Диссертация (1168997), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Решающей оказаласьскупая оценка, данная Михаилу Дмитриевичу плененным героем этой войныОсманом-пашой и широко растиражированная газетами всего мира: «Таким я126представляю себе Наполеона в молодости». А главнокомандующий уже на следующий день вызвал Скобелева и сказал:– Командовать парадом будешь ты.Подумал и добавил:– Если не успеешь меня огорчить.Неизвестно, что повлияло тогда на Михаила Дмитриевича – это лестноеназначение или выношенная мечта, а только последние слова Великого князя онпропустил мимо ушей. И предложил своему подчиненному и другу генералу А.Струкову искупать коней в Босфоре, в ответ на то, что это слишком уж вызывающая дерзость, Скобелев ответил: «А история только дерзости и запоминает. И явсе равно это сделаю.
С тобой или без тебя – это уж тебе самому решать, Струков. Есть только миг, Шурка. Только миг ослепительный, так мне один мудрецна Кавказе объяснил1.В 1881 г. при взятии крепости Геок-Тепе в Туркмении русские подразделения открыли частую пальбу по всему фронту. Текинцы ответили столь же частым ружейным, хотя и бессистемным огнем: пули то и дело били в брустверыокопов. Но, несмотря на огонь, Михаил Дмитриевич Скобелев как всегда одетыйв отутюженный белый китель с Георгием на шее и старательно расчесанной бородой, надушенной английскими духами – уже не мог вытерпеть пассивногоожидания в траншее.
Сердито посопев, при ярком солнце вылез на бруствер, несколько картинно выглядя под градом пуль.– Михаил Дмитриевич, к чему эта бравада? – задал вопрос военный докторГейфельдер, который неуклюже вылез вслед за ним, то ли для того, чтобы убедить генерала вернуться в укрытие, то ли от полной растерянности.– Все должны поверить, что это – сражение, а не его демонстрация. А всражениях я привык бравировать, в этом вы правы.– Михаил Дмитриевич, помилуйте, какая-нибудь дурная пуля убьет вассейчас!1Васильев Б.В.
Скобелев, или Есть только миг… М., 2004. С. 126.127– Та пуля, что убьет меня, еще не вылита, милый друг мой, – усмехнулсяСкобелев»1.Идеологический выбор между приверженностью Белому делу и коммунистической идее может иллюстрировать жизненные пути и деятельность главнокомандующего Вооруженными силами Юга России Антона Ивановича Деникина, который родился в семье отставного майора пограничной стражи, бывшегокрепостного, которая существовала на небольшую пенсию отца в размере 36рублей в месяц (а после его смерти – 20 рублей) и военного атташе Российскойимперии Алексея Алексеевича Иганатьева, графа, чьи близкие родственники занималивысшие постывгосударстве:сенаторов,министров,генерал-губернаторов.Деникин пытался понять, почему народ, а в особенности солдаты поддержали советскую власть. Казарма, по его мнению, существенно меняла мировоззрение вчерашнего крестьянина-новобранца, мероприятия и заботы материальноприкладного характера почти полностью заслонили веру.
«Война ввела в духовную жизнь воинов два новых элемента: с одной стороны, моральное огрубение иожесточение, с другой – как будто несколько углубленное чувство веры, навеянное постоянной смертельной опасностью. Оба эти антипода как-то уживалисьдруг с другом, ибо оба исходили из чисто материальных предпосылок.Офицерский корпус, как и большинство средней интеллигенции, не слишком интересовался сакраментальным вопросом о "целях войны".
Война началась.Поражение принесло бы непомерные бедствия нашему отечеству во всех областях его жизни. Поражение повело бы к территориальным потерям, политическому упадку и экономическому рабству страны. Необходима победа. Все прочие вопросы уходили на задний план, могли быть спорными, перерешаться и видоизменяться. Это упрощенное, но полное глубокого жизненного смысла инационального самосознания отношение к войне не было понято левым крыломрусской общественности.1Васильев Б.В. Скобелев, или Есть только миг… М., 2004. С.
128.128Еще менее идея национальной самозащиты была понята темным народом.Народ подымался на войну покорно, но без всякого воодушевления и без ясногосознания необходимости великой жертвы. Его психология не подымалась довосприятия отвлеченных национальных догматов. "Вооруженный народ", какимбыла, по существу, армия, воодушевлялся победой, падал духом при поражении…, но все же утешал себя надеждой :– Мы Тамбовские, до нас немец не дойдет...Мне приходится повторить эту довольно избитую фразу, ибо в ней глубокая психология русского человека.Сообразно с таким преобладанием материальных ценностей в мировоззрении "вооруженного народа", в его сознание легче проникали упрощенные, реальные доводы за необходимость упорства в борьбе и достижения победы, за недопустимость поражения: чужая немецкая власть, разорение страны и хозяйств,тягость предстоящих в случае поражения податей и налогов, обесценение хлеба,проходящего через чужие проливы и т.
д. Кроме того, было все же некоторое доверие к власти, что она делает то, что нужно. Тем более, что ближайшие представители этой власти – офицеры – шли рядом, даже впереди, и умирали так жебезотказно и безропотно, по велению свыше или по внутреннему убеждению.И солдаты шли мужественно на подвиг и на смерть. Потом, когда это доверие рухнуло, сознание солдатской массы затуманилось окончательно.
Формулы«без аннексий и контрибуций», «самоопределение народов» и проч. оказалисьболее абстрактными и непонятными, чем старая отметаемая, заглохшая, но невырванная из подсознания идея родины.Указывая на внутренние противоречия и духовные недочеты русской армии, я далек от желания поставить ее ниже других: они в той или иной степенисвойственны всем народным армиям, получившим почти милиционный характер, и не мешали ни им, ни нам одерживать победы и продолжать войну»1.Алексей Алексеевич Игнатьев будучи военным агентом (атташе) во Франции (1912-1917) во время Первой мировой войны, исполняя обязанности предДеникин А.И. Устои старой власти: вера, царь и отечество // Очерки русской смуты.
Париж, 1921. Т. 1. Крушение власти и армии (Февраль-сентябрь 1917 г.).1129ставителя русской армии при французской главной квартире, контролировалразмещение военных заказов на французских заводах и их поставки в Россию,имел доступ к значительным государственным денежным средствам (225 млнрублей золотом), положенным на его личные счета во французских банках. После Октября 1917 г., бывший граф отказал в материальной поддержке Беломудвижению и в 1925 году передал всю сумму правительству СССР.Советский посол во Франции Л.Б. Красин, ценя бескорыстность офицеразаявил: «Мы тоже знаем, что, будь на вашем месте, Алексей Алексеевич, другойчеловек, возможно, от казенных денег следа бы не осталось.
Любители использовать их во враждебных Советскому Союзу целях всегда бы нашлись, а вотздесь таких граждан, которые их бы не тронули и не дали бы тронуть, пожалуй,встретить очень и очень трудно»1.За эти действия Игнатьев был подвергнут бойкоту со стороны своей матери и брата, эмигрантских организаций, исключен из товарищества выпускниковПажеского корпуса и офицеров Кавалергардского полка.
До 1937 г. работал в советском торгпредстве, потом вернулся в СССР, служил в советской армии (дослужился до генерал-лейтенанта), работал в военных учебных заведениях.Мотивируя свое решение необходимостью служить своей стране и своемународу, он писал: «На всю жизнь запечатлелся в моей памяти дорогой уголок родины.
Никакие красоты в иных странах не могли вытеснить из моего сердца привязанности к русской природе.И жаль мне людей, которые чувствуют по-иному. Они, верно, не жили, какя, в живописных истоках Волги и не чувствовали всего величия русской деревенской жизни, прежней жизни русского народа во всей ее неприглядности и темноте. Там же, в Чертолине, я осознал и счастье служить этому народу, в которомприродная рассудительность и сметка восполняли культурную отсталость, астремление к правде и справедливости создавали почву для достижения высшихчеловеческих идеалов.1Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю.
М., 1986. С. 713.130Оно, это чувство неразрывной связи с чертолинским народом, послужиломне самой сильной нравственной поддержкой в те тяжелые дни, когда я жил начужбине один, преследуемый всей русской эмиграцией»1.Когда французский премьер-министр Клемансо спросил Игнатьева, передкем же он в конце концов чувствуете себя ответственным? и когда узнал, что я –русский военный атташе – отказываюсь признавать белых и в то же время хлопочу о делах наших бригад во Франции, тот ответил, что перед сходом тверскихкрестьян. Они, эти мужики, наверно, спросят меня: что я сделал в свое время дляих собратьев, революционных солдат особых русских бригад во Франции?2Выбор между гражданским поприщем и профессией военного сделалГеоргий Константинович Жуков, когда его 7 августа 1915 г., его призвали в армию, в школу подготовки кавалеристов.
«Готов ли я нести нелегкую службу солдата, а если придется, идти в бой?» – мысленно задавал себе вопрос. Жизнь закалила меня, и свой солдатский долг, я полагал, сумею выполнить с честью.К весне 1916 года мы были в основном уже подготовленными кавалеристами. Из числа наиболее подготовленных солдат отобрали 30 человек, чтобыучить их на унтер-офицеров.