Диссертация (1173930), страница 43
Текст из файла (страница 43)
277-279 УПК), может возникнуть обманчивое впечатление, что перед намиещё один пример сугубо терминологических преобразований. Однако вдействительности отличия данного института от привлечения в качествеобвиняемого куда более существенно. Во-первых, применение мер пресечения наУкраине не требует наличия доказательств, достаточных для обвинения или дажедля подозрения. Во-вторых, украинский УПК не содержит предписаний обобязательном допросе уведомлённого о подозрении лица, что, по всей видимости,объясняется пресловутым стремлением к деформализации623.Разумеется, эти обстоятельства существенно снижают возможности защиты.При этом, как и прежде, в отсутствие достаточных доказательств лицо можетстать подозреваемым лишь при условии его задержания или избрания вотношении него меры пресечения.
В прочих же случаях оно полностью лишаетсяправа на защиту, что делает его положение значительно худшим, чем угерманского обвиняемого (Beschuldigter), и совершенно не соответствуетГрошевой Ю.М., Каплина О.В. Новый этап развития уголовно-процессуального законодательства Украины //Уголовное судопроизводство. 2013. № 1. С. 4.623171подходу, выработанному постановлениями ЕСПЧ 624.Отмеченные проблемы характерны и для нового УПК Киргизии. Еслидействующее законодательство считает подозреваемым, в частности, гражданина,в отношении которого возбуждено уголовное дело (ч.
1 ст. 39 УПК 2009 г.), тоновый кодекс предоставляет этот статус лишь в случаях задержания либосоставления уведомления о подозрении (ч. 1 ст. 44 УПК 2017 г.). При этомпоследнееявляетсяаналогомпостановленияо привлечении в качествеобвиняемого (ст. 233 УПК 2017 г.). Другими словами, защита преследуемого лицапланируется лишь в случае его задержания или появления совокупностидоказательств, достаточной для подозрения. Правда, необходимо оговориться, чтопомощью защитника, по новому УПК, сможет воспользоваться не толькоподозреваемый, но и свидетель (п.
9 ч. 6 ст. 58).Снижение уровня предоставляемых гарантий проявляется также в том, чтоновый закон, хотя и предписывает производство допроса подозреваемого, но всёже не устанавливает его сроков (ч. 7 ст. 235 УПК 2017 г.). Кроме того, ожидается,что в Киргизии, как и на Украине, для применения мер пресечения будетдостаточно «обоснованного подозрения», не нуждающегося в подкреплениидоказательствами (ч. 1 ст. 107 УПК 2017 г.)625.Что касается Литвы и Эстонии, в предварительном расследовании этихстран аналоги привлечения в качестве обвиняемого отсутствуют вовсе.
При этомв нём нет и институтов, аналогичных серьёзному подозрению, используемому вгерманской модели. В результате этого преследуемое лицо лишено всехпреимуществ, доступных советскому обвиняемому. Хотя литовский УПК исодержит нормы, посвящённые уведомлению о подозрении (ст. 187), вынесениеданного решения не требует доказательственной базы. Как следствие, применениемер пресечения возможно даже при наличии минимального подозрения.
Впрочем,Карабут Л.В. Реализация функции уголовного преследования по новому УПК Украины // Мировой судья. 2013.№ 5. С. 7.625Что примечательно, разработчики киргизского УПК 2017 г. убеждены, что новый кодекс приводит «всоответствие с международными требованиями положения относительно подозреваемого и обвиняемого, которыеуравнены в своем правовом статусе» (Справка-обоснование к проекту Уголовно-процессуальногокодекса Кыргызской Республики [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://jogorku.sot.kg/sites/default/files/images/upk_spravka_obosn_na_of_yaz.pdf. С.
3).624172его формулировка должна быть достаточно чёткой, поскольку изменениесущества подозрения должно оформляться новым уведомлением. Но в то жевремя проведение допроса подозреваемого полностью зависит от усмотрениялица, ведущего производство по делу, что практически сводит на нетвозможности защиты.В отличие от иных упомянутых государств, законодательству Эстонииинститут уведомления о подозрении неизвестен. Согласно ч.
1 ст. 33 эстонскогоУПК, подозреваемым является как задержанный, так и любое иное лицо, дляподозрения которого имеются достаточные основания с момента ограничения егоправ процессуальным действием.Из этого следует, что до окончанияпредварительного расследования подозреваемый лишён возможности знать остепени подозрения и его основаниях, а также знакомиться с его точнойформулировкой. Кроме того, до начала принуждения он не вправе требоватьсвоего допроса, а само применение принудительных мер, включая мерыпроцессуального принуждения, не нуждается в наличии соответствующихдоказательств.Подводя итог рассмотрению проблемы автономии статуса обвиняемого,стоит вновь подчеркнуть, что основания для обсуждаемой реформы отсутствуют.Вопреки расхожему заблуждению, Германия (как и многие другие страны Запада)не может служить ориентиром для таких преобразований, поскольку в ней статуспреследуемого лица унифицирован лишь терминологически.
В этом смыслетрадиционный отечественный подход к решению данного вопроса выглядит болееудачным. Опыт постсоветских реформ убедительно показывает, что попыткиотказаться от автономии статуса обвиняемого в лучшем случае приводят кпростому переименованию прежних институтов, а в худшем – к снижению уровняправовых гарантий.173ЗАКЛЮЧЕНИЕЗавершая данное исследование, можно констатировать, что в целом благиенамерения постсоветских законодателей перенять лучшие достижения немецкойуголовно-процессуальнойнаукиинституциональных искаженийиотказатьсяоказалисьотряданереализованы.советскихПричиныэтогоразличны. В первую очередь стоит отметить, что многие представленияпостсоветских реформаторов о германском досудебном производственеотражают реальной картины.
Это явление обусловлено как ошибочнойинтерпретацией немецкоязычной терминологии, так и доверием к недостовернымэкспертным позициям и нежеланием обращаться к оригинальным нормативным идоктринальным источникам.Вчастности,невернымиявляютсяпредставленияогерманском«следственном судье» как об организационно обособленном субъекте, о полномотсутствии в ФРГ аналогов привычной нам доследственной проверки, о единомпроцессуальномстатусепреследуемоголицанапротяжениивсегопредварительного расследования, об отсутствии аналогов оперативно-розыскнойдеятельности и преобразования её результатов в доказательства, а также острогом разделении компетенции прокуратуры и полиции.Вторая причина состоит в том, что многие институты реформируютсяизолированно, без учёта того факта, что они функционируют как часть единойсистемы. К примеру, упраздняются нормы о стадии возбуждения уголовного дела,но не меняется система органов следствия.
Или предпринимается попыткасохранить лишь одну из форм предварительного расследования, в то время каквопрос о правовой природе его участников остаётся без внимания. Естественно,что ожидать позитивного результата при таком подходе к реформированию былобы наивно.Третья причина состоит в том, что часто за фасадом коренных измененийскрывается лишь переход к «немецкой» терминологии. Провозглашается лозунг оновом субъекте предварительного расследования, но в действительности новымоказывается лишь термин «следственный судья». Говорится об упразднении174предъявления обвинения, но на самом деле оно лишь переименовывается впредъявлениеподозрения.Обсуждаетсяупразднениестадии возбужденияуголовного дела, но затем предлагается лишь отказ от соответствующего термина.Объяснить это можно разными факторами: и отсутствием финансирования, исрочностью кодификационных работ, и неготовностью к реальным переменам.Как бы то ни было, при внимательном изучении новых УПК постсоветских странне заметить надуманность многих «реформ» просто невозможно.Особую обеспокоенность вызывает тот факт, что с течением времени всёбольше постсоветских законодателей оказывается в плену идеи о необходимостисрочного«осовременивания»досудебногопроизводстваснепременнымпроведением повторной кодификации.
Не секрет, что подобные предложениязвучат и в России, и порою весьма настойчиво. Однако из проведённогоисследованиядолжнобытьочевидно,чтопозитивныхрезультатовотприсоединения к этой тенденции ждать не стоит.Безусловно, отечественное досудебное производство отнюдь не безупречнои германский опыт разрешения тех или иных проблем может быть весьма полезендля российского уголовного процесса. Но всё же необходимо осознавать, чтодействительно важные и полезные изменения не могут проводиться в короткиесроки путём банального копирования немецких институтов в их постсоветскомпонимании. Поэтому остаётся лишь выразить надежду, что опыт соседнихгосударств будет верно интерпретирован отечественным законодателем и чтоданное исследование сыграет в этом свою роль.175СПИСОК ПРАВОВЫХ АКТОВМеждународные договоры1.Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября1950 г. ETS N 005 // СЗ РФ.
1998. № 20. Ст. 2143.2.Международный пакт о гражданских и политических правах от16 декабря 1966 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. 1976. № 17. Ст. 291.Кодифицированные законыДействующие:3.Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря2001 г. № 174-ФЗ // СЗ РФ. 2001.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
