Раймон Арон - Этапы развития социологической мысли (1158956), страница 43

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 43)

По Монтескье, республика или монархия представляют со­бой или могут представлять собой умеренные режимы, в усло­виях которых сохранена свобода, в то время как деспотизм, или неограниченная власть одного, по сути своей не является и не может быть умеренным режимом. Тем не менее между этими двумя умеренными режимами — республикой и монар­хией — имеется принципиальная разница: равенство есть принцип античных республик, тогда как неравенство сословий и положений составляет сущность современных монархий или по меньшей мере французской монархии. Монтескье, следо­вательно, считает, что свобода может быть сохранена двумя путями или в двух типах общества: в небольших республиках античности, где наивысшая ценность — добродетель и где ин­дивиды как можно более равны и должны быть таковыми, и в современных монархиях — больших государствах, где высоко развито чувство чести и где неравенство положений предста­ет, так сказать, даже условием свободы. В самом деле, по­скольку каждый считает себя обязанным оставаться верным долгу, вытекающему из его положения, власть короля не вы­рождается в абсолютную, неограниченную власть. Другими словами, в условиях французской монархии — такой, какой ее воспринимал Монтескье, — неравенство выступает одно­временно движущей силой и гарантией свободы.

229

О днако при изучении Англии Монтескье встретился с но­вым для него феноменом представительного режима. Он кон­статировал, что в Англии аристократия занималась торговлей и при этом отнюдь не коррумпировалась. Он, таким образом, ис­следовал либеральную монархию, основанную на представи­тельстве и примате торговой деятельности.

Замысел Токвиля можно рассматривать как развитие тео­рии английской монархии по Монтескье. Делая свои записи после Французской революции, Токвиль не может допустить, что основой и гарантией свободы в современных условиях служит неравенство положений, то неравенство, интеллекту­альные и социальные устои которого исчезли. Безрассудно стремиться восстановить авторитет и привилегии аристокра­тии, уничтоженной Революцией.

Таким образом, свобода в современных условиях, если го­ворить в стиле Бенжамена Констана, не может основываться, как это предполагал Монтескье, на различии корпораций и со­словий. Главным фактором становится равенство условий².

Поэтому важнейшее положение Токвиля таково: свобода не может основываться на неравенстве, она должна базиро­ваться на демократической реальности с ее равенством усло­вий и быть защищена институтами, образец которых (полагал он) представлен в Америке.

Однако что он подразумевал под свободой? Токвиль, мане­ра письма которого отличается от стиля современных социоло­гов, не дал ее определения, исходя из каких-либо критериев. Но, по-моему, нетрудно уточнить, в соответствии с научными требованиями XX в., что именно он называл свободой. К тому же я думаю, что его понимание свободы очень сходно с тем, из которого исходил Монтескье.

Первая составляющая понятия свободы — это отсутствие произвола. Когда власть осуществляется лишь в соответствии с законами, индивиды в безопасности. Следует, впрочем, остере­гаться людей: они не настолько добродетельны, чтобы поддер­живать абсолютную власть, не коррумпируя ее; никому не нужно предоставлять абсолютной власти. Значит, нужно, как сказал бы Монтескье, чтобы власть останавливала власть, что­бы было множество центров принятия решений, политических и административных органов, уравновешивающих друг друга. А поскольку все люди — подданные, нужно, чтобы те, кто осуще­ствляет власть, были так или иначе представителями управляе­мых, их делегатами. Другими словами, нужно, чтобы народ, на­сколько это физически возможно, управлял самим собой.

Интересовавшую Токвиля проблему можно вкратце сфор­мулировать так: при каких условиях общество, в котором име-' ет место тенденция к единообразию судеб индивидов, может

230

не погрузиться в деспотизм? Или: как совместить равенство и свободу? Но Токвиль в такой же мере принадлежит социоло­гической науке, как и классической философии, с которой он связан через Монтескье. Чтобы понять суть политических инс­титутов, он поднимает вопрос о состоянии общества в целом.

Прежде чем двигаться дальше, следует, однако, рассмот­реть, как Токвиль истолковывает то, что в глазах его совре­менников — Конта и Маркса — имело существенное значе­ние, ибо это истолкование раскрывает направление его мысли.

По моим сведениям, Токвиль не знал работ Конта. Конеч­но, он слышал о них, но они, кажется, не сыграли никакой ро­ли в развитии его мысли. Не думаю, что он знал и произведе­ния Маркса. «Коммунистический манифест» пользуется боль­шей известностью в 1948 г., чем он пользовался в 1848 г. В 184 8 г. это был памфлет политического эмигранта, укрывше­гося в Брюсселе; нет доказательств того, что Токвиль знал сей безвестный памфлет, впоследствии прославившийся.

Что же касается феноменов, по мнению Конта и Маркса, существенных, а именно индустриального общества и капита­лизма, то, разумеется, Токвиль говорит и о них.

С Контом и Марксом, он сходится в признании того, так ска­зать, очевидного факта, что основными видами деятельности в современных обществах являются торговля и промышленность. Он говорит об этом, имея в виду Америку, и не сомневается, что подобная тенденция характерна и для европейских стран. Излагая свои мысли в стилистическом плане иначе, чем Сен-Си­мон или Конт, он также охотно противопоставлял общества прошлого, где преобладающей была военная деятельность, об­ществам своего времени, цель и миссия которых заключалась в обеспечении благополучия большинства.

Он исписал немало страниц, утверждая превосходство Аме­рики в сфере промышленности и никоим образом не недооце­нил основной черты американского общества³. Однако когда Токвиль пишет о преобладании коммерции и промышленности, он объясняет это преобладание в основном сравнительно с про­шлым и применительно к своей ведущей теме демократии. При этом он пытается показать, что деятельность в сфере промыш­ленности и торговли не возрождает аристократии традиционно­го типа. Неравенство судеб, предполагаемое самой деятельно­стью в области торговли и промышленности, не кажется ему противоречащим уравнительной тенденции, которая обнаружи­вается в современных обществах. К тому же фортуна в сфере коммерции, промышленности и движимости, если можно так выразиться, прежде всего непостоянна. Она не обеспечивает верности семьям, которые удерживают свое привилегирован­ное положение от поколения к поколению.

231

Вместе с тем между руководителем в промышленности и рабочими не создаются отношения иерархической солидарно­сти, существовавшие в прошлом между сеньором и крестьяна­ми или фермерами. Цдинственное историческое основание по­длинной аристократии — это собственность на землю и воен­ная профессия.

Поэтому в социологии Токвиля неравенство богатства, под­черкнутое, насколько это возможно, не противоречит фунда­ментальному равенству условий, свойственному современным обществам. Конечно, как указывает в одном месте своей книги Токвиль, если когда-нибудь в демократическом обществе вос­становится аристократия, это произойдет через посредство ру­ководителей промышленности*. Тем не менее в целом он не считает, будто современная промышленность порождает ари­стократию. Он скорее полагает, что неравенство богатства ста­нет уменьшаться по мере того, как современные общества бу­дут становиться более демократическими, тем более что форту­на в сфере промышленности и коммерции слишком ненадежна, чтобы быть источником прочной иерархической структуры.

Другими словами, наперекор катастрофическому и апока­липсическому видению развития капитализма, свойственному марксизму, Токвиль развивал, начиная с 1835 г., полувостор­женную, полубезропотную (скорее безропотную, чем востор­женную) теорию государства всеобщего благоденствия, или общую теорию обуржуазивания.

Интересно сопоставить три видения: Конта, Маркса и Ток­виля. Одно из них — организационное видение тех, кого се­годня называют технократами; второе — апокалипсическое видение тех, кто вчера был среди революционеров; третье — умиротворенное видение общества, где каждый кое-чем вла­деет и все или почти все заинтересованы в сохранении обще­ственного порядка. Лично я думаю, что из этих трех видений больше всего соответствует западноевропейским обществам 60-х гг. взгляд Токвиля. Ради справедливости следует доба­вить, что европейскому обществу 3 0-х г.г. более отвечала кон­цепция Маркса. Таким образом, остается открытым вопрос о том, какое из этих трех видений будет соответствовать евро­пейскому обществу 90-х г.г.

2. Американский опыт

В I томе «Демократии в Америке» Токвиль перечисляет причины, делающие американскую демократию либеральной. Это перечисление позволяет нам одновременно уточнить, ка­кой теории детерминант он придерживается.

232

Токвиль называет три рода причин, причем его подход в не­малой степени сходен с подходом Монтескье:

• случайная и своеобразная ситуация, в какой оказалось аме­
  риканское общество;

• законы;

• привычки и нравы.

Случайная и своеобразная ситуация — это одновременно географическое пространство, на котором обосновались при­бывшие из Европы иммигранты, и отсутствие соседних госу­дарств, государств враждебных или как минимум опасных. Американское общество до поры, описываемой Токвилем, имело исключительную выгоду вследствие минимума диплома­тических обязательств и военного риска. В то же время это общество было сотворено людьми, которые, обладая техниче­ским снаряжением развитой цивилизации, устроились на ог­ромном пространстве. Эта не имеющая аналогов в Европе си­туация — одно из объяснений отсутствия аристократии и при­дания первостепенного значения деятельности в промышлен­ной сфере.

Согласно современной социологической теории, условием образования аристократии, связанной с земельной собствен­ностью, служит нехватка земли. В Америке же территория столь необъятна, что нехватка исключена, и аристократиче­ская собственность не могла сложиться. У Токвиля эта идея уже встречается, но лишь среди многих других, и я не думаю, что она представляется ему основным объяснением.

Действительно, он скорее подчеркивает систему ценностей иммигрантов-пуритан, их двойное чувство равенства и свобо­ды и набрасывает теорию, согласно которой особенности об­щества объясняются его истоками. Американское общество будто бы сохраняет систему морали своих основателей, пер­вых иммигрантов.

Как примерный последователь Монтескье, Токвиль уста­навливает иерархию этих трех родов причин: географическая и историческая ситуации оказываются менее значимыми, чем законы; законы — менее важными, чем привычки, нравы и ре­лигия. В тех же условиях, но при других нравах и законах по­явилось бы другое общество. Анализируемые им исторические и географические условия оказались только благоприятствую­щими обстоятельствами. Истинными причинами свободы, кото­рой пользуется американская демократия, служат хорошие за­коны, а в еще большей мере привычки, нравы и верования, без которых там не было бы свободы.

233

Американское общество может служить европейским об­ществам не примером, а уроком, демонстрируя им, как в де­мократическом обществе обеспечивается демократия.

Главы, которые Токвиль посвятил американским законам, можно изучать с двух точек зрения. С одной стороны, молено задаться вопросом о том, насколько точно Токвиль понял ме­ханизм действия американской конституции того времени, в какой мере он предусмотрел ее изменения. Другими словами, молено провести приемлемое, интересное и обоснованное,исс­ледование, сопоставляющее интерпретацию Токвиля с други­ми толкованиями, которые давались и даются сегодня его эпо­хе⁵. Этого аспекта я не буду здесь касаться.

Второй возможный метод сводится просто к восстановле­нию основных направлений толкования американской консти­туции, предложенного Токвилем, с целью выявить его значе­ния для решения общесоциологической проблемы: какие зако­ны в демократическом обществе наиболее способствуют со­хранению свободы?

Прелсде всего Токвиль всячески подчеркивает выгоды, ко­торые Соединенные Штаты извлекают из федеральной приро­ды своего устройства. При федеральном устройстве можно так или иначе сочетать преимущества больших и малых госу­дарств. Монтескье в «Духе законов» уже посвятил главы это­му же принципу, позволяющему располагать силой, необходи­мой для безопасности государства, избегая неприятностей, свойственных большим скоплениям людей.

В книге «Демократия в Америке» Токвиль пишет:

«Если бы существовали только маленькие нации и вовсе не было бы больших, человечество, наверное, стало бы более свободным и более счастливым; но нельзя сделать, чтобы не было больших наций. Последнее обстоятельство вводит в мир новый элемент национального процветания — силу. Что толку в картине довольства и свободы, которую представляет собой жизнь народа, если он ежедневно чувствует себя незащищен­ным от возможности быть разгромленным или завоеванным? Что толку в фабриках и торговле, которые есть у одного наро­да, если другой господствует на морях и на всех рынках? Ма­лые народы нередко несчастливы совсем не потому, что они малые, а потому, что они слабые; большие процветают совсем не потому, что они большие, а потому, что сильные. Таким об­разом, сила для народа — это часто одно из главных условий счастья и самого существования. Отсюда следует, что, за иск­лючением особых обстоятельств, малые народы всегда конча­ют тем, что их насильственно присоединяют к большим или . они объединяются сами. Не знаю более жалкого состояния,

234

Характеристики

Список файлов книги