Диссертация (1168796), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Генезис русского классического романа («Божественная Комедия»Данте и «Фауст» Гете как истоки жанра») Ч. I. М.: МГПУ, 2011. С.156.2Беляева И. А. Печорин как современный человек: фаустовская грань образа //Сборник Научных трудов, посвященных 200-летнему юбилею М. Ю. Лермонтова: Мыпочти всегда извиняем то, что понимаем. Т. 14 из Bibliotheca slavica savariensis.Szombathely, 2014. С. 29.171одну ночь провел он без сна с тех пор, как доктор сообщил ему своиопасения насчет здоровья жены, стараясь отыскать средства примирить еесердце с настоящим положением и восстановить угасающие силы. И теперь,стоя у камина, он размышлял о том же.
Ему пришло в голову, что, можетбыть, в ней уже таится зародыш опасной болезни, что она убита бесцветной ипустой жизнью…<…> Он чувствовал только, что жена была необходимаему» [I, 459. Курсив наш. — А. С.]. Как и Печорин, Адуев понимает, что емутрудно жить без жены. И вот уже теперь эта утрата оказывается для негострашнее потери капиталов и других материальных благ, которые раньшеказались важнее всего.Лермонтовым прозорливо было услышано и воплощено в образе Верыто едва ли не универсальное в женской природе, что дает о себе знать подчасв столь непохожих человеческих характерах, как, например, ЛизаветаАлександровна из «Обыкновенной истории» или Агафья Пшеницына изромана «Обломов».Чувство Агафьи Пшеницыной к Илье Ильичу Обломову – еще одинпример такого рода безмерной женской любви: «любовь ее высказаласьтолько в безграничной преданности до гроба...» [IV, 381].
Героиня ухаживаетза ним во время его болезни, молится за его здоровье: «...она просиживала уего постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салопи написав крупными буквами на бумажке: “Илья”, бежала в церковь..» [IV,378]. Она полюбила Обломова со всеми его недостатками, ленью и апатией и,подобно Вере, ничего не требовала взамен: «...Никаких понуканий, никакихтребований не предъявляет Агафья Матвеевна...» [IV, 383]. Чувство ее былобескорыстно и при этом непонятно, логически необъяснимо: «...чувствоПшеницыной, такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалосьтайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой...» [IV, 381].Любовь Агафьи Матвеевны в Илье Ильичу такая же добровольно «рабская»,как и любовь Веры к Печорину: «...Она так полно и много любила: любилаОбломова – как любовника, как мужа и как барина...» [IV, 487].172Как ни странно, но и в образе Ольги Ильинской есть что-то подобное.Вспомним, как она меняет свое отношение к письму Обломова.
Сначалаупрекает его, винит: «Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не ввашей власти. <…> Вам, должно быть, завидно стало, что я так тихо быласчастлива, и вы поспешили возмутить счастье… <…> Вчера вам нужно быломое люблю, сегодня понадобились слезы, а завтра, может быть, вы захотитевидеть, как я умираю» [IV, 255-256].
Но потом прощает и принимает егочестность: «Это говорила честность, иначе бы письмо оскорбило меня и я незаплакала бы — от гордости!» [IV, 266]. Ольга Ильинская довольно долгоедва ли не с покорностью, свойственной многим любящим женщинам,принимала противоречия и недостатки Обломова. И в ней отчастиприсутствует лермонтовская Вера.Ничего не требует от Райского и Наташа: «У ней и в сердце, и в мыслине было упреков и слез, не срывались укоризны с языка.
Она не подозревала,что можно сердиться, плакать, ревновать, желать, даже требовать чегонибудь именем своих прав. У ней было одно желание и право: любить» [VII,115]. Райский был ее миром, она жила ради него. Образу героини такжесопутствует мотив болезни, она показана «тенью» на границе жизни исмерти: «Наташа была хорошенькая, но бесцветная, робкая натура. Она жила,пока грели лучи солнца, пока любовь обдавала ее теплом, а при первойневзгоде она надломилась и зачахла. Она родилась, чтоб как можно скорееумереть» [VII, 501-502].Героиня Лермонтова Вера берет отчасти на себя страдание, котороедолжно достаться на долю Печорина. Подобные интонации слышны, уже вуниверсальном масштабе, в романе «Обрыв».
Там за всех мужчин несуттяжкое бремя страдания «великие души» [VII, 667] женщин и Бабушкаспасительница, которая «несла святыню страдания на лице, будто гордясь исилою удара, постигшего ее, и своею силою нести его» [VII, 668].Страдательная любовь, искупающая в немалой мере грехи любимогочеловека показана как в образе Веры из «Героя нашего времени», так и в173Вере из «Обрыва». Печорин сам называет себя «злом»: «За что она меня таклюбит, право, не знаю! <...> Неужели зло так привлекательно?» [Лермонтов:IV, 284]. Отношение Григория Александровича к браку описано так: «...какбы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать,что я должен на ней жениться, – прости любовь!..» [Лермонтов: IV, 305].Марк Волохов — нигилист, отрицающий прочную и глубокую духовнуюсвязь между мужчиной и женщиной, придерживается передовой, на еговзгляд, теории «любви на срок», которой отталкивает Веру.
В иных, но оченьблизких, формулировках выражает свои принципы свободы и Печорин.Однако героини все равно любят своих избранников. В обоих случаяхотношения заканчиваются разрывом. Но если лермонтовская Вера по сути,одинока «Я погибла, – но что за нужда?» — думает она [Лермонтов: IV, 323],то Вера у Гончарова неминуемо восстанавливает свои связи с близкими ейлюдьми и, в сущности, сможет жить без Волохова.Отметим явный параллелизм имен героинь Гончарова и Лермонтова.Думается,чтовгончаровскойВерелермонтовскаяВеракакбыразвертывается, получает полноту психологической обрисовки.
Ее любовь кМарку ведь не только с тем связана, что он ей предлагает новые пути жизни,но и с тем, что она сама такова, что может любить, как лермонтовская Вера,принимая пороки того, кого любит, чтобы вместе с ним их преодолеть:«Между тем она, по страстной, нервной натуре своей, увлеклась еголичностью, влюбилась в него самого, в его смелость, в самое это стремлениек новому, лучшему — но не влюбилась в его учение, в его новые правды иновую жизнь и осталась верна старым, прочным понятиям о жизни, осчастье» [VII, 662].Обе героини обладают статусом быть единственными для своихвозлюбленных, хотя и Печорин, и Волохов с очевидностью имеют богатыйлюбовный опыт. Однако Печорин бросается вслед за уехавшей Верой, боится174потерять этот «источник живительных сил»1 и «глубокой нежности»[Лермонтов: IV; 453].
И Марк готов ради того, чтобы вернуть Веру, идти напрактически любые уступки, ранее для него неприемлемые. Хотя он, в своюочередь, злится, когда не получает желаемого: «Приди сказать хоть слово,проститься, если... Нет, не верю, чтобы мы разошлись теперь» [VII, 702].***Итак, в образе лермонтовской Веры неясность очертаний объяснимахудожественной задачей писателя. Лермонтову нужно было не столькосоздать характер, сколько определить суть женской души, тайны женскоголюбящего сердца. Это комплекс качеств страдательно и нежно любящейженщины-тени, который обнаружит себя в немалой степени в героиняхГончарова. Любовь без всяких условий сближает образ лермоновской Веры ссущностными качествами карамзинской Лизы.
Но для героини Карамзинапринципиально само пребывание в чувстве, а в Вере важно, что ее любовь независит не от каких условий, она всегда прощает и всегда рядом. Этосмысловые нюансы, но, думается, есть определенная преемственность,которая оказалась востребованной и у Гончарова.По нашему глубокому убеждению, эта архетипическая модельсоотносима с женской сферой гетевского «Фауста» и является развитием иоригинальным русским вариантом немецкой Ewig-Weibliche.***Гончаров, создавая женские образы, во многом опирался на опытотечественных предшественников. Повторимся: мы не ставили перед собойцель высветить все ассоциативные связи, которые возникали у Гончарова всвязи с персонажами отечественной литературы. Мы выявили глубинные,определяющие универсальное в человеческой натуре черты, которыеобнаруживают себя в национальной культуре, в архетипических по своей1Беляева И. А.
Генезис русского классического романа («Божественная Комедия»Данте и «Фауст» Гете как истоки жанра») Ч. I. М.: МГПУ, 2011. С. 88.175природе образах из русской словесности, непосредственно предшествующейГончарову по времени.Мы выделили, с нашей точки зрения, значимые для Гончаровалитературные архетипы, что сложились в русской литературе, хотя,возможно, и не единственные. Мы отметили внутренние токи, связывающиегероинь Гончарова с персонажами Карамзина (бедная Лиза), Пушкина (Ольгаи Татьяна), Лермонтова (Вера), которые объяснимы не только и не столькопроблемой влияния, сколько родством художественно-антропологическихрешений.Было выявлено, что вся интонация гончаровской женской темы в егороманной трилогии так или иначе выстроена в свете авторского ичитательского сочувствия, сострадания.
Данная интонация сердечногоучастия к судьбе женщине, к ее бедам и красоте, которая может бытьпогублена, по нашему убеждению, опирается на опыт «Бедной Лизы»Н. М. Карамзина и эмоциональность, с которой выписана эта героиня.Гончаров, вслед за предшественником, не осуждает своих героинь, апозволяет им полюбить по велению сердца, несмотря на горький финал(Наташа, Вера). Более того, по Гончарову, все женщины, в какой-то мере«бедные» и отчасти угнетенные, вызывающие слезы, которые очищаютсердце у того, кто плачет, и возвышают его. Значение образа «бедной Лизы»как для отечественной традиции в целом, так и для Гончарова в частности,думается, заключается не только и не столько в ее внешней знаковойузнаваемости, но во многом определена внутренними свойствами тогологико-психологического комплекса, который стоит за этим образом.Именно поэтому «бедную Лизу» можно рассматривать как литературныйархетип, очень важный для русской культуры.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
