Германский мастерер и его время (553387), страница 68
Текст из файла (страница 68)
Там же. С. 350.
В своих "Тезисах" (которые в 1945 году он использует при написании речи
"Обновление университета") Ясперс нарисовал картину общего упадка
университетской жизни. Поставленный им диагноз совпадает с тем, что думал по
тому же поводу Хайдеггер. К наиболее очевидным симптомам кризиса он относит:
дробление знания на специальные дисциплины, "возрастание школярства" и
одностороннюю профессиональную ориентацию, непомерный рост управленческих
структур, снижение общего уровня преподавания, ущемление свободы обучения
(ибо "отпал необходимый компонент свободы - отсеивание неудачников"). Ясперс
пишет, что в современной ситуации (то есть летом 1933 года) существует,
вероятно, "уникальная" возможность "преодоления всех затяжных и запутывающих
переговоров посредством решительных распоряжений человека, который имеет
неограниченную власть над университетами и может опереться на мощную
поддержку сознающей ситуацию молодежи и необычайную готовность тех, кто
прежде был безучастен и равнодушен". Если же сейчас не будут предприняты
решительные действия, то университет двинется навстречу своей "окончательной
гибели" [1].
342
Предлагавшийся Ясперсом план реформ, в частности, предусматривал:
упразднение принудительного регулирования учебного процесса, отмену учебных
планов и формальных справок, упрощение управления посредством усиления
ответственности руководящих инстанций. Ректор и деканы не должны были более
"зависеть от решений большинства" [2]. То есть Ясперс ратовал за "принцип
фюрерства" - но с той оговоркой, что ответственные лица должны действительно
нести ответственность за свои ошибки и при определенных условиях
переизбираться. Для Ясперса было важно наличие гарантий против
злоупотребления "принципом фюрерства". Обеспечит ли такие гарантии
обновленный баденский Устав университета, должно было показать время. Но, во
всяком случае, Ясперс желал только что утвердившемуся "аристократическому
принципу" "всяческого успеха", как он писал Хайдеггеру 23 августа 1933 года
(Переписка, 225).
Итак, летом 1933 года Ясперс разделял убеждение Хайдеггера в том, что в
условиях национал-социалистской революции вполне возможно осуществить
разумное обновление университетов - если только политики будут
прислушиваться к мнению авторитетных ученых. Ясперс, на свой лад, тоже хотел
"включиться". Он даже шел на уступки сторонникам обязательной трудовой
повинности и военно-прикладного спорта. В его представлении то и другое было
"реальностью всеохватного перегиба", соединяющей с "основами существования и
народом в целом". Но Ясперс последовательно выступал против примата
политики, полагая, что "ни одна другая инстанция в мире", кроме "ясности
самого подлинного знания", не может "указывать цели исследованию и обучению"
[3].
1 Там же. С. 351-352.
2 Там же. С. 353.
3 Там же. С. 353-354.
Хайдеггер пока высказывался примерно в том же плане. В своей ректорской
речи он не выводил дух науки из политики, а, напротив, объявлял политическую
активность следствием правильного понимания философского вопроса. И все же:
если говорить об общем настрое и характере внутренней причастности к
политическому движению, то между позициями Ясперса и Хайдеггера пролегали
целые миры. Ясперс защищал аристократию духа, Хайдеггер же хотел ее
сокрушить. "Это безобразие, что существует столько профессоров философии...
следовало бы оставить двух или трех", - сказал Хайдеггер, когда в последний
раз беседовал с Ясперсом.
343
Для Хайдеггера, который еще в апреле 1933 года писал Ясперсу, что в
грядущей "новой действительности" все будет зависеть от того, "подготовим ли
мы для философии надлежащее место и сумеем ли дать ей высказаться"
(Переписка, 220), этой "новой действительностью" стала
национал-социалистская революция. Для Ясперса же важнее всего было сберечь
не извращенное политикой философское слово. С удивлением и возмущением он
наблюдал, как Хайдеггер интерпретирует те политические силы, от которых
всецело зависит, "стилизуя" их под бытийные силы метафизического типа. Но
вместе с тем верил, что политическое приспособленчество Хайдеггера
порождается подлинным философским чувством. И это завораживало Ясперса. Он
хотел понять, почему "новая действительность" обрела в глазах Хайдеггера
такую значимость, стала столь мощным импульсом для его философствования.
Отсюда и двусмысленное замечание Ясперса по поводу ректорской речи
Хайдеггера: "... есть надежда, что однажды Вы, философски интерпретируя,
осуществите то, о чем говорите" (Переписка, 223).
Сразу же после своего избрания на пост ректора Хайдеггер de facto ввел
во Фрайбурге "принцип фюрерства" - еще прежде, чем этот принцип был
официально утвержден в результате баденской реформы высшей школы. Новый
ректор много месяцев не созывал ученый совет, тем самым лишив его власти.
Его сообщения и циркулярные письма, адресованные коллегиальным органам и
факультетам, были выдержаны в резком повелительном тоне. Хайдеггер, человек,
приобретший во время Первой мировой войны весьма ограниченный фронтовой
опыт, теперь был одержим идеей привнесения в сообщество преподавателей
воинского духа. Он поручил профессору Штилеру, бывшему капитану третьего
ранга, разработать статут суда чести для доцентов, ориентируясь на
соответствующие правила, которые действуют в офицерском корпусе. Хайдеггер,
не так давно сам проявивший изрядную сноровку в закулисных переговорах по
поводу своего назначения на должность, теперь хотел покончить со всякого
рода махинациями с целью получения прибавки к жалованью, лучшего
оборудования для кафедр и т. п., намеревался преодолеть дух рынка и
экономической конкуренции. Поэтому в проекте статута суда чести говорилось:
"Мы хотим культивировать и все более развивать в нашей среде тот дух
подлинного товарищества и истинного социализма, который не позволяет видеть
в своих коллегах конкурентов в борьбе за существование".
344
В этом проекте, одобренном Хайдеггером, есть и такая статья: "Мы хотим
очистить нашу корпорацию от малоценных элементов и в будущем не допускать
никаких кампаний, ведущих к падению нравов".
Хайдеггер, скорее всего, понимал под "малоценными элементами" лиц, не
обладающих необходимыми для преподавателя профессиональными и личностными
качествами, однако с точки зрения национал-социалистской революции под эту
категорию, конечно, подпадали прежде всего евреи и представители
политической оппозиции. И он не мог этого не знать.
Во Фрайбурге штурмовики уже в начале марта подстрекали население к
бойкоту еврейских магазинов и распространяли списки адвокатов и врачей
еврейской национальности. Национал-социалистский студенческий союз начал
призывать студентов бойкотировать лекции профессоров-евреев. 7 апреля был
издан "Закон о восстановлении профессионального чиновничества", согласно
которому все "неарийцы", принятые на государственную службу после 1918 года,
должны были быть уволены. Но во Фрайбурге имперский комиссар обороны Роберт
Вагнер за день до этого отдал еще более жесткое распоряжение: об отправлении
в отпуск с целью последующего увольнения всех еврейских чиновников - даже
тех, что находились на государственной службе еще до 1918 года. На основании
этого распоряжения 14 апреля 1933 года отправили в отпуск и Гуссерля. К тому
моменту Хайдеггер еще не занимал ректорскую должность. Когда же в конце
апреля распоряжение Вагнера утратило свою силу, потому что вступил в
действие "Закон о восстановлении профессионального чиновничества", отпуск
Гуссерля пришлось отменить. Этим должен был заняться новый ректор. Хайдеггер
соединил выполнение данной формальности с личным поздравительным жестом. Он
попросил Эльфриду послать Гуссерлю цветы. Гуссерль воспринял увольнение в
отпуск как "величайшую обиду" всей жизни; он ощущал себя оскорбленным прежде
всего в своем национальном чувстве и в одном из писем объяснил это так: "Я
полагаю, что был не худшим немцем (старого стиля и закала), а дом мой всегда
оставался местом подлинно национального мышления, и это доказали все мои
дети, воюя как добровольцы на полях сражений и ... [проходя лечение] в
лазаретах во время войны".
345
Цветы и приветствие уже не могли изменить отношения Гуссерля к
Хайдеггеру: старый мэтр разочаровался в своем ученике. В письме к другому
ученику, Дитриху Манке [1], от 4 мая 1933 года Гуссерль прямо говорит, что
расценивает "совершенно театральное" вступление Хайдеггера в партию как
конец связывавшей их "мнимой философской дружбы". И добавляет, что такого
конца следовало ожидать: в последние годы у Хайдеггера "все сильнее
проявлялся антисемитизм - в том числе по отношению к группе его одаренных
учеников-евреев и на факультете".
Хайдеггер - антисемит?
Если и да, то, во всяком случае, не в том смысле, что он разделял
бредовую идеологическую систему национал-социализма. Потому что очевидно,
что ни в его лекциях и философских трудах, ни в политических речах и
памфлетах нет антисемитских, расистских высказываний. Например, когда
Хайдеггер в циркулярном письме, разосланном накануне первомайского
праздника, назвал в качестве "важнейшей задачи" текущего момента "созидание
нового духовного мира для немецкого народа", он не собирался отстранять от
решения этой задачи никого из желавших принять ее на себя. Хайдеггеровский
национал-социализм - это, по сути, децизионизм. Главным для него была не
национальная принадлежность человека, а его способность принимать решения. В
терминологии Хайдеггера это означало: человека следует оценивать не исходя
из его ситуации брошенности, а в соответствии с его жизненным проектом. А
потому Хайдеггер иногда даже помогал подвергавшимся преследованиям
коллегам-евреям, если признавал их научные достижения. Когда Эдуард
Френкель, ординарный профессор классической филологии, и Георг фон Хевеши
[2], профессор физической химии, должны были быть уволены как евреи,
Хайдеггер попытался воспрепятствовать этому, направив письмо в министерство
культуры. В качестве аргументации он выдвинул тактическое соображение:
увольнение обоих еврейских профессоров, бесспорно имеющих необычайно высокую
научную репутацию, может нанести вред именно "университету, расположенному в
пограничной области", который привлека-
346
ет особое внимание критически настроенной заграничной общественности.
Кроме того, оба профессора - "благороднейшие евреи", обладающие образцовыми
характерами. Он, Хайдеггер, готов поручиться за их безупречное поведение,
"насколько тут может быть компетентно человеческое суждение". Несмотря на
ходатайство Хайдеггера, Френкель был уволен, Хевеши же на время оставили в
покое.
1 Дитрих Манке (1884-1958) - философ, профессор в Марбурге; занимался
философией Лейбница.
2 Георг (Дьердь) фон Хевеши (1885-1966) - венгерский химик, профессор
университетов в Будапеште, Копенгагене (1920-1926, 1934-1943), Фрайбурге
(1926-1934), Стокгольме (1943); лауреат Нобелевской премии по химии (1943) и
международной премии "Атом для мира" (1959).
Хайдеггер вступился и за своего ассистента, еврея Верне-ра Брока [1].
Правда, он не сумел сохранить ему место во Фрайбургском университете, но
помог получить стипендию для исследовательской работы в Кембридже.
1 Д-р Вернер Брок был ассистентом Хайдеггера в 1931-1933 гг.
После 1945 года Мартин Хайдеггер ссылался на факты своего
заступничества за еврейских ученых, как и на то, что уже через несколько
дней после вступления в должность ректора он рискнул пойти на конфликт с
национал-социалистским студенческим союзом, запретив вывесить в университете
антисемитские плакаты с надписью "Против негерманского духа".
Эти поступки показывают, что Хайдеггер не одобрял грубых проявлений
антисемитизма и идеологического антисемитизма.
В начале 1933 года, незадолго до своей эмиграции, Ханна Арендт написала
Хайдеггеру. В письме (судя по его пересказу в работе Эттингер) речь шла о
том, что до Ханны дошли нехорошие слухи о Хайдеггере. "Правда ли, что он не
допускает в свой семинар евреев, перестал здороваться... с еврейскими
коллегами, не принимает докторантов-евреев и вообще ведет себя как
антисемит?" (Эттингер). Хайдеггер ответил в озлобленном тоне - это было его
последнее письмо к Ханне до 1950 года. "Он по порядку (так перефразирует это