Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

По нашему мнению, Арону удается выявить концептуаль­ные противоречия внутри марксизма. Такая работа мысли по­лезна для наших обществоведов прежде всего потому, что на протяжении многих десятилетий в отечественной литературе само предположение, что у основоположника научного ком­мунизма не всегда сходились концы с концами, расценивалось как кощунственное. Так, в гегелевском понимании дух самоот­чуждается в своих творениях, он создает интеллектуальные и социальные конструкции и проецируется вне самого себя. В

марксизме же, включая и его первоначальный вариант («моло­дой Маркс»), процесс отчуждения вместо того, чтобы быть философски или метафизически неизбежным, становится от­ражением социологического процесса, в ходе которого люди или общества создают коллективные организации, где они ут­рачивают самих себя. По мнению Арона, философские вопро­сы — всеобщность индивида, целостный человек, отчуждение — воодушевляют и направляют целостный анализ, содержащий­ся в зрелых произведениях Маркса.

Переходя к рассмотрению социологической концепции А. де Токвиля, Арон отмечает, что этот исследователь, в отли­чие от Конта и Маркса, в качестве первичного факта, опреде­ляющего специфику современного общества, выдвигал фено­мен демократии. С того времени, как в 1835 г. вышел в свет первый том «Демократии в Америке», его автор стал одним из известнейших политических мыслителей Европы.

Токвиль был не только политическим философом, но и ис­ториком. Его имя называют рядом с именами Гизо, Тьерри, Минье, Мишле, Кине. Он одним из первых приступил к тща­тельному разбору документов, связанных с Великой француз­ской революцией. Однако основной вклад в науку сделан все-таки Токвилем-социологом. Для выражения политических взглядов Токвиля часто пользуются понятием «аристократиче­ский либерализм». Это означает, что для французского мысли­теля категория свободы не безбрежна и содержит в себе по­пытки ограничения своих пределов. Токвиль был также убеж­ден в том, что в либеральном обществе должны быть элиты, выражающие интеллектуальное и духовное содержание вре­мени.

Токвиль — эту мысль подчеркивает Арон, — констатируя некоторые признаки, вытекающие из сущности любого совре­менного или демократического общества, добавляет, что при этих общих основаниях наблюдается плюрализм возможных политических режимов. Демократические общества могут быть либеральными или деспотичными.

Арон справедливо подчеркивает, что Токвиля, по существу, интересовала одна проблема: при каких условиях общество, в котором обнаружилась тенденция к единообразию судеб ин­дивидов, может не погрузиться в деспотизм? Вообще говоря, как можно совместить равенство и свободу? В современных политических и философских дискуссиях эта тема предстает в обстоятельной аранжировке. Мы видим между свободой и ра­венством огромное противоречие. Последовательно воплощен­ная идея свободы разрушает равенство. Если, скажем, мы про­возглашаем свободу рыночной стихии, то создаем неравенст­во. Если мы провозглашаем равенство как универсальное цен-

10

ностное строение, то тем самым ущемляем свободу. Скажем, свободу предпринимательства.

В современной исторической науке все чаще проводится мысль о том, что Великая французская революция была для Франции не столько эпохальным событием, сколько нацио­нальной катастрофой. В прошлом веке только два мыслителя — Алексис де Токвиль и Ипполит Тэн — отрицательно отно­сились к этому историческому катаклизму. Они подчеркивали, что свобода не была изобретением XVII—XVIII вв. Вместе с тем они предостерегали от многочисленных социальных след­ствий осуществленного поворота.

Вторую половину XIX в. Арон характеризует как перелом­ную эпоху, хотя в современной ретроспективе она выглядит вполне благополучной. Это время представлено у него тремя виднейшими социологами — Э.Дюркгеймом, В.Парето и М.Ве-бером. Каждый из них стремился осмыслить итоги минувшего века и заглянуть в новое столетие. Они составляли одно поко­ление. Это позволило автору показать, что в лоне одного века их представления о современном обществе были весьма раз­личны. Основные темы социологической рефлексии возника­ют, следовательно, в индивидуальной аранжировке.

Разумеется, названные исследователи исходили из установ­ки, что общественные процессы, как бы сложны они ни были, можно разгадать. Несмотря на кажущуюся иррациональность многих социальных феноменов, социолог может учесть проти­востоящие друг другу общественные факторы и направить ис­торическую динамику в нужное русло. Их работы пронизыва­ет всеобъемлющая вера в рационалистическое знание.

В обстановке мирного развития Европы, плавного прогрес­са без войн и революций они, однако, увидели мучительные коллизии рождающегося века и постарались разгадать сущест­во тех парадоксов, которые попали в поле их зрения. Дюрк-гейм, Парето, Вебер сумели раскрыть кризисные процессы новой эпохи, уловить импульсы глубочайших изменений в со­циуме. Каждый из них обратил внимание на зерно будущих социальных противоречий и осветил их в широкой социокуль­турной перспективе.

В первой части своей книги Арон подчеркивал, что Марк-сова концепция современного общества отвечает социоисто-рическим условиям, для которых характерны острые социаль­ные конфликты, иерархическое социальное устройство, разде­ление общества на социальные группы, различающиеся стату­сом, классовой принадлежностью, обладанием властью. Однако Марксова схема не имела универсального значения. Например, в США революция — не столько священный мо­мент в истории, сколько непрерывный исторический процесс,

И

подразумевающий изменения сначала в сфере технологии, а затем, чуть ли не автоматически, в социальной сфере. Это об­стоятельство ставит США вне европейских форм, на которых основывается Марксова модель общественного развития, его учение о классах и классовой борьбе.

Дюркгейм представил принципиально иную модель совре­менного общества, которая часто рассматривается как полная противоположность и антитеза модели Маркса. Для Дюркгей-ма центральная тенденция общества — движение к социаль­ной солидарности, основанной на новых формах структурной независимости, цементируемой нормативным единством обще­значимых коллективных представлений.

Возможно ли применение Дюркгеймовой модели к амери­канскому обществу? Французский социолог в наименьшей степени был знаком с современной ему американской дейст­вительностью. Он был в курсе интеллектуальных, но не соци­альных процессов в США. Дюркгейм поддерживал связь с американскими журналами, был хорошо знаком с американ­ской этнографической литературой, предпринял серьезное ис­следование вклада США в философию прагматизма. Тем не менее в его трудах трудно найти упоминание о жизни США.

Одна из важнейших характеристик современного обще­ства, по Дюркгейму, — состояние аномии — понятие, которое вошло в американский социологический словарь с такой же легкостью и в столь же искаженной форме, как Марксово по­нятие отчуждения.

Повышенный интерес к морали побудил Дюркгейма к уг­лубленному анализу той связи, которая существует между мо­ралью и религией. По Дюркгейму, для разрешения норматив­ного кризиса современного общества необходимо установить на эмпирической и теоретической основе, какая моральная си­стема и какая религия соответствуют этому обществу.

Преобразование общества в истолковании Дюркгейма включает, таким образом, создание общей для всех моральной системы, заменяющей прежнюю. Напомним, что Токвиль был глубоко убежден в том, что, именно религия может сохранить элементарные основы общественности. Однако он видел, что христианство пронизывает далеко не все стороны обществен­ной жизни. Поэтому он рассматривал общество в его реаль­ном, а не идеальном состоянии, изыскивая способ, который позволил бы обеспечить более или менее устойчивое соответ­ствие нравственному идеалу.

Арон не случайно обращает внимание на тот факт, что все названные во второй части работы социологи усматривают де­ржавную тему социологии в конфронтации религии и науки. Каждый из них признавал Контову мысль о том, что общества

12

могут поддерживать присущую им связность только общими верованиями. Все они констатировали, что трансцендентная вера, передаваемая по традиции, оказалась поколебленной развитием научной мысли.

Для Дюркгейма потребность создать научную мораль сти­мулировала изучение разнообразных связей между религией и наукой. Арон тщательно анализирует не только общую кон­цепцию французского социолога. Он рассматривает три боль­шие его книги — «О разделении общественного труда», «Са­моубийство», «Элементарные формы религиозной жизни» — как принципиальные вехи его интеллектуального пути.

За последние годы отечественные читатели имели возмож­ность познакомиться с трудами Э. Дюркгейма и М. Вебера. Им посвящены исследования, в которых рассматриваются различ­ные аспекты их социологических концепций. Это нельзя ска­зать, к сожалению, о Вильфредо Парето. Его произведения не переводились на русский язык, нет и специальных книг, по­священных ему как социальному мыслителю. По мнению Аро­на, социологи, о которых идет речь в его работе, были в то же время и политическими философами. Следовали ли они тради­ции, начало которой положил Конт, или традиции Маркса, макросоциологи занимались политическими проблемами в той же мере, что и социальными.

По мнению Арона, подход Дюркгейма и Вебера к социаль­ным вопросам не отличался существенным образом от подхо­да Конта и Маркса. Дюркгейм в качестве точки отсчета берет конфликт и господство, но проводит четкое различие между конфликтами социальных групп и классов, с одной стороны, и всеобщим фактором господства — с другой. Вебер доводит до конца эпистемологический разрыв между анализом общества и принципами действия. Его социология, подобно домарксовой философии, учит понимать общество, но не изменять его.

Анализируя взгляды Парето на буржуазный парламента­ризм, Арон сравнивает их со взглядами Вебера. При этом он отмечает, что в отличие от Вебера, который надеялся, что уси­ление роли парламентских институтов положительным обра­зом скажется на управлении обществом, итальянский социо­лог относился к парламентаризму с неприкрытой иронией. Причиной этого было отсутствие, с его точки зрения, у парла­ментариев качества, необходимого для любого рода аристо­кратии и нации как таковой, — энергии, способности в случае нужды прибегнуть к силе.

Еще один аспект теоретических воззрений Парето — это проблема бюрократии. Арон отмечает, что, хотя эта проблема занимала как Парето, так и Вебера, их взгляды по этому воп­росу существенно расходились. Парето, избрав в качестве от-

13

правкой точки чистую экономику и либеральную модель, тес­но связывает бюрократию с государством, протекционизмом, мерами, принимаемыми или рекомендуемыми политиками в своих собственных интересах, под предлогом более справед­ливого распределения богатства и улучшения положения масс. В отличие от Парето Вебер видит причину бюрократизации не в демагогах и плутократах, не в налогах или необходимости потворствовать избирателям. Он рассматривает это явление как неодолимое движение, обусловленное самой природой труда на промышленных предприятиях или характером соци­альных отношений независимо от частного или общественного характера собственности на средства производства и т.д.

Какие теоретические проблемы поставил перед Парето ис­торический опыт? — спрашивает Арон. Во-первых, итальян­ский социолог должен был объяснить разительное сходство между религиозными и политическими идеологиями, постоян­ство определенных явлений, составляющих социально-полити­ческую систему. Во-вторых, на основе этой статической тео­рии Парето должен был рассмотреть направление развития общества в свете прогресса бюрократии. Теория остатков и производных разрешила первую проблему, всеобщая теория равновесия и отношений взаимозависимости — вторую. Но эти две теории сами подчинены метатеории,, другими словами, созданной Парето концепции науки.

Сопоставляя социальные доктрины К.Маркса и М.Вебера, Арон не скрывает своих исследовательских симпатий к по­следнему. Он подчеркивает, что ценностный подход к обще­ственным процессам гораздо продуктивнее, нежели экономи­ческий детерминизм. Макса Вебера западные ученые оценива­ют как крупного теоретика, сопоставимого с такими значи­тельными фигурами, как Ф.Ницше, З.Фрейд, О.Шпенглер. Объективно социологическая доктрина Вебера противостояла марксистской концепции.

Арон весьма убедительно раскрывает лабораторию иссле­довательской мысли М.Вебера, который, выдвинув гипотезу о значении идеальных компонентов исторического процесса, за­тем скрупулезно проверяет ее, обращаясь к разнохарактер­ным религиозным феноменам. Так складывается общеистори­ческая интерпретация общественной динамики, особенно на­глядно представленная генезисом капитализма. Он, по мнению Вебера, вызван к жизни этикой аскетического протестантиз­ма. Французский социолог пытается вслед за Вебером рас­крыть содержание грандиозного процесса рационализации. Истоки этого феномена Вебер усматривает в раннеиудейских и христианских пророчествах.

14

Что касается собственно капитализма, то Вебер видит важ­ную черту западной цивилизации именно в том, что она поко­ится на идее религиозного отношения к профессиональному долгу. Богомольный иррационализм породил экономический и производственный рационализм в самой стойкой и совершен­ной социальной форме, которая когда-либо была известна ис­тории. Хотя у Вебера отсутствует анализ экономической структуры общества предреформационного периода, его вы­вод о значении типа сознания, ценностно-практических уста­новок в общественной динамике кажется Арону довольно убедительным. Методология Вебера утвердилась сегодня как наиболее значимая и позволяющая расширить свои рамки.

Среди других проблем, которые исследует Арон в социоло­гической концепции Вебера, представляет интерес понятие «рационализация». На пороге XX в. рационалистическая тради­ция часто выглядит несколько урезанной и доведенной до эпи­стемологии. Рациональное все чаще рассматривается как уни­версальная категория, охватывающая чистую логику в класси­ческом или современном мышлении, диалектику и даже неко­торые формы мистического опыта. Разумеется, этот тезис о едва ли не всеохватном смысле понятия рациональности тре­бует, критического рассмотрения.

Характеристики

Список файлов книги