Tretiyi_Glaz_Almaz (522848), страница 35
Текст из файла (страница 35)
Наташа склонила голову к плечу.
– Просто я рада, когда человек проявляет любопытство. Знаете, кто работает в нашем магазине?
– Женщины? – предположила я.
– Мужчин тоже много, – уточнила продавщица, – и у всех одна общая черта: мы любим камни, считаем их живыми, нам очень приятно поделиться знаниями с окружающими, как будто о дорогом человеке беседуешь. Ювелирные изделия допускают к себе только тех, с кем ощущают контакт.
Я еще раз улыбнулась ей и вышла в коридор. Может, Наташа права? У меня много колечек, которые мне мешают и словно спешат убежать прочь, соскальзывают с пальцев, несмотря на точно подобранный размер. Сегодня же наведу порядок в бархатных коробочках, вероятно, украшения элементарно обиделись на хозяйку, которая швыряет их без всякого почтения.
– А я уж думала, вы не вернетесь, – обрадовалась консультант из обувного бутика, – вот, держите, тридцать восьмой размер.
Я посмотрела на розовые тапочки с помпончиками.
– Но это домашние шлепки.
– Других нет, остальные с каблуками. Уж лучше в таких, да сухих, чем в уличных да мокрых, – справедливо заметила продавщица.
– Вы правы, – сказала я, – упакуйте мои, пойду в тапках.
Тельмы Генриховны не оказалось дома, мне пришлось вернуться в «букашку» и ждать. Через полчаса стало понятно: роль человека, который сидит на одном месте, меня категорически не устраивает. Спустя еще тридцать минут я завела машину, поехала в ближайший супермаркет, затарилась там журналами, газетами, пакетом сока, парой пирожков, вернулась к дому старушки, поела, перечитала всю прессу…
Н‑да, охотник из меня никакой, я сойду с ума, сидя в засаде, и кошки из меня не получится, та терпеливо поджидает мышку у норки, я же…
Голова стала клониться на грудь. Отчаянно зевая, я перелезла на заднее сиденье, свернулась было клубочком, потом вспомнила, что когда‑то бросила в багажник маленькую подушку, села… и увидела Тельму, которая медленно шла по тротуару. Первым желанием было кинуться к ней, но я подавила порыв, посмотрела, как она входит в подъезд, потом медленно досчитала до ста и, стараясь не бежать, направилась к дому.
– Ну здрассти! – весьма недовольно сказала Тельма. – Теперь‑то что?
– Вы меня узнали? Я Даша Васильева, к вам недавно заглядывала, сообщила о смерти Светланы Лукашиной.
– И чего? – Тельма не стала приветливей и попыталась захлопнуть дверь.
Я быстро сунула ногу между косяком и створкой.
– Погодите.
– Уходи, а то вызову милицию, – пригрозила хозяйка.
– Замечательно, – кивнула я, – как раз хотела вам предложить пройти в отделение, чтобы ответить на простой вопрос: почему много лет назад, догадавшись, что Жанну убили, вы скрыли от всех правду?
Тельма опустила глаза и вдруг подпрыгнула, как ужаленная.
– Тапки! Откуда они у тебя?
Я глянула на свои ноги.
– Из магазина, а что?
– Специально надела, да?
– Вряд ли найдется человек, который обуется случайно. Правда, это не слишком подходящая обувь для улицы, но в бутике другой не было. А почему вас так насторожили тапки? Что в них пугающего?
Тельма распахнула дверь.
– Входи. По коридору направо, ступай в кухню.
Глава 30
– Ты откуда взялась? – устало спросила Тельма, когда я села на диванчик напротив включенного телевизора, очевидно, Барсукова была из породы людей, которые не могут жить без голубого экрана.
– Лучше вы мне ответьте, – кинулась я в атаку, – родной дочерью Златы была Жанна? Ведь так? Из‑за этого ее и убили? Кто вытолкнул девочку?
– Откуда ты узнала правду? – насупилась Тельма. – Погоди, звук у телика уберу!
Я подождала, пока хозяйка отложит пульт, и вынула снимки.
– Смотрите.
Мачеха изумленно заморгала.
– Фото? Кто их сделал?
– Сейчас объясню, но вначале выслушайте меня. Жанна осталась одна дома, редкая удача для девочки, обитающей в небольшой комнате с тремя сестрами, вот она и решила оттянуться по полной программе: включила телик, поставила табуретку и начала делать педикюр. Процесс близился к завершению, Жанне осталось докрасить один ноготь, когда дома появилась сестра. Уж не знаю, из‑за чего возник спор, но, похоже, девчонки подрались, и одна вытолкнула другую из окна. Когда Жанна очутилась на асфальте, вторая запаниковала и, понимая, что через короткое время в квартиру поднимутся либо соседи, либо милиция, кинулась заметать следы. Она притащила тазик, губку, мыло и убежала прочь, потеряв тапки. Думаю, у девчонки хватило ума не помчаться вниз, наверное, она поднялась на чердак. И тут пришла Злата, увидела тело дочери и заметила нечто, натолкнувшее ее на подозрение. Может, ее насторожил недокрашенный ноготь, не знаю, но мать понеслась в квартиру, очевидно, ожидала обнаружить там другую дочь и хотела ее быстро спрятать. Но в гостиной никого не оказалось, зато на столике стоял открытый лак. Злата поняла, что Жанну вытолкнули из окна, вероятно, она даже знала, кто убийца, схватила пузырек и упала с сердечным приступом. Дело было именно так. Вот тогда все сходится. Отсутствие письма, незакрытый лак, недокрашенный ноготь, незапертая дверь. Милиции не хотелось заводить дело, вот оперативники и «не заметили» нестыковок, списали смерть Жанны на несчастный случай. Их не насторожили даже две пары тапок: новые розовые, которые педантичная Жанна аккуратно поместила у кресла, и старые темные шлепки, которые потеряла убийца, убегая из гостиной.
– Когда специалисты приехали, вторых тапок уже не было, – вдруг сказала Тельма, – и табурета, и пилок тоже.
– Куда же они подевались?
– Я унесла. Мебель на кухню, маникюрный набор в ванную, тапки в переднюю, – перечисляла Тельма. – Элька так перепугалась, что кучу ошибок совершила. Я ведь за Златой шла, мы вместе в магазин ходили, продукты на месяц закупали. Денег было немного, потратить легко, вот и брали на четыре недели. У Златки короб на колесах был, она вперед успела, а я с сумками в руках пару раз останавливалась, отдыхала, вхожу во двор…
Тельма схватилась руками за щеки, мне стало понятно, что она ничего не забыла, в ее памяти жива каждая минута того страшного дня.
Поняв, что случилось, Тельма бросила пакеты и кинулась искать Злату. Жанне уже ничем не поможешь, а хозяйка нуждалась в поддержке. Нянька вбежала в квартиру, увидела Злату с кроваво‑красными руками и соседку, весьма любопытную особу.
– Уходите, – приказала ей Тельма, бросаясь к Злате.
– Это лак для ногтей, – зачастила соседка, – я перепугалась, а потом поняла…
– Убирайтесь, – зашипела нянька.
Как только любопытная бабенка умелась, Тельма попыталась усадить Злату в кресло, но та опустилась на пол и зашептала:
– Теля! Скорей! Сейчас придет милиция! Убери тапки Эли, спрячь табуретку и… тазик! В нем нет воды… мыло… мыло поменяй!
И тут до Тельмы дошло: таз стоял у окна пустым, в нем не было воды, как же Жанна мыла окно? И еще, девочка была самой аккуратной и работящей из всех сестер, она никогда не ленилась, всегда первая бежала к плите или хваталась за тряпку. Несмотря на юный возраст, Жанна была хорошей хозяйкой, она никогда не взяла бы для мытья окна средство, которое предназначено для посуды!
– Верно! – подскочила я. – Оно слишком пенистое, стекло потом не отмыть! Ну как я сама не сообразила, ведь только что пыталась постирать гелем балетки и не сумела их отполоскать! Для стекла используют специальный раствор.
– Или капают в воду нашатырь, – подхватила Тельма, – Жанна отлично это знала.
– И как развивались события дальше? – насела я на Тельму.
– Злата, лежа на полу, шептала: «Скорей, скорей, надо Элю спасать».
– Постойте, – напряглась я, – Эля и Светлана были в лагере! В Москве оставалась Нина.
– Нинки в городе не было, – пояснила Тельма, – ее на два дня пригласила на дачу школьная подруга. Да и слабо ей сестру из окна пихнуть. Нинка дохлая, все Светке в рот глядела, а та и рада стараться, заставляла ее все за себя делать. Скажет Злата Свете коридор помыть и уйдет, вернется – чистота кругом. Мать давай девку хвалить:
«Умница, Света, постаралась».
А та стоит, хоть бы смутилась. Я‑то знала, что не она мыла, а Нина. Четверо девчонок, воспитывались одинаково, а получились разными. Жанна замечательная была: отличница, красавица, на нее в школе нахвалиться не могли, и дома она без работы не сидела, очень Злату любила, все ее желания упреждала.
А Нина глупая и трусливая. Один раз ее хотели оставить на второй год, Сергей долго уламывал директрису, и в конце концов Нину перевели в другой класс. Своего мнения Нина не имела, полностью подчинялась Светлане. Света же была очень хитрой и жадной, про таких в народе говорят: «За копейку удавится». В душе девочки жила просто патологическая ревность, она дотошно подсчитывала все знаки внимания и могла заявить:
«Папа, ты сегодня сказал два раза „доброе утро“ Эле, а меня не заметил, это нечестно».
Вдобавок к ревности и жадности Света обладала талантом манипулятора. Тельма лишь поражалась, глядя, как девочка добивается своего. Светлана постоянно ссорила сестер, дружила то с одной, то с другой, иногда конфликтовала со всеми и извлекала из этого немалую выгоду. А еще Света иногда впадала в агрессию или истерику. Но самой неприятной из сестер была Эля.
Внешность Элеоноре досталась ангельская, к тому же Господь одарил ее музыкальными способностями, она единственная из всех обладала хорошим голосом и слухом. Понимая, что Эля одаренная девочка, Злата и Сергей отдали ее в музыкальную школу.
– Ты непременно станешь певицей, – обещала мать дочери, – будешь выступать в Большом театре, ездить по всему миру, разбогатеешь, прославишься.
– Да, да, – кивала честолюбивая Эля.
– Но для этого необходимо приложить много труда, – напоминала Злата, – а ты прогуливаешь занятия. Вот Жанна даже больная в школу ходит!
Но Эля совершенно не хотела прилагать усилий ради будущей блестящей карьеры.
– Вы знали, кто из них родная? – спросила я.
Тельма покачала головой.
– Неужели даже не догадывались? – поразилась я.
Бывшая няня встала и распахнула окно.
– Колебалась я, думала, что Эля. У нее одной с музыкой дружба была, Злата и Сергей имели музыкальный талант, и дедушка регентом в хоре служил, все одно к одному. И Злата Элю больше всех любила.
– Мать не ровно относилась к детям? Как же это вяжется с ее принципом не сообщать девочкам правду, чтобы ни одна не выделялась?
Тельма опустилась на стул.
– Внешне никаких различий не было. Еда одинаковая, одежда тоже. То, что Элю отправили в музыкалку, объяснимо: она одна с талантом. Вот Жанне, например, новые вещи покупали, она была самой крупной, донашивать не с кого было. Но вот взгляд! Иногда Злата так на Эльку смотрела… Словами не передать, и ее она чаще всех ругала, хотя повод был: Эля уж слишком ленивая получилась, и злости в ней через край было. Но потом я засомневалась: наверное, Эля не своя.
– Почему?
– Сергей Жанку обожал, – пояснила Тельма, – а мужик всегда родную кровь отметит. Он ее конфетками угощал, придет домой и Жанке под подушку карамельку сунет. Я пригляделась к Жанке: рослая в папу, кроткая в мать. Было в ней душевное благородство, а оно только генетически передается, хоть десяти языкам ребенка обучи, не станет он в душе широким, если от мелких родился! Конечно, музыка мимо Жанны прошла, она к математике тяготела, но ведь это ничего не значит. Колебалась я, то на Жанку подумаю, то на Элю.
– А почему не на Свету с Ниной?
– Ну они точно приблудыши, – отмахнулась Тельма, – хотя у Светы было другое мнение. Один раз я ее ремнем отлупила. Прихожу домой и вижу: Жанка с Ниной полы трут, а Светка на диване яблоко грызет и приговаривает:
«Мне мама тайну открыла. Я родная, вы теперь все у меня в подчинении, поскольку из детдома взятые. Не повезло вам».
Я кивнула:
– Понятно, а что же было дальше, в день смерти Жанны?
Тельма судорожно вздохнула.
– И Злата, и я сразу поняли – это Элькиных рук дело, ее тапки в комнате валялись.
– Может, их другой кто надел?
– Нет, – покачала головой няня, – у них чужие вещи неприкосновенными считались, мало у девок чего было, вот и тряслись над своим. У каждой личная кружка, ложка. Из‑за чертовых тапок, как потом выяснилось, дело и закрутилось. Ты сама знаешь!
– Вовсе нет, – возразила я.
– Не ври‑ка, – отмахнулась Тельма. – Зачем тогда точь‑в‑точь такие же нацепила? Хотела мне продемонстрировать свою осведомленность?
– Это случайное совпадение, – стала жарко доказывать я, – пришла в гости, кот написал в туфли и…
– Не верю я в случайные совпадения, – тяжко вздохнула Тельма, – я как эти розовые тапки увидела, сразу обмерла. Ох, не зря ты вернулась, да еще в тапках! Разве нормальный человек будет по Москве в домашнем разгуливать. Это мне намек!