Германский мастерер и его время (553387), страница 67

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 67)

бесконечной страстью, но не страстью к бесконечному.

В 1930 году Томас Манн предостерегал от "взрывоопасных древностей".

Одну из таких опасных архаических диковин можно обнаружить и в речи

Хайдеггера, в том месте, где он говорит о трех службах - "службе труда",

"службе обороны" и "службе знания". В этом рассуждении оживает внушительный,

господствовавший в средневековом общественном сознании образ трех сословий -

крестьянского, воинского и священнического. Средневековое определение такого

общественного устройства: "Божий дом тройствен, хотя людям мнится, что он

един: здесь на Земле одни молятся, другие воюют, третьи занимаются ручным

трудом; эти три сословия составляют одно целое и не переносят, когда их

разделяют; ибо на деяниях каждого основываются труды двух других и все три

помогают друг другу" (Адальберт Ланский).

Согласно средневековым представлениям о трех сословиях, священники

соединяют общественный организм с небом. Их дело - заботиться о том, чтобы

духовные энергии циркулировали в земном мире. У Хайдеггера место священников

занимают философы или, точнее, философия, овладевшая своим временем. Однако

там, где когда-то было небо, теперь лишь тьма скрывающего себя сущего,

"неопределенность мира"; и новые священники поистине стали "заместителями

Ничто", пожалуй, еще более отчаянно-дерзкими, чем воины. Нет больше никаких

посланий, которые они могли бы передавать с неба на землю, - и тем не менее

на них еще падает слабый отблеск той древней священнической власти, которая

когда-то основывалась на монопольном праве вступать в контакт с великими

незримыми и превосходящими человеческое разумение силами.

Итак, Хайдеггер, ощущая себя священником, вмешивается в политику и

берет слово, когда дело доходит до того, чтобы нанести Веймарской республике

смертельный удар. Пятнадцатью годами раньше, в начальный период этой самой

республики, Макс Вебер в своей мюнхенской речи "Наука как призвание и

профессия" убеждал интеллектуалов смириться с "расколдовыванием мира". Тогда

он тоже напомнил своим слушателям "удивительный образ" из плато-

337

новской притчи о пещере [1]. Но то была лишь меланхолическая

реминисценция, ибо платоновское единство строгого познания и поисков высшего

смысла, по мнению Вебера, безвозвратно утрачено. Великого освобождения,

выхода из пещеры, не предвидится, и Вебер советовал не доверять

"кафедральным пророкам", которые ради каких-то своих темных дел вновь

заколдовывают мир.

1 См.: Вебер М. Избранные произведения. С. 715.

Хайдеггер, как и Вебер, не жаловал "кафедральных пророков". Но ведь к

тем, кого ты не жалуешь, всегда относишь других, а не самого себя.

Когда Хайдеггер впервые - летом 1927 года - заговорил в своей лекции о

платоновской притче, он описал освобождение из пещеры как процесс, который

совершается с сохранением "полной трезвости чисто содержательной постановки

вопроса" (Основные проблемы, 379).

Но теперь Хайдеггер сам стоит на кафедре, гордо выпрямившись и

воинственно бряцая словами, словно оружием, - священник без небесного

послания, фюрер метафизического штурмового отряда, окруженный знаменами и

штандартами; читая лекции о Платоне, он было возомнил себя освободителем,

который расковывает и выводит на открытый простор узников пещеры. А потом

вдруг заметил, что все обитатели пещеры, собственно, уже выступили в поход.

Ему остается лишь встать во главе маршевой колонны.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ректорская речь и отклики на нее. Реформа университета. Хайдеггер -

антисемит? "Революционное приспособленчество" Хайдеггера. Сходство с

движением 1968 года. Служить народу. "Лагерь науки".

"Ректорская речь произносилась на ветер и была забыта на следующий день

после торжества... Все двигались по десятилетиями накатывавшейся колее

факультетской политики", - пишет Хайдеггер в своих оправдательных записках

"Факты и мысли 1945 года" (R, 34).

338

На самом деле речь забыли не так скоро. Во времена национал-социализма

она дважды была напечатана в виде отдельной брошюры и о ней с похвалой

отзывались в партийной прессе. В газете "Килер Блеттер", например, в одной

статье 1938 года с ретроспективным обзором того участка пути, который успела

пройти национал-социалистская политика в области науки, говорилось: "Подобно

Боймлеру, Мартин Хайдеггер в своей ректорской речи определяет сущность науки

с активистской, героической позиции".

Непосредственные отклики были еще более восторженными. Местная пресса и

региональные газеты представляли речь как большое новаторское событие.

Журнал национал-социалистского студенчества предостерегал от оппортунизма,

свойственного многим ученым, которые лишь поверхностно приспосабливаются к

новым условиям, и выделял как позитивное исключение ректорскую речь

Хайдеггера, отмечая, что она действительно выражает дух революции, прорыва в

новую реальность. Даже журнал "Фольк им верден" ("Народ в становлении")

опубликовал в 1934 году, когда его издатель Эрнст Крик уже был злейшим

врагом Хайдеггера, статью некоего Генриха Борнкама, в которой, в частности,

говорилось: "Из всех чересчур многочисленных нынешних работ, посвященных

реформе высшей школы, на мой взгляд, самой значимой в плане предлагающихся в

ней подходов является фрайбургская ректорская речь Хайдеггера".

Реакция менее официальной прессы тоже была положительной. Так, Ойген

Херригель [1], впоследствии ставший даосом (и автором книги "Искусство

стрельбы из лука"), назвал речь Хайдеггера "классическим текстом", а

"Берлинер берсенцайтунг" писала: "Мало найдется ректорских речей, которые

так же пленяли бы слушателей и одновременно столь же настойчиво напоминали

им об их долге".

1 Ойген Херригель (1885-1955)- ученик Г. Риккерта; в 1924- 1929 гг.

профессор философии в университете Тохоку (Сендай, Япония), с 1929 г.

ординарный профессор в Эрлангене.

Впрочем, речь вызвала и некоторую растерянность. Карл Левит, описывая

реакцию слушателей, заметил, что людям было непонятно, к чему, собственно,

призывает их ректор: должны ли они теперь же кинуться изучать досократиков,

или, напротив, срочно вступить в СА. Поэтому тогдашние комментаторы охотно

возвращались к тем пассажам, которые воспринимались без всяких трудностей и

однозначно вписывались в национал-социалистскую доктрину, например, к

хайдеггеровской программе "трех служб" - "службы труда", "службы обороны" и

"службы знания".

339

Что касается критически настроенных зарубежных журналистов, то в их

реакциях преобладало крайнее удивление, порой смешанное с возмущением.

"Новая цюрихская газета": "Речь Хайдеггера - даже если перечитать ее

три-четыре раза - остается выражением бездонного разрушительного нигилизма,

несмотря на все заверения в приверженности крови и почве народа". Бенедетто

Кроче [1] писал Карлу Фосслеру 9 сентября 1933 года: "Наконец-то я дочитал

до конца речь Хайдеггера, глупую и одновременно раболепную. Меня не удивляет

успех, которым некоторое время будет пользоваться его философствование:

пустота и общие места всегда имеют успех. Но ничего не создают. Я также

думаю, что он не сможет оказать никакого воздействия на политику: но он

бесчестит философию, а это вредит и политике, по крайней мере, будущей".

1 Бенедетто Кроче (1866-1952) - итальянский философ-неогегельянец,

историк, литературный критик и публицист, общественный деятель, крупнейший

представитель итальянского либерализма.

Поражает реакция Карла Ясперса. 23 августа 1933 года он писал

Хайдеггеру: "Спасибо за Вашу ректорскую речь... Широта Вашего подхода к

раннему эллинизму вновь тронула меня как новая и одновременно совершенно

естественная истина. Здесь Вы едины с Ницше, с одной только разницей: есть

надежда, что однажды Вы, философски интерпретируя, осуществите то, о чем

говорите. Вот почему Ваша речь приобретает реальную убедительность. Я говорю

не о стиле и не о насыщенности, которые делают Вашу речь, насколько я вижу,

единственным пока документом современной академической воли, которому

суждено сохранить свое значение. Моего доверия к Вашему философствованию...

не умаляют те особенности Вашей речи, что обусловлены временем, некоторая,

на мой взгляд, форсированность и фразы, звучащие довольно пусто. В целом же

я рад, что есть человек, способный говорить, достигая до подлинных пределов

и начал" (Переписка, 223-224).

За два месяца до получения этого письма Хайдеггер в последний раз

побывал в гостях у Ясперса. В тот день он выступал с докладом на тему

"Университет в новом рейхе". Его пригласил гейдельбергский

национал-социалистский студенческий союз, чтобы укрепить фронт против

консервативных профессоров и в особенности против ректора Вилли Андреаса

[2], упорно не желавшего проводить политику гляйх-

2 Вилли Андреас (1884-1967) был специалистом по новой истории.

340

шалтунга. Хайдегтер, по всей видимости, оправдал возлагавшиеся на него

ожидания. Один из участников этого мероприятия, историк Герд Телленбах [1],

отметил в своих воспоминаниях: "Я услышал, как один студент, доведенный до

фанатизма его воинственной речью, сказал другому: Андре-асу, собственно,

следовало бы... пустить себе пулю в лоб". Действительно, Хайдеггер был

настроен очень воинственно: он заявил, что этот приверженный старым

традициям университет мертв, подверг резкой критике "гуманитарные,

христианские представления" и призвал своих слушателей к "работе для

государства". Далее речь пошла о риске, с которым связано стремление к

знанию, и о том, что эту борьбу сможет выдержать только "крепкое поколение,

не думающее о собственных интересах". Тот же, кто "не выстоит в этой борьбе,

останется лежать" (S, 75).

Профессора пришли послушать эту речь, заранее разрекламированную

прессой, как обычно, в строгих деловых костюмах. Хайдеггер же оделся в стиле

молодежного движения, на нем были бриджи и рубашка с отложным "шиллеровским"

воротником. Ясперс в своих воспоминаниях отметил: "Я, сидя в первом ряду с

краю, вытянув ноги и заложив руки в карманы, не пошевелился" [2].

В частной беседе, состоявшейся после этой лекции, Хайдеггер показался

ему как бы "одурманенным", и Ясперс почувствовал исходившую от него угрозу

[3].

И тем не менее два месяца спустя Ясперс расхваливал ректорскую речь!

Позднее, в своих личных заметках, он объяснял это тем, что в то время еще

пытался истолковать ее "в возможно более положительном смысле", чтобы не

порывать отношения с Хайдеггером, хотя в действительности уже чувствовал

отвращение к "содержанию его речей и поступков", которое "скатилось на

невыносимо низкую и чуждую мне ступень" [4].

1 После войны он станет ректором Фрайбургского университета.

2 Цит. по: Хайдеггер/Ясперс. Переписка. С. 347.

3 Там же. С. 348.

4 Там же. С. 348-349.

Ясперс одобрил ректорскую речь Хайдеггера не только из тех тактических

соображений, на которые ссылается в своих воспоминаниях. Как до этой речи,

так и после нее взгляды обоих ученых в некоторых важных моментах совпадали

-в том числе, как это ни странно, и по вопросу о национал-социалистской

университетской реформе. В своем письме от 23 августа 1933 года Ясперс

назвал только что изданный тогда баденским министерством культуры новый

341

Устав университета, основным пунктом которого были введение "принципа

фюрерства" и лишение коллегиального органа - ученого совета - его

полномочий, "шагом чрезвычайным". Ясперс признал этот "новый устав

правильным": "Великая эпоха Университета" теперь кончается, а значит,

настало время нового начала (Переписка, 324-325).

Летом 1933 года Ясперс и сам работал над "Тезисами к обновлению высшей

школы". Первоначально он предполагал, что передаст тезисы для обсуждения в

Общество гейдельбергских доцентов [1]. Во время последнего визита Хайдеггера

Ясперс рассказал ему о своих планах, надеясь, что Хайдеггер посодействует

тому, чтобы правительственные инстанции связались с ним, Ясперсом. На такой

случай Ясперс даже набросал сопроводительное письмо, в котором заверял, что

его идеи реформы "не противоречат, а, скорее, согласуются с принципами, уже

одобренными министерством" (Переписка, 350). В конце концов Ясперс отказался

от дальнейших попыток добиться рассмотрения своих проектов. Причину он

указал на листке, который приложил к рукописи тезисов: "По собственной

инициативе я ничего предпринять не могу, ибо мне говорят, что как

беспартийного и супруга еврейки меня только терпят, но доверять мне не

могут" (Переписка, 351).

1 В сопроводительном листке к тезисам Ясперс отметил: "Это общество

распалось по причинам личного характера, так и не успев начать свою работу".

Характеристики

Список файлов учебной работы