946) - партийный деятель, группенфюрер СА

(1934), группенфюрер СС (1934). Основатель (1919) и руководитель

Социалистической партии Германии. В 1922 г. вступил в НСДАП. В 1923 г.

основал антисемитскую газету "Штюрмер" (Der Stunner). С 1933 г. депутат

рейхстага от Франконии. В 1933 г. возглавил Центральную комиссию по

противодействию еврейским проискам и по бойкотам. Один из главных

инициаторов "Хрустальной ночи" (1938). После начала войны выступал с

призывами к полному уничтожению еврейского населения на оккупированных

территориях. В 1940 г. снят со всех постов по настоянию Г. Геринга, которого

он публично обвинил в импотенции. Казнен по приговору Нюрнбергского

трибунала по обвинению в публичном подстрекательстве к убийству евреев.

378

Если Хайдеггер и продолжал верить в Гитлера и в необходимость

революции, то, во всяком случае, его отношение к политике постепенно

менялось. Прежде его философия искала для себя героя, причем именно

политического. Теперь Хайдеггер вновь склонялся к тому, чтобы признать

необходимость разграничения разных сфер. Ведь философия располагается

глубже, чем политика, - пусть же она опять станет основополагающим событием

духа, которое хотя и обусловливает политику, но не растворяется в ней. В

1936 году, читая лекции о Шеллинге, Хайдеггер скажет: "Но очень скоро должна

была обнаружиться глубокая неистинность тех слов, которые Наполеон в Эрфурте

сказал Гете: "Политика - это судьба". Нет, дух есть судьба и судьба есть

дух. Сущность духа, однако, есть свобода [1]" (GA 42, 3).

1 Выделенная жирным шрифтом фраза цит. по: Пеггелер О. Хайдеггер и

политика. - В: Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 183.

Поворот от политики назад, к духу, дал знать о себе уже в лекционном

курсе летнего семестра 1934 года. Заявленная тема звучала так: "Государство

и наука". На первую лекцию собрался весь цвет местного общества: партийные

боссы, именитые граждане, коллеги-профессора; собственно студенты оказались

в меньшинстве. Всех чрезвычайно интересовало, каким будет первое выступление

Хайдеггера после его ухода с поста ректора. Эта лекция должна была стать

событием общественной жизни. Хайдеггер прошел через переполненную аудиторию

(где преобладали коричневые рубашки) к кафедре и объявил, что изменил тему:

"Я буду говорить о логике. Слово "логика" происходит от слова "логос".

Гераклит как-то сказал..." В это мгновение все поняли, что Хайдеггер сейчас

погрузится в привычные для него глубины, что он хотя и не намерен

опровергать значимость политики, но хотел бы, как прежде, держаться от нее

на некоторой дистанции. Уже в первых фразах он подверг критике как

"непрофессиональную болтовню на мировоззренческие темы", так и ту "мешанину

ненужных формул", которую буржуазная наука обычно выдает за "логику".

"Логика в нашем понимании есть вопрошающее обследование основ бытия, место

вопросительности" (L, 2). Уже ко второму часу лекции в аудитории остались

только те, кого действительно интересовала философия.

379

Хайдеггеру было трудно начинать все заново, и он написал об этом

Ясперсу год спустя, возвращаясь мыслями к своему первому семестру после

ухода с поста ректора: "...у меня сейчас время утомительных поисков; всего

несколько месяцев назад я смог возобновить работу, прерванную зимой

1932-1933 года (во время отпускного семестра), но все это - жалкий лепет; да

и еще две занозы - полемика с верой в происхождение и неудача ректорства -

вполне достаточно сложностей, какие вправду необходимо преодолеть"

(1.7.1935, Переписка, 226).

В этой работе по переосмыслению собственных религиозных и политических

взглядов ему помог другой герой - Гельдерлин.

В зимний семестр 1934/35 года Хайдеггер прочитал свои первые лекции о

Гельдерлине. С этого момента Гельдерлин становится постоянной отправной

точкой его мышления. Хайдеггер обращался к Гельдерлину, чтобы понять

сущность "божественного", уже не присутствующего в современной жизни, и той

"политики", которая возвышается над делами повседневности. Гельдерлин,

говорил Хайдеггер, - "сила в истории нашего народа"; но сила, которая

по-настоящему еще не проявила себя. Это положение должно измениться, если

немецкий народ хочет найти путь к самому себе. Содействие такого рода

изменению, в представлении Хайдеггера, и есть ""политика" в высшем и

подлинном смысле - так что тому, кто сможет здесь чего-то добиться, нет

никакой надобности говорить о "политическом"" (GA 39, 214).

В то время, когда Хайдеггер увлекся Гельдерлином, творческое наследие

этого поэта переживало подлинный ренессанс. Гельдерлина уже не

рассматривали, как в начале века, в качестве лирика, интересного только для

историков литературы, автора, который также написал странный роман в письмах

("Гиперион") и, подобно многим другим немецким классикам, был филэллином. Ни

Дильтей, ни Ницше, настойчиво пытавшиеся привлечь внимание к Гельдерлину,

так и не смогли "внедрить" его в сознание немецкой общественности. Сделать

это удалось лишь накануне Первой мировой войны - членам кружка Георге и

прежде всего одному из них, Норберту фон Хеллинграту, который разыскал

поздние произведения Гельдерлина, прокомментировал их и начал издание

полного собрания сочинений. Кружок Георге видел в Гельдерлине гениального

предшественника "символизма" - не того символизма, в который играют

художники и поэты, а экзистенциально необходимого. "Это как если бы вдруг

подняли завесу, скрывавшую святая святых, и взгляду открылось нечто

невыразимое" - примерно так в двадцатых - тридцатых годах воспринимали

творчество Гельдерлина его поклонники. Макс Коммерель относил Гельдерлина к

"поэтам-вождям" и утверждал, что, читая его произведения, мы соприкасаемся с

"германским силовым потоком". В кругах, связанных с молодежным движением,

380

Гельдерлина считали гением сердца, разбившегося при столкновении с

германской действительностью. Постоянно цитировалось такое высказывание из

"Гипериона": "Это жестокие слова, но я все же произношу их, потому что это

правда: я не могу представить себе народ более разобщенный, чем немцы. Ты

видишь ремесленников, но не людей; мыслителей, но не людей;

священнослужителей, но не людей; господ и слуг, юнцов и степенных мужей, но

не людей; разве это не похоже на поле битвы, где руки, ноги и все части

тела, искромсанные, лежат вперемешку, а пролитая живая кровь уходит в

песок?" [1]

Гельдерлин с его мечтой о новой целостности жизни стал для образованных

немцев, независимо от их политических взглядов, той фигурой, с которой они

могли себя идентифицировать; однако совершенно особое влияние он оказывал на

тех, кто искал возможности обрести - в поэтическом слове - новый опыт

общения с сакральными силами. Рильке писал в своем стихотворении "К

Гельдерлину": "О, повинуясь всевышним, возвел ты послушно / камень на

камень, и зданье стояло. / Но рушилось зданье, - ты не смущался" [2].

Безумие, омрачившее вторую половину жизни Гельдерлина [3], придало его

поэзии дополнительную аутентичность; и не тем ли объяснялась сама эта

душевная болезнь, что он продвинулся дальше других в опасные и таинственные

зоны бытия?

1 Гельдерлин Ф. Гиперион. Стихи. Письма. М., 1988. С. 248 (пер. Е. А.

Садовского).

2 Рильке Р. М. Новые стихотворения. Ч. 2. М.: Наука, 1977. С. 314 (пер.

Г. Ратгауза).

3 Гельдерлин (1770-1843) в 1806 г. был помещен в психиатрическую

лечебницу.

Поэт немцев; поэт, который полностью овладел силой поэзии; акушер,

помогавший рождению новых богов; дерзкий первопроходец, преодолевавший все

границы, и одновременно великий неудачник - таким виделся Гельдерлин в

начале двадцатого столетия и на такую традицию его толкования опирался

Хайдеггер.

В хайдеггеровской интерпретации поэзии Гельдерлина можно выделить три

тематических узла. Во-первых, Хайдеггера - после краха его собственной

"силовой" политики - интересовала проблема сущности власти и иерархии

главных сил бытия. Поэзия, мышление и политика - как они соотносятся друг с

другом?

381

Во-вторых, Хайдеггер хотел с помощью Гельдерлина найти язык для

определения того, что у нас отсутствует. Он цитировал Гельдерлина как

свидетеля, - способного выразить свои ощущения в слове, - того

обстоятельства, что мы испытываем нехватку бытия (живем в условиях "ночи

богов" [1]), и как провозвестника возможного преодоления этой нашей

ущербности. И, в-третьих, через посредство Гельдерлина, "певца поэзии",

Хайдеггер надеялся постичь смысл своего собственного дела - мышления о

мысли. Он видел в судьбе Гельдерлина - и прежде всего в его крушении -

отражение собственной судьбы. Рассуждая о Гельдерлине, Хайдеггер косвенным

образом рассказывает и о себе - каким он сам себя видел и каким хотел, чтобы

его видели другие.

В лекциях он прокомментировал два поздних гимна Гельдерлина -

"Германия" и "Рейн". В качестве основной идеи своей интерпретации Хайдеггер

цитирует один из афоризмов Гельдерлина: "Поэты, как правило, появлялись в

начале или в конце какого-то периода мировой истории. С пением нисходят

народы с небес своего детства в деятельную жизнь, на землю культуры. И с

пением возвращаются назад, в свою исходную жизнь" (GA 39, 20).

Именно через слово поэта, говорит Хайдеггер, в каждый период истории

народа и его культуры "впервые обнаруживает себя все то, что мы потом

обсуждаем и разбираем на языке повседневности".

Это очень лестное для поэтов представление о силе поэтического слова.

По мнению Хайдеггера, именно поэты сообщают каждому народу его идентичность.

Они, подобно Гомеру и Гесиоду, учреждают для народа его богов, а значит,

устанавливают "нравы и обычаи". Поэты являются подлинными творцами народной

культуры. Гельдерлин в своих стихотворениях тематизировал саму эту власть

поэтического слова, почему Хайдеггер и назвал его "певцом поэзии".

Далее Хайдеггер связывает культуросозидающее деяние поэзии с двумя

другими великими основополагающими деяниями - философским открытием мира и

созданием государства. "Осново-настрой (Grundstimmung), то есть истина

вот-бытия, того или иного народа изначально привносится поэтами. Однако

раскрытое таким образом Бытие [2] сущего осознается как Бытие...

мыслителями, и затем осознанное таким образом бытие... переносится в

обу-строенную (bеstimmte) историческую реальность благодаря тому, что народ

оказывается возвращенным к самому себе как к народу. Это происходит в

результате создания... государства основоположниками государства" (GA 39,

144).

1 Ср. стихотворение "Боги": "Благие боги! Жалок не знавший вас, / В

груди его суровый живет раздор, / Весь мир ему как ночь..." {Гельдерлин Ф.

Избранная лирика. Кишинев: AXUL Z, 1997. С. 132; пер. П. Гурова).

2 Ср. пояснение В. В. Бибихина к его переводу "Бытия и времени":

"Бытие, Sein. я произношу бытие, но пишу так только там, где у Хайдеггера

старое Seyn" (Бытие и время. С. 450).

382

Поэзия, мышление и политика сходны тем, что все они способны порождать

очень мощные по своему воздействию творения (Werke). Рассуждая о

Гельдерлине, Хайдеггер высказывает такую мысль: "Может случиться, что

однажды нам придется отречься от своей повседневности и оказаться во власти

поэзии; что мы никогда больше не вернемся в ту повседневность, которую

оставили" (GA 39, 22).

Поэты, мыслители, государственные деятели становятся для других людей

судьбой - потому что наделены творческим потенциалом, потому что благодаря

их творчеству в мир приходит Нечто, создающее вокруг себя особое

пространство (Ноf, "двор"), в котором возникают новые вот-бытийные отношения

и обнаруживаются новые очевидности. Создание такого рода творений, подобных

мощным волшебным замкам, которые доминируют над ландшафтом сущего, Хайдеггер

Характеристики

Список файлов учебной работы