Диссертация (1168750), страница 30
Текст из файла (страница 30)
Воображение является одной из формпамяти, следовательно, нельзя придумать ничего, что уже не содержалось бы вмозгу; этого просто не существует» (A moins d'être dans un état second créé par ladrogue et d'avoir des visions, et encore, même ces visions là, on les fabrique avec ceque l'on a. L'imagination est une forme de la mémoire, qui est sa limite; donc on nepeut pas inventer quelque chose qui ne soit pas dans le cerveau; ça n'existe pas)[Barjavel 1970: http ]. В романе «Дамы с единорогом» момент расставания графаФулькасженой-единорогомописаноченьпоэтически:«Когдамессазакончилась, Фульк поднялся с колен и протянул жене руку, чтобы помочь ейвстать.
Она оперлась на его руку кончиками пальцев, но, встав на ноги,продолжала подниматься над полом. Отпустив руку мужа, она медленновзлетала к куполу, и помещение часовни внезапно заполнил дикий запахвлажной листвы».В романе «Чародей» даже драконы, которые в средневековых версияхмифа разрушают замок Вортигерна, заменены двумя громадными червями:«Моя жизнь от тебя не зависит, –произнес Мерлин.
–Твоя башня разрушается,потому что под ней спят два огромных червя. Каждый раз, когда один из нихпробуждается, земля содрогается и башня рушится» (Ma vie ne dépend pas de toi,dit Merlin.Ta tour s'écroule parce que sous ses fondations se trouvent deux gros versendormis. Chaque fois que l'un d'eux s'éveille et se retourne, la terre tremble et la tours'écroule)[Barjavel 2012: 25]. Для описания мифического ирландского племенибогини Дану Баржавель, желая подчеркнуть значительность и необычность этихдревних богоподобных существ, отличных от людей, описывает их каквеликанов, наделенных особыми силами, в то время как их королева становитсязримым воплощением «матери миров»: «Ее кожа не была бледной, как у людей,а лучилась розовым оттенком здоровья и жизни. Каждая из ее круглых грудеймогла бы накормить целую армию, самые высокие скалы едва доходили до еещиколоток» (Sa chair n’était pas blême comme celle des hommes mais avait lacouleur rose de la vie et de la santé.Ses seins étaient ronds, presque shériques.Chacun151d’eux eût pu contenir de quoi abreuver une armée)[Barjavel 2012: 264].Христианский бог и магическое измерение, главными выразителямикоторого в «Чародее» являются Мерлин, Вивиан и Моргана, сосуществуют вповествовании, оказываясь тесным образом переплетенными.
В то время какрыцари отправляются на поиски Грааля, в котором заключены кровь Адама иХриста, жители страны просят помощи у чародея Мерлина, которого хорошознают и уважают. Баржавельпоясняет:«Эта история разворачиваласьв тевремена, когда необъяснимые события, будучи приятными, никогда не вызывалини у кого ненужных вопросов» (une époque où se produisaient fréquemment desévènements inexplicables, et quand ils étaient agréables on en profitait sans en faireun problème) [Barjavel 2012: 57]. «Христианские» чудеса и магия непротивопоставляются в тексте. Очень важную роль в романе играет дьявол: онявляется отцом Мерлина, постоянно искушает его и вступает в союз сМорганой, чтобы уничтожить Артура. Кроме того, в романе он наделен даромречи и часто появляется в «человеческом мире» в разных формах: «Ха! –усмехнулся дьявол, – я еще не закончил с ним! И ты знаешь это! Эти словапроизнесла вдруг из ниоткуда появившаяся сухая колючая ветка» (Ah!Ah! ricanale Diable, je n’en ai pas fini avec lui! Tu le sais bien!..
C’était une branche desséchéede genêt épineux qui se trouvait là tout à coup et qui parlait) [Barjavel 2012: 438].В отличие от дьявола, Бог не вмешивается напрямую в ход событий, и его«глас» мы слышим лишь однажды, когда перед рождением Мерлина онобращается к нему, пребывающему в материнской утробе: «У тебя благаяприрода твоей матери...
Я сохраню тебе магические силы, которыми наделилтебя твой отец. Но использовать ты их будешь, чтобы вершить добро, а не зло»(Tu as la bonne nature de ta mère… Je te laisse tous les pouvoirs que ton père t’adonnés, mais tu les utiliseras pour le bien au lieu de les employer à faire lemal)[Barjavel 2012: 44].Христианское духовенство в романе сведено к минимуму: брак Гвиневрыи Артура освящает епископ, священники освящают Стоунхендж. Хотя Вивиан и152является христианкой, она не доверяет людям Церкви: «…их толкования изапреты казались ей инфантильными (les interdictions des moines et des prêtres luisemblaient infantiles)[Barjavel 2012: 114].Оставаясь верным пантеистическому мировоззрению, Баржавель даетсвою ироническую интерпретацию христианизации Европы: «Явился новыйбог, пришедший из Иерусалима, где он умер и воскрес, царствуя в то же времяна небесах. И прочие боги были забыты.
Не то чтобы он отказался делиться: ондаже об этом не думал. Он был Единым, занимал собой всю совокупностьпространства и времени, которые сам же и создал. Несмотря на это, он хорошоуживался с другими богами, не притеснял их… они были его собственнымотражением, распыленными зеркалами жизни» (dieu nouveau s’avançait, venu deJérusalem, où il était mort et ressuscité, en même temps qu’il régnait en permanencedans les cieux.Il balaya devant lui les autres dieux.
Ce n’était pas qu’il refusât lepartage: il n’en avait même pas l’idée. Il était l’Unique, il occupait la totalité del’espace et du temps, qu’il avait créés. Il eût, malgré cela, bien toléré les autresdieux… ils ne se différenciaient pas essentiellement de lui, ils étaient son propre refletémietté par les miroirs de la vie)[Barjavel 2012: 39–40].
Рассуждая таким образом охристианском Боге, автор говорит о нем как о ребенке, «который не хочетделиться», приписывая ему тем самым чисто человеческие свойства.Повествуя о жизни святого Канаклока, ставшего покровителем острова,принадлежащегосемьеГрин,Р.Баржавельподчеркиваетрелигиозныйсинкретизм верований ирландцев: «Хотя за жрецами, воздвигавшими мегалиты,последовали кельты-друиды, а за друидами – христианские монахи, все они,несмотря на разные названия, служили одному и тому же божеству содинаковым рвением» [Баржавель 2016: 15].Поскольку «идеальный мир» фэнтези, в основном, заимствует эстетикурыцарских романов Средневековья, основанных на культе кодекса чести,верности идеалам и мужественности, мир современный ассоциируется супадком, исчезновением волшебства, деградацией.
Баржавель воспроизводит153это буквально, когда, описывая ад, вводит туда реалии современной емутехногенной цивилизации, отсутствующие в «идеальном мире» Мерлина иАртура: «Пусты бетонные башни и железные заводы!.. отравленные моря,бассейны с хлором, нефтяные скважины, бойни... все прекрасно работает, новпустую!» (Vides les tours de béton, les usines de fer!...les mers empoisonnées, lespiscines de chlore, les entonnoirs à pétrole, les abattoirs....tout fonctionnait àmerveille mais à vide!)[Barjavel 2012: 42].
Среди уже упоминавшихсяанахронизмов фигурирует, в частности, вертикальный молот, которого, пословам автора, в те времена еще не существовало на земле. Все эти плодыцивилизации пребывали в аду в ожидании грешников.Важнейшим элементом композиции здесь выступает последовательностьвведенияизображаемоговтексте,чтоспособствует,какзамечаетО.В. Тимашева, «постоянному развертыванию» художественного содержания,исключая недостаточную проясненность смысла произведения в финале[Тимашева 2017:268]. Противопоставление этих двух миров также призваноподчеркнуть необыкновенность мира, созданного автором романа в жанрефэнтези. Резюмируя повествование, Р.
Баржавель вкладывает в уста своегоперсонажа надежду на «обновление» несовершенного мира и возвращение внего магии: «Однажды рыцари вернутся, – сказал Мерлин, – в тот день, когдаГалахад даст им новые мечи. И они снова отправятся на поиски Чудесной Чаши,неся свет, а не смерть, и не вопреки, а во имя любви» (Les chevaliers reviendront–dit Merlin, quand Galahad leur tiendra des armes nouvelles.Et ils reprendront laquête non dans le sang mais dans la lumière, non contre l’amour mais aveclui)[Barjavel 2012: 469]. Именно эта особенность литературы фэнтези позволяетряду исследователей соотносить ее с утопией. По мнению О.
Павловой,«в основе того и другого жанра лежат мифы о Золотом веке, об островахблаженных и небесном граде». Как отмечает исследователь, «зародившаяся внедрах сакрально-мифологического сознания утопия… возвращается в своемсуществовании "на круги своя" мифологического мышления, но уже как154социокультурная мифологема, через процесс ремифологизации сознания»[Павлова 2004: 261].
При этом утопичность фэнтези носит эскапистскийхарактер и, в отличие от научной фантастики, не преследует цель открыть глазасовременникам на упадок, царящий в нынешнем мире. Свой идеал онапомещает «либо в счастливый Золотой век, либо и вовсе переносит куда-то всферу вне времени и пространства, связывая его с вечными ценностями,наподобие Бога, Природы, разума и т.д.» [Шацкий 1990: 54–56].Счастливый конец поисков является еще одной особенностью литературыжанра фэнтези.
Счастливое, подчас неожиданное окончание приключенийутешает, разрешает все конфликты и устанавливает равновесие между потерей икрахом иллюзий. Такой конец имеет смысл лишь после череды промахов илигорестных событий и воспринимается как счастливое облегчение. Эта функцияфантэзийного повествования была определена еще Толкином. В обещанномвозвращении Артура можно увидеть преодоление смерти, трагедию, надежду навозвращение, которая бы удовлетворила бы жизненную необходимостьсчастливого конца.Однако фантастическая реальность в художественном пространствероманов фэнтези может пониматься не только как некое виртуальноеэскапистское пространство, куда современный человек может укрыться отпроблем объективного мира, но и как видоизмененная модель настоящего,основанного на историческом материале прошлого.
Мнемоническая функцияфантастики находит свое отражение, прежде всего, в литературе жанра фэнтезиили средневековой сказочной фантастики, по-своему трактующей известныемифы и историю. По мнению О. Юречко, «при помощи фантазии метаязыккультурыподвергаетсявзаимодействиячеловекасимволическомусмиромзакреплениюнереального,опытатайного,общения,волшебного,необычного, невозможного, которое, тем не менее, случается» [Юречко 2015:48]. Исходя из этого, можно утверждать, что фантастические тексты в целом ироманы жанра фэнтези в особенности представляют собой образную память155человеческой истории и культуры, переосмысляющую и закрепляющую такимобразом наиболее значимые элементы.Роман Р.
Баржавеля «Чародей» содержит в себе все исторические пластыформирования артуровского мифа. Древние кельтские истоки мифа находятотражение вкульте озер и источников, священных для кельтов животных,а также в повествовании о древних ирландских богах, принимающихнепосредственное участие в событиях. Подобно Гальфриду Монмутскому,Баржавель изображает Артура не вождемплемени, а прежде всего «собирателемземель», государственным деятелем, создающим могущественную империю.И гибель этой империи в результате вероломства также отражает сюжетнуюканву «Истории бриттов». Кретьеновские образы Грааля и страдающего королярыбака, «авантюры» доблестных рыцарей куртуазной эпохи перемежаютсяс внезапными появлениями и превращениями чародея Мерлина, свойственнымироману Томаса Мэлори «Смерть Артура».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
