Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 7

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 7)

«Обширные размеры империи — предпосылка для деспоти­ческого управления» (ibid., р. 365).

Если бы потребовалось перевести эти формулировки в строго логические суждения, то, вероятно, не следовало бы применять здесь четкий язык причинности — т.е. утверждать, что, как только территория государства превышает определен­ные размеры, деспотизм неизбежен, — а лучше сказать, что существует естественная связь между количественными ха­рактеристиками общества и формой правления. Правда, при этом исследователь неминуемо оказался бы перед решением трудной проблемы: ведь если по достижении определенных размеров территории государство неизбежно должно стать деспотическим, то не будет ли вынужден социолог принять как должное необходимость существования режима, который он считает в человеческом и моральном отношении отрица­тельным? Разве, конечно, утверждением, что государство не должно превышать какие-то определенные размеры, он избе­жит этого неприятного вывода.

Как бы то ни было, с помощью этой теории размеров Мон­тескье привязывает классификацию типов государственного строя к тому, что сейчас называется социальной морфологией или, по выражению Дюркгейма, количественными характери­стиками общества.

Монтескье, кроме того, привязывает классификацию форм государственного строя к анализу различных обществ, руко­водствуясь понятием принципа правления, т.е. чувства, необ­ходимого для функционирования того или иного строя. Теория

41

п ринципа или первоосновы правления со всей очевидностью ведет к теории органического строения общества.

Поскольку добродетель в республике, если говорить совре­менным языком, — это любовь к законам, к отечеству, готов­ность жертвовать своими интересами в интересах коллектива, то, при тщательном рассмотрении, она ведет в определенном смысле к равенству. Республика — это строй, при котором люди живут благодаря коллективу и ради коллектива, при ко­тором они чувствуют себя гражданами, что предполагает, что они чувствуют себя и являются равными по отношению друг к другу.

В монархии же основным нравственным принципом являет­ся честь. Теоретизируя на этот счет, Монтескье принимает время от времени полемический и иронический тон.

«В монархиях политика совершает великие дела при мини­мальном участии добродетелей, подобно тому как самые луч­шие машины совершают свою работу с помощью возможно меньшего количества колес и движений. Такое государство существует независимо от любви к отечеству, от стремления к истинной славе, от самоотверженности, от способности жерт­вовать самым дорогим и от всех героических добродетелей, которые мы находим у древних и о которых знаем только по рассказам» (ibid., р. 255).

«Монархическое правление, как мы сказали, предполагает существование чинов, преимуществ и даже родового дворян­ства. Природа чести требует предпочтений и отличий. Таким образом, честь по самой своей природе находит себе место в этом образе правления.

Честолюбие, вредное в республике, может быть благотвор­но в монархии, оно одушевляет этот образ правления и притом имеет то преимущество, что не опасно для него потому, что может быть постоянно обуздываемо» (ibid., р. 257).

Такого рода анализ не совсем нов. С тех пор как люди на­чали размышлять о политике, они все время колебались меж­ду двумя крайностями: либо государство процветает только тогда, когда люди непосредственно желают добра всему об­ществу; либо — поскольку невозможно, чтобы люди прямо желали добра коллективу, — когда имеется добрый, крепкий режим, при котором людские пороки служат на благо всем. Теория чести Монтескье является без всяких иллюзий разно­видностью этого второго тезиса. Благополучие коллектива лю­дей обеспечивается если не пороками граждан, то по меньшей мере благодаря малозначительным качествам или даже благо­даря поведению, которое с моральной точки зрения заслужи­вает порицания.

42

Лично я считаю, что в главах, касающихся чести, Монте­скье придерживается двух основных позиций или мыслей: с одной стороны, налицо относительное обесценение чести по отношению к истинной политической добродетели как древ­них, так и республиканцев; с другой стороны, приобретает ценность честь в качестве принципа общественных отношений и защиты государства против самого большого зла — деспо­тизма.

Действительно, если две формы правления — республикан­ская и монархическая — по сути своей различны, так как одна основывается на равенстве, а другая на неравенстве (посколь­ку первая базируется на политической добродетели граждан, а вторая на подмене добродетели честью), то тем не менее эти два строя имеют общую черту: они умеренны, в них нет про­извола, никто не правит без соблюдения законов. А вот когда речь идет о третьей форме правления, деспотическом режиме, то здесь умеренность заканчивается. В своей характеристике трех типов правления Монтескье дает двойную их классифи­кацию, подразделяя их на умеренные и неумеренные. Респуб­лику и монархию он рассматривает как умеренные типы, а де­спотизм — нет.

К этому нужно добавить третий вид классификации, кото­рую я назвал бы, отдавая дань моде, диалектической. Респуб­лика создается на основе эгалитарных взаимоотношений чле­нов коллектива. Mohî рхия — в основном на дифференциации и неравенстве. Что же касается деспотизма, то он имеет при­знаки возврата к равенству. Однако, тогда как равенство ре­спубликанское заключается в добродетели и участии всех в осуществлении высшей власти, равенство деспотизма пред­ставляет собой равенство на базе страха, беспомощности и неучастия в реализации власти.

В деспотизме Монтескье показывает, так сказать, абсс мот-ное политическое зло. Видимо, деспотизм неизбежен, когда государства становятся слишком крупными, но деспотизм — это режим, при котором без правил и законов правит один че­ловек, а следовательно, над всеми царит страх. Хочется ска­зать, что, как только воцаряется деспотизм, каждый человек начинает бояться всех остальных.

В конечном счете политическая мысль Монтескье реши­тельно противопоставляет деспотизму, где каждый боится каждого, свободные режимы, где ни один гражданин не испы­тывает страха перед другим. Эту уверенность, которую каж­дому гражданину придает свобода, Монтескье выразил ясно и Недвусмысленно в главах, посвященных английской конститу­ции, в своей XI книге. При деспотическом строе существует

43

только одно средство ограничить абсолютную власть царству­ющей особы — религия, но это средство весьма ненадежно.

Этот синтез не может не вызвать дискуссии и критики.

Прежде всего возникает вопрос, является ли деспотизм конкретной политической формой правления в том же смыс­ле, что и республика или монархия. Монтескье уточняет на этот счет, что моделью республики могут служить античные республики, и в частности древнеримская республика периода до великих завоеваний. Моделью монархии служат современ­ные ему европейские монархии — английская и французская. Что же касается примеров деспотизма, то это, без сомнения, империи, которые он, обобщая, называет азиатскими: персид­ская, китайская, индийская и японская. Конечно, знания, кото­рыми располагал Монтескье об Азии, были отрывочными, но в его распоряжении были документы, позволившие ему доста­точно детально представить свою концепцию азиатского де­спотизма.

Монтескье стоит у истоков того толкования истории Азии, которое еще до сих пор не забыто и которое характерно для европейской мысли, представляющей азиатские режимы в ос­новном как деспотические, лишенные любой политической структуры, каких бы то ни было институтов и вообще всяких сдерживающих факторов. Азиатский деспотизм в представле­нии Монтескье — это пустыня рабства. Один-единственный всемогущий владыка, обладающий абсолютной властью, кото­рый, возможно, и передает какие-то полномочия своему вели­кому визирю, но, независимо от того, какого характера могут складываться взаимоотношения между деспотом и его окру­жением, в обществе нет ни социальных классов, ни прослоек, ни порядков, способных создавать общественное равновесие; нет в нем и ничего похожего ни на добродетель античных вре­мен, ни на европейскую честь, только страх царствует над миллионами людей на необозримых просторах, где государст­во зиждится лишь на том, что один может все.

Однако не содержит ли такая теория азиатского деспотиз­ма, в которой создается идеальный образ политического зла, намек в адрес европейских монархий, а может быть, и твер­дое намерение вызвать полемику по этому вопросу? Не будем забывать знаменитую фразу: «Все монархии потеряют себя в деспотизме, как реки теряются при впадении в море». Мысль об азиатском деспотизме — это навязчивая идея о том, во что может превратиться монархия, когда утрачивается уважение к сословию, к дворянству и общественным прослойкам, без чего абсолютная власть и произвол одного лица лишаются каких бы то ни было сдерживающих факторов.

44

Теория государственного правления Монтескье в той ее ча­сти, где она устанавливает зависимость той или иной формы правления от размеров территории, занимаемой государством, рискует, кроме того, привести нас к своего рода фатализму.

В работе «О духе законов» налицо колебание между двумя крайностями. В целом ряде мест легко заметить своего рода иерархию, согласно которой республика представляет собой наилучший строй, затем идет монархия и, наконец, деспотизм. Однако же если каждый строй неотвратимо зависит от опреде­ленных размеров жизненного пространства общества, то мы имеем дело не с иерархией ценностей, а с неумолимым детер­минизмом.

Существует, наконец, еще одно критическое замечание или сомнение, касающееся главного, а именно взаимосвязи между политическими режимами власти и социальными моделями об­щества.

Эта взаимосвязь может быть осмыслена по-разному. Со­циолог или философ может рассматривать определение того или иного политического строя как исчерпывающее по одно-му-единственному критерию, например по числу обладателей высшей власти, и на этом основывать классификацию полити­ческих режимов, имеющую, внеисторические рамки. Таковой была по сути концепция классической политической филосо­фии, в частности в той степени, в какой она рассматривала те­орию форм правления, абстрагируясь от организации обще­ства и предполагая, так сказать, вневременную пригодность политических моделей.

Между тем можно также, как более или менее четко посту­пает Монтескье, тесно увязать политический строй и социаль­ную модель. В этом случае мы приходим к тому, что Макс Вебер назвал бы тремя идеальными типами: античное поселение — госу­дарство небольших размеров, управляемое по республиканско­му, демократическому или аристократическому принципу; иде­альный тип европейской монархии, суть которой заключается в дифференциации сословий, законном и умеренном монархиче­ском правлении; и наконец, законченный тип азиатского деспо­тизма — государство крайне больших размеров с абсолютной властью одного лица, где единственным фактором, ограничива­ющим произвол суверена, является религия; равенство при этом восстановлено, но при всеобщем бесправии.

Монтескье избрал скорее эту последнюю концепцию взаи­мосвязи между политическим строем и типом социального по­рядка. Однако тут сразу же возникает вопрос: в какой степе­ни политические режимы можно отделить от исторической сущности, в которую они воплотились?

45

Как бы то ни было, но остается главная мысль — какова эта связь, которая устанавливается между характером правле­ния, типом политического строя, с одной стороны, и характе­ром межличностных взаимоотношений — с другой? По сути, решающим в глазах Монтескье служит не принадлежность высшей власти одному или нескольким лицам, а то, как эта власть осуществляется: с соблюдением законов и чувством ме­ры или, напротив, с произволом и насилием. Социальная жизнь отличается в зависимости от характера осуществления правления. Эта мысль полностью сохраняет свое значение в социологии политических режимов власти.

Следует отметить, что, каково бы ни было толкование Мон­тескье взаимосвязи между классификацией различных форм политического строя и классификацией типов социальных от­ношений, ему нельзя отказать в том, что он четко и ясно поста­вил и изложил эту проблему. Я сомневаюсь, смог ли он оконча­тельно ее решить, но разве кому-то удалось это сделать?

Отличие умеренного правления от неумеренного, похоже, представляет собой центральный вопрос научной мысли Мон­тескье. Его подход позволяет увязать его размышления об Ан­глии, содержащиеся в XI книге, с теорией форм правления, освещенной в его первых книгах. Основополагающим текстом на этот счет служит глава 6 книги XI, в которой Монтескье рассматривает конституцию Англии. Эта глава имела такой ре­зонанс, что многие английские специалисты рассматривали со­циальные институты своей страны на основе того, что писал о них Монтескье. Авторитет гения был настолько велик, что анг­личане считали, будто смогли понять сами себя, только прочи­тав «О духе законов». (Само собой разумеется, что я не буду входить в детальное рассмотрение ни того, что представляла собой английская конституция XVIII в., ни того, как Монте­скье ее понял, ни, наконец, того, чем она стала в XX в. Я хочу только показать, как важнейшие идеи Монтескье об Англии вписываются в его общую политическую концепцию.)⁵

В Англии Монтескье, с одной стороны, открыл для себя госу­дарство, которое стремится к подлинной политической свобо­де, а с другой — факт и идею политического представительства.

Характеристики

Список файлов книги