Германский мастерер и его время (553387), страница 26
Текст из файла (страница 26)
является не только постижением, но одновременно и бытием".
Итак, в 1919 году Мартин Хайдеггер был счастлив тем, что получил
наконец возможность исследовать собственные интуитивные прозрения, а то, что
происходило вокруг него, называл "сумасбродными обстоятельствами"
(14.1.1919, BwHB, 12).
132
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Революционная эпоха. Макс Вебер против "кафедральных пророков".
Инфляция святых. Хайдеггер рассуждает о кафедре. Из ранней истории вопроса о
бытии. Переживание и обезжизневание. "Оно мирствует". "Философия сплошной
вырубки". Дадаизм Хайдеггера. Прозрачность жизни. Тьма пережитого мига.
Родственные души: Хайдеггер и молодой Эрнст Блох.
В начале 1919 года Макс Вебер выступил в Мюнхене с докладом на тему
"Наука как призвание и профессия". Он читал эту лекцию в городе, охваченном,
как и другие крупные центры Германии, революционным возбуждением. Несколько
недель спустя в Мюнхене вспыхнет открытая гражданская война и будет
провозглашена Советская республика, в которой на короткое время у власти
окажутся такие благонамеренные писатели, как Толлер и Мюзам, собиравшиеся
установить "царство света, красоты и разума" [1]. Макс Вебер считал все это
безответственной и надуманной политикой авантюристов, которые не желали
понять, что ожидать от политики конкретного воплощения идей счастья и разума
-- значит предъявлять к ней чрезмерно завышенные требования. Карл Левит [2],
находившийся тогда в лекционном зале, позже описал, как Макс Вебер, до
смерти которого оставался всего лишь год, "бледный и изможденный, быстро
прошел через переполненный зал к кафедре". Его "лицо, обрамленное
взъерошенной бородой", напомнило Левиту "угрюмо-пламенные лики бамбергских
пророков". Впечатление было "потрясающим". Макс Вебер, как говорит Карл
Левит, разорвал "все покровы иллюзий, и все же каждый почувствовал, что этим
ясным разумом движет сердце, исполненное глубокого и серьезного гуманизма.
После бесчисленных революционных речей литературных активистов слово Вебера
воспринималось как спасение".
1 Советская республика была провозглашена 7 апреля 1919 г.
"независимыми социал-демократами" во главе с Э. Толлером. Но уже 13 апреля к
власти пришли коммунисты и образовали Баварскую советскую республику,
которая просуществовала до 1 мая 1919 г.
Эрнст Толлер (1893--1939) -- немецкий писатель и драматург, один из
лидеров экспрессионизма. В 1919 г. был членом правительства Баварской
советской республики, после ее поражения находился в тюремном заключении. В
1933 г. эмигрировал в США, где издал автобиографические записки "Юность в
Германии" (1933, рус. пер. 1935). Покончил с собой.
Эрих Мюзам (1878--1934) -- немецкий поэт, драматург, публицист, был
близок к левому экспрессионизму. В 1919 г. участник борьбы за создание
Советской республики в Баварии. После контрреволюционного переворота был
арестован и пробыл в тюрьме до 1925 г. В 1933 г. был арестован нацистами и
погиб в концлагере Ораниенбург.
2 Карл Левит (1897--1973) -- немецкий философ, ученик М. Хайдеггера, в
1933 г. эмигрировал сначала в Италию, затем в Японию и в США. Автор книги
"От Гегеля до Ницше" (1941) и других работ.
133
В этом докладе, который сразу же был опубликован и вызвал ожесточенные
споры в самых широких кругах общества, содержался трезвый анализ современной
эпохи. На первый взгляд, в докладе шла речь о научной этике, однако по сути
Макс Вебер пытался ответить на вопрос, как вообще может удовлетворяться --
внутри стальной скорлупы современной "рационализированной" цивилизации --
свойственная человеку потребность в осмысленной жизни. Ответ Вебера сводился
к тому, что наука, которая через посредство своих технических результатов
коренным образом преображает нашу повседневную жизнь и которая во время
войны показала, какие разрушительные силы в ней скрываются, -- что эта наука
стала нашей судьбой, но тем не менее она оставляет человека один на один с
вопросами, касающимися смысла: "В чем же состоит смысл науки как профессии
теперь, когда рассеялись все прежние иллюзии, благодаря которым наука
выступала как "путь к истинному бытию", "путь к истинному искусству", "путь
к истинной природе", "путь к истинному Богу", "путь к истинному счастью"?
Самый простой ответ на этот вопрос дал Толстой: она лишена смысла, потому
что не дает никакого ответа на единственно важные для нас вопросы "Что нам
делать?", "Как нам жить?". А тот факт, что она не дает ответа на данные
вопросы, совершенно неоспорим. Проблема лишь в том, в каком смысле она не
дает "никакого" ответа. Может быть, вместо этого она в состоянии дать
кое-что тому, кто правильно ставит вопрос?" [1]
Наука способна проверить соответствие применяющихся средств
поставленным целям, которые сами обосновываются оценочными суждениями. Она
также способна проанализировать эти оценочные суждения на предмет выявления
их внутренней противоречивости и установить, насколько они совместимы с
другими подобными суждениями. Следовательно, наука может помочь нам "дать
себе отчет в конечном смысле собственной деятельности" [2], но никогда не
1 Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 718--719
(пер. П. П. Гайденко).
2 Там же. С. 730.
134
освободит нас от необходимости самим решать, как нам следует жить. Эту
свободу в вынесении личных оценочных суждений можно воспринимать как
освобождение от какой бы то ни было опеки. Тогда тот факт, что науки не
могут предложить никаких смыслополагающих и оценочных суждений, будет
восприниматься не как проблема, а как благоприятный шанс. Однако на самом
деле этого не происходит. Ибо наша цивилизация, как говорит Макс Вебер,
настолько глубоко интеллектуализирована и рационализирована, что подрывает у
индивида веру в его способность самостоятельно выносить компетентные
суждения. Люди хотят и при вынесении оценочных суждений иметь объективные
основания для уверенности и гарантии надежности, к которым привыкли в мире
техники. Пассажиру, который едет в трамвае, нет надобности знать, как именно
трамвай функционирует, -- он вполне может положиться на то, что все хорошо
"просчитано". Но когда человек окружен жизненным миром, который в
бесконечном множестве своих аспектов "просчитываем" и привык к тому, что
хотя сам не все точно понимает, зато знает, что понимают другие -- иначе они
не могли бы создать все эти чудеса техники, -- он начинает требовать такой
же надежности и гарантий там, где, собственно, их нельзя требовать: в сфере
смыслополагающих и оценочных суждений. Вместо того, чтобы воспользоваться
свободой, которая дана ему в этой сфере, человек и здесь стремится к научной
объективности. И тогда в игру вступают конъюнктурные мировоззрения, которые
добиваются доверия к себе, драпируясь в одежды научности. Приходит время
"пророчеств с кафедры", как обозначил этот феномен Макс Вебер. Такие пророки
реагируют на отсутствие тайны в расколдованном посредством рационализации
мире, лишая мир последнего волшебства, которое в нем еще оставалось: а
именно, подвергают личность и ее свободу фальшивой рационализации. Они не
хотят терпеть напряжения между рациональностью и личностью -- и колдовским
манером создают из "переживания" мировоззрение (столь же надежное и
комфортное, как поездка в трамвае). Вместо того, чтобы оставить тайну там,
где она еще существует, -- в душе отдельного человека, -- "пророки с кафедр"
погружают уже расколдованный мир в полумрак, вновь заколдовывая его по
своему произволу. Макс Вебер, напротив, ратует за то, чтобы не смешивать
разные вещи. С одной стороны, должен существовать рациональный подход к
миру, с другой -- уважение к тайне личности, даже если эта личность иногда
охотно сбрасывает с себя бремя свободы. Макс Вебер требу-
135
ет честности. Нужно прямо смотреть в глаза фактам, пусть и неприятным:
в мире, который мы способны полностью рационализировать и технически
обустроить, Бог исчез; если же Он еще существует, то лишь в душе отдельного
человека, который должен быть готов на свой страх и риск "принести в
"жертву" интеллект... ради безусловной преданности религии" [1]. Живая вера,
вера не от мира сего, завораживала Макса Вебера точно так же, как могут
заворожить художники или виртуозы. "Принесение в жертву интеллекта" он
считал "виртуозным актом", а способность к такому акту -- "главнейшим
признаком позитивно-религиозного человека" [2]. Веру же, которая смешивает
себя с наукой или вступает с последней в идеологическую конкурентную борьбу,
он называл "или надувательством, или самообманом" [3]. Только вера, которая
не идет ни на какие обманчивые компромиссы с наукой, обладала в его глазах
достоинством и истинностью, но ее место он видел "или в потустороннем
царстве мистической жизни, или в братской близости непосредственных
отношений отдельных индивидов друг к другу" [4]. Только в этих сферах может
свободно веять "пророческий дух", но людям следует тщательно следить за тем,
чтобы он не проникал на арену политической жизни.
Предостережения Макса Вебера не возымели действия. "Пророки с кафедр"
реагировали на его доклад раздраженно. Учитель народной школы Эрнст Крик
[5], один из тех, кому еще только предстояло получить кафедру (Мартину
Хайдеггеру придется иметь с ним дело во время национал-социалистской
революции), взял на себя роль выразителя идей противников Макса Вебера,
выступавших с "правых" позиций. Крик обвинил Вебера в том, что тот принял
"позу объективности" и защищает свободу оценочных суждений. По мнению Крика,
это есть типичное проявление декаданса, выражение позиции "лишившихся корней
интеллектуалов". Нация потеряла свою душу, что сказалось, помимо других
сфер, и на науке. Поэтому Крик требует "революционного преобразования
науки". Наука, по его мнению, должна участвовать в создании "всеобщей
национальной религии", которая приведет народ к "моральному единству" и
возвысит
1 Вебер М. Избранные произведения. С. 734.
2 Там же. С. 733.
3 Там же.
4 Там же. С. 734.
5 Эрнст Крик (1882--1947) -- один из влиятельнейших педагогов
национал-социализма, с 1934 г. ординарный профессор в Гейдельберге, с 1937
г. ректор Гейдельбергского университета.
136
государство над уровнем чисто утилитарной машины. У Макса Вебера уже не
было сил обороняться от критики, обвинений и клеветы. Он умер в 1920 году.
Но он бы в любом случае не сумел разделаться со всеми появлявшимися тогда
пророчествами, видениями, учениями о спасении и новыми мировоззренческими
системами. Ибо в первые годы Веймарской республики "пророки с кафедр",
которых разоблачал Макс Вебер, столкнулись с серьезной конкуренцией со
стороны лиц, не связанных с университетской средой. То было время инфляции
"святых": повсюду -- на улицах, в лесах, на рыночных площадях, в цирках и
задымленных пивных -- разглагольствовали новоявленные пророки, заявлявшие о
своем намерении спасти Германию или весь мир. Труд Освальда Шпенглера "Закат
Европы" [1], проданный в те годы в количестве шестисот тысяч экземпляров,
был крупным теоретическим проектом -- но проект этот, так сказать, разбился
на тысячи мелких осколков, всевозможных толкований мира, проникнутых духом
конца времен и радикального нового начала. Почти в каждом большом городе был
свой "спаситель человечества", а то и несколько претендентов на эту роль. В
Карлсруэ, например, объявился некий человек, который называл себя
"первобытным вихрем" и обещал своим приверженцам, что приобщит их к
космическим энергиям; в Штутгарте новый "сын человеческий" приглашал всех
желающих на спасительную вегетарианскую вечерю; в Дюссельдорфе новый
"Христос" возвещал близящийся конец мира и призывал своих последователей
искать прибежище в горах Эйфель [2]. В Берлине "духовный монарх" Людвиг
Хойссер собирал полные залы слушателей, требовал "последовательнейшего
соблюдения этики Иисуса" (в духе первобытного коммунизма), пропагандировал
анархию в любви и предлагал самого себя в качестве "фюрера" -- как
"единственный шанс к наивысшему развитию [немецкого] народа, германского
рейха и всего человечества". Многочисленные пророки и харизматики тех лет
почти все говорили о приближении Тысячелетнего царства и конца света --
независимо от того, были ли они неудачниками, запутавшимися в послевоенных
революционных событиях, фанатичными сторонниками решительного преобразования
мира, одичавшими метафизиками или дельцами на ярмарке идеологий и
1 Два тома этого самого известного труда О. Шпенглера (1880--1936)
вышли в свет в 1918 и 1922 гг.