Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 56

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 56)

1851 г., 17 июля. Генерал Маньян, преданный принцу-президенту, на­
значен военным губернатором Парижа вместо Шаргарнье, сторон­
ника монархистского большинства в Законодательном собрании.

2 декабря. Государственный переворот: объявление осадного положе­ния, роспуск Законодательного собрания, восстановление всеобщего избирательного права.

20 декабря. Принц Наполеон 7350 тысячами голосов при 646 тысячах против избран на 10 лет и получил все полномочия для разработки новой конституции.

1852 г., 14 января. Обнародование новой конституции.

20 ноября. Новый плебисцит одобряет 7840 тысячами голосов при 250 тысячах против восстановление императорского достоинства в лице Луи Наполеона, взявшего титул Наполеона III.

298

Примечания

Тем не менее Конт не принадлежал к приверженцам бонапартист­ской традиции. Со времени учебы в лицее г. Монпелье он очень не­приязненно относился к политике Наполеона и к легенде о нем. Если не считать периода Ста дней, когда Конт, в то время студент Политех­нической школы, находился под влиянием якобинского энтузиазма, охватившего Париж, то Бонапарт представлялся ему типом великого человека, который, не поняв хода истории, был только реакционером и ничего не оставил после себя. 7 декабря 1848 г., накануне прези­дентских выборов, он писал своей сестре: «Насколько ты меня зна­ешь, я не изменился в чувствах, какие испытывал в 1814 г. по отно­шению к ретроградному герою, и буду считать постыдным для моей страны политическую реставрацию его породы». Позднее он будет го­ворить о «фантастическом голосовании французских крестьян, кото­рые могли также даровать своему фетишу долголетие в два века и из­бавление от подагры». Тем не менее 2 декабря 1851 г. он аплодирует государственному перевороту, предпочитая диктатуру парламентской республике и анархии, и это его отношение приводит даже к уходу Литтре И либеральных сторонников позитивистского общества. Впро­чем, это не помешает Конту назвать «мамамушистским маскарадом» сочетание народного суверенитета с принципом наследования, кото­рое допускала реставрация Империи в 1852 г., и он будет тогда пред­сказывать крушение режима в 1853 г. Несколько раз — в 1851 г., затем в 1855 г. — Конт, публикуя призыв к консерваторам, выражал надеж­ду, что Наполеон III сможет обратиться в позитивистскую веру. Однако столь же часто он обращает свои надежды к пролетариям, философ­ской девственностью которых он восхищается и которую он противо­поставляет метафизике образованных людей. В феврале 1848 г. он сердцем с революцией. В июне, запертый в своей квартире на улице Месье-ле-Прэнс, расположенной неподалеку от баррикад, окружав­ших Пантеон, где разворачивались ожесточенные бои, Конт — на стороне пролетариев, против правительства метафизиков и литерато­ров. Когда он говорит о восставших, он говорит «мы», но он сожалеет о том, что они еще обольщаются утопиями «красных», этих «обезьян великой революции». Политическая позиция Конта в период Второй республики может, следовательно, показаться подверженной колеба­ниям и противоречивой. Однако она является логическим следствием той точки зрения, которая ставит превыше всего успех позитивизма, не может его признать ни за одной партией и видит, во всяком слу­чае, в революции лишь анархический преходящий кризис. Но над всеми чувствами преобладает одно: презрение к парламентаризму.

Отрывок из предисловия ко второму тому «Системы позитивной политики», опубликованному в 1852 г., накануне восстановления Империи, представляет собой концентрированное изложение взгля­дов Конта на события четырех предыдущих лет: «Наш последний кризис, представляется мне, способствовал бесповоротному переходу Французской республики из парламентской фазы, которая могла приличествовать только негативной революции, в диктаторскую фа­зу, единственно пригодную для позитивной революции. Следствием всего этого будет постепенное исцеление западной болезни по приме­ру окончательного согласования между порядком и прогрессом.

Если даже слишком порочное исполнение новорожденной диктату­ры заставило заменить раньше предусмотренного срока ее основной орган, эта неприятная необходимость тем не менее не восстановит господства какого-нибудь собрания — разве только на короткое вре­мя, которое нужно для прихода нового диктатора.

299

Согласно созданной мною исторической концепции, все прошлое Франции всегда способствовало тому, чтобы центральная власть одерживала верх. Эта нормальная диспозиция никогда бы не переста­ла существовать, если бы власть не приобрела в конце концов начи­ная со второй половины правления Людовика XIV реакционного ха­рактера. Следствием этого было век спустя полное упразднение коро­левской власти во Франции, отсюда и кратковременное господство единственного собрания, которое у нас должно было стать подлинно народным [т.е. Конвента].

Его авторитет был только следствием достойного подчинения энер­гичному Комитету, возникшему в его лоне с целью руководства геро­ической защитой Республики. Необходимость замены королевской власти настоящей диктатурой возникла скоро, как только в рамках нашего первого опыта конституционного строя стала развиваться бесплодная анархия.

К несчастью, необходимая диктатура нисколько не замешкалась с выбором глубоко реакционного направления, сочетая закабаление Франции с притеснением Европы.

Только по контрасту с этой плачевной политикой французское об­щественное мнение допустило затем единственный серьезный опыт, который мог быть опробован у нас, — пробу режима, · свойственного Англии.

Он подходил нам столь мало, что, несмотря на благодеяния мира, заключенного за Западе, его официальное насаждение в течение жиз­ни одного поколения стало для нас более пагубным, чем имперская тирания, привычно извращая умы конституционными софизмами, развращая сердца продажными или анархическими нравами и портя характеры усложняющейся парламентской тактикой.

Ввиду рокового отсутствия всякого истинного социального учения ЭТ.ОТ губительный режим продолжал существовать в иных формах по­сле республиканского взрыва 1848 г. Эта новая ситуация, спонтанно гарантировавшая прогресс и несущая в себе серьезную заботу о поряд­ке, вдвойне требовала нормального авторитета центральной власти.

Наоборот, в то время думали, будто устранение тщеславной коро­левской власти должно способствовать полной победе власти проти-: водействующей. Все те, кто активно участвовал в установлении кон­ституционного режима — в правительстве, в оппозиции или в загово­рах, — должны были быть бесповоротно устранены четыре года назад с политической сцены как неспособные или недостойные управлять нашей Республикой.

Но слепое, повсеместное увлечение поставило их под защиту Кон­ституции, непосредственно закрепившей парламентское всемогуще­ство. Интеллектуальное и моральное опустошение этого режима, до того затрагивавшее высшие и средние классы, коснулось даже проле­тариев благодаря всеобщему голосованию. '

Вместо перевеса, который должна была обеспечить центральная власть, она, терявшая, таким образом, неприкосновенность и непре­рывность, сохраняла, однако, конституционную недейственность, прежде скрывавшуюся.

Сокращенная до такого предела, эта необходимая власть совсем недавно удачно и энергично противилась невыносимой ситуации, столь же губительной для нас, сколь и постыдной для нее.

Народ инстинктивно отошел от анархического режима, не защи­щая его. Во Франции все больше и больше чувствуется, что конститу­ционный режим соответствует только так называемой монархической ситуации, тогда как наша республиканская ситуация допускает дик-

300

татуру и требует ее» {Auguste Comte. Système de politigue positive, t. II, Préface, lettre à M. Vieillard du 28 Février 1852, p. XXVI — XXVII).

Обо всем этом см.: H.Gouhier. La Vie d'Auguste Comte. 2-е éd. Paris, Vrin, 1965; H.Gouhiei. La Jeunesse d'Auguste Comte et la formation du positivisme. Paris, Vrin, 1933, t. I.

Отметим мимоходом: то, что Конт называет в этом отрывке общим за­блуждением, продолжает наблюдаться и в середине XX в., поскольку переходная ступень государственного устройства, свойственная Анг­лии, т.е. представительные учреждения, постепенно получает распро­странение во всем мире, хотя, надо признать, с переменным успехом. Заблуждение все больше становится общим, все более и более бес­смысленным.

3 ^ч

Я довольно регулярно получаю небольшое издание, называющееся

«Новый режим» и черпающее вдохновение в типично позитивист­ском способе мышления. Оно противостоит представительной фик­ции партий и парламента в реальной стране. Редакторы этого журна­ла к тому же очень умны. Они ищут иной способ представительства, чем тот, с каким мы знакомы по партиям и парламенту.

Из бравурных фрагментов нельзя не процитировать наиболее эф­фектную характеристику, данную Ламартину: «Я никогда не встречал человека, чей ум был более лишен заботы об общественном благе». И конечно же, нельзя не упомянуть о нарисованном Токвилем портрете Луи Наполеона.

В этом отношении показателен отрывок из «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта»: «Легитимисты и орлеанисты составляли, как сказа­но, две большие фракции партии порядка. Что же привязывало эти фракции к их претендентам и взаимно разъединяло их? Неужели только лилии и трехцветное знамя, дом Бурбонов и дом Орлеанов, различные оттенки роялизма, да и роялистское ли вероисповедание вообще? При Бурбонах властвовала крупная земельная собственность со своими попами и лакеями, при Орлеанах — финансовая аристок­ратия, крупная промышленность, крупная торговля, т.е. капитал со своей свитой адвокатов, профессоров и краснобаев. Легитимная мо­нархия была лишь политическим выражением наследственной вла­сти собственников земли, подобно тому как Июльская монархия — лишь политическим выражением узурпаторской власти буржуазных выскочек. Таким образом, эти фракции были разъединены^ отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями своего существования, двумя различными видами собственности, они были разъединены старой противоположностью между городом и деревней, соперничеством между капиталом и земельной собственностью. Что их вместе с тем связывали с той или другой династией старые воспо­минания, личная вражда, опасения и надежды, предрассудки и иллю­зии, симпатии и антипатии, убеждения, символы веры и принципы, — кто это будет отрицать? Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая над­стройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отно­шений. Отдельный индивид, которому эти чувства и взгляды переда­ются по традиции и в результате воспитания, может вообразить, что они-то и образуют действительные мотивы и исходную точку его дея­тельности. Если орлеанисты, легитимисты, каждая фракция стара­лась уверить себя и других, что их разделяет привязанность к двум различным династиям, то факты впоследствии доказали, что, наобо­рот, противоположность их интересов делала невозможным слияние

301

^v двух династий. И подобно тому как в обыденной жизни проводят раз­личие между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических бит­вах следует проводить ра .личие между фразами и иллюзиями партий и их действительной п, иродой, их действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной сущностью. Орлеани­сты и легитимисты очутились в республике друг подле друга с одина­ковыми притязаниями. Если каждая сторона, наперекор другой, до­бивалась реставрации своей собственной династии, то это лишь зна­чило, что каждая из двух крупных фракций, на которые разделяется буржуазия — земельная собственность и финансовый капитал, — до­бивалась реставрации собственного главенства и подчиненного поло­жения другого. Мы говорим о двух фракциях буржуазии, потому'что крупная земельная собственность, вопреки своему кокетничанию фе­одализмом и своей родовой спеси, насквозь обуржуазилась под влия­нием развития современного общества» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, с. 144 — 146).

Особенно следует отметить статьи Сержа Малле, собранные в книге под названием «Голлизм и левые» (см.: S. Mallet. Le Gaullisme et la Gauche. Paris, Seuil, 1965). По мнению этого социолога, новый ре­жим — не историческая случайность, «а упорядочение политической структуры в соответствии с требованиями неокапитализма». Голлизм есть политическое выражение современного капитализма. Сходный, однако не марксистский анализ мы находим у Роже Приуре, для кото­рого «де Голль пришел в 1958 г. к власти не только вследствие потря­сения в Алжире; он считал, что установил режим, задуманный в соот­ветствии с его взглядами на историю, и, исходя из этого, приспособил политическую жизнь к состоянию общества» {Roger Priouret. «Les institutions politiques de la France en 1970». — In: «Bulletin S.E.D.E.I.S.», n. 786, supplément «Futuribles», 1-er mai 1961).

Из произведений Эли Алеви сошлемся на следующие: Élie Halévy. La Formation du radicalisme philosophique. Paris, Alcan, 1901 — 1904 (3 vol.: t. I,. La Jeunesse de Benthame; t. II, L'Évolution de la doctrine utilitaire de 1789 à 1815; t. III, Le Radicalisme philosophique); Histoire de peuple anglais an XIX siècle. Paris, Hachette, 6 vol. (первые четыре тома посвящены периоду с 1815 по 1848 г., два последних — периоду с 1895 по 1914 г.); L' Ere des tyrannies, études sur le socialisme et la guerre. Paris, Gallimard, 1938; Histoire du socialisme européen (изло­жена по записям курса). Paris, Gallimard, 1948.

Библиография

P. Bastid. 1848. L'Avènement du suffrage universel. Paris, P.U.F., 1948.

P. Bastid. Doctrines et institutions politiques de la Seconde République. 2 vol. Paris, Hachette, 1945.

A. Cornu. Karl Marx et la Révolution de 1848. Paris, P.U.F., 1948. G. Duveau. 1848. Coll. «Idées». Paris, Gallimard, 1965.

M. Girard. Étude comparée des mouvements révolutionnaires en France en 1830, 1848, 1870 — 1871. Paris, Centre de documentation universitaire, 1960.

Характеристики

Список файлов книги