Диссертация (1149009), страница 37
Текст из файла (страница 37)
Он выделял внутри марксизма, помимо «холодного красного цвета»анализа условий исторического развития и экономического детерминизма, такжеи «теплый красный цвет», осваивающий конкретно-утопический потенциалсоциалистического учения, потенциал человеческой надежды, объединяющиймарксизм, в том числе и с религиозными традициями. Способность кпредвосхищению и построению конкретной утопии Блох считает важнейшимреволюционным фактором. Саму религию он понимает как воплощениенеисполненных надежд, обнаруживая в христианстве атеистическую тенденцию ввиде линии Спасения.Большое внимание философия Блоха привлекла в среде радикальныхпротестантских теологов, где концепция атеистического христианства илихристианства после смерти Бога самостоятельно формулируется в 1940-х вработах пастора Дитриха Бонхёффера, погибшего в нацистском концлагере.Особой остроты дискуссия о «смерти Бога» и атеистическом течении внутрихристианствадостигаетв1960-1970-енафонегонкивооружений,всевозрастающей автоматизации человеческой жизни и становления «обществапотребления».
В Германии значительную популярность имеют основателитеологии надежды Юрген Мольтман и политической теологии Иоганн БаптистМец, во многом близкие Эрнсту Блоху и активно участвующие вхристианимарксистов.ВоФранциисвоеобразныйсинтездиалогемарксизма,критической теории и христианства осуществляет Жак Эллюль, называющий себя 252К. Маркс и Ф. Энгельс, О религии.
М. 1955, с.30179 «христианским анархистом». В США значительный интерес вызывают работыХарви Кокса и, особенно, Томаса Альтицера, представляющего теологию смертиБога, объявившего во имя полноты и реальности воплощения Христа войнувсякой трансцендентности и в этом считающего своими предшественникамиУ.Блейка, Г.Гегеля и Ф.Ницше.Происходят серьезные изменения и внутри институциональной церкви, вчастности, католичества. В середине двадцатого столетия с приходом папыИоанна XXIII — на протяжении многих веков консервативная и самодовольнаяКатолическая церковь, критически осмыслив свое современное положение, навтором Ватиканском соборе провозгласила «выбор в пользу бедных», выпустивсоответствующую энциклику, где среди прочегопризнавалась возможностьдиалога с марксистами.
Конечно, различные течения внутри католичества посвоему понимали смысл такой установки: разница между, с одной стороны,орденом Opus Dei икардиналами, продолжавшими лицемерно рассуждать обожественности и справедливости, но одновременно покрывавшими зверстварежима Пиночета, и, с другой стороны, сторонниками появившейся теологииосвобождения, была огромной. Нельзя списывать со счетов и прагматичныйинтерес папской курии, своим обращением к социальным вопросам стремившейсясохранить католическую паству, численность которой снижалась значительнымитемпами после Второй мировой войны. Однако в целом «выбор в пользу бедных»свидетельствовал о готовности Католической церкви быть в диалоге с миром иадекватно отвечать на вызовы современности или, по крайней мере, понимать этивызовы.Латинская Америка, за которой в 1970-х с подачи советского кинорежиссераРомана Кармена закрепилось прозвище «пылающий континент», помимополитического процесса также оказалась важнейшим центром возрождениярадикальной христианской веры, обнаружившим себя в теологии освобождения.Это движение продолжает развиваться и в XXI веке, проявляясь как религиознаясоставляющаялатиноамериканского «левого поворота», ознаменованногопобедами боливарианского движения в Венесуэле, Эво Моралеса в Боливии,180 успехами новых социальных движений, например, движения безземельныхкрестьян в Бразилии и рядом других достижений.Третий мир как «мир бедных» сегодня, безусловно, в центре религиозногодвижения и религиозного творчества.
Именно там обнаруживается наибольшаявосприимчивость к евангельскому посланию. Проблема секуляризации не стоиттам так остро как в США и странах Европы. По этой причине радикальноехристианство в лице теологии освобождения отталкивается не от фактовсекуляризации и мирского «совершеннолетия», а от масштабов нищеты ибедствий, унижающих достоинство человека. «Вопрос заключается не в том, какговорить о Боге в совершеннолетнем мире.
Этот старый вопрос задаетсяпрогрессивной теологией. Нет, собеседником теологии освобождения являетсясообщество деперсонализированных, не признаваемое за людей существующимсоциальным порядком — эксплуатируемые классы, маргинализированныеэтнические группы и презираемые культуры. Наш вопрос заключается в том какдонести до них в этом бесчеловечном мире, что Бог есть любовь, и эта любовьделает нас всех братьями и сестрами»253, - поясняет один из основателей теологииосвобождения перуанский священник Густаво Гутьеррес.Сдевальвациейрелигии«обществомпотребления»иподъемомфундаментализма в конце XX века, несмотря на внешние отличия, одинаковосводящим старую религиозность в прокрустово ложе идеологии, становитсянеобходимым новое осмысление религиозного языка, открывающее в самойрелигии, помимо тумана идеологии, также прекрасные острова утопии,противостоящие первым.Достижению этого немало поспособствует общаяреабилитация утопического в социальных науках, особенно в марксизме,позволяющая по-новому взглянуть на старое и в отброшенном старомпредвосхитить новое.
Религиозная эсхатология и «прекрасная лунная ночь»благочестивогоТомасаМюнцеранаходятсебявобразебудущего,предвосхищаемом лучшими умами социальной критики XX века. Пространствоутопии предоставляет возможность для такого открытия и такой встречи. Вызовы 253Gutierrez G., The power of poor in history. London, SCM Press, 1983, p.
193181 современности делают эту встречу как никогда актуальной. В этом нас убеждает,в том числе, и тенденция конвергенции концепций социальной критики ирелигиозного модернизма 1960-1970-х, к сожалению, прошедшая мимо нашейстраны.182 ЗаключениеВ ходе исследования было выявлено:1.Утопия–специфическаяформаосвоениясоциальнойдействительности, связанная с процессуальным характером последней и наличиемобъективносуществующейисторическойтенденциидлясоциальныхпреобразований. Утопии свойственны социально-критическая, предвосхищающаяи прогностическая функции, выражающиеся в стремлении к социальному идеалу,неизбежно в той или иной форме противопоставляемому наличной реальности.2.Следует говорить об особом утопическом сознании. Как утопическойимпульс, так и сопротивление ему заложены в психической структуре человека, втех слоях психики, что находятся за пределами сознания индивида, но проявляютсебя и на сознательном уровне – в виде соответствующих действий и суждений.То, что приближает утопию или ее «конец» в вульгарном понимании,одновременно создает условия для блокирования утопического импульса всознаниисовременногочеловека,редуцируяспособностьиндивидакпредвосхищению действительно Нового.3.В истории нет жесткого детерминизма, в ней есть лишь процессы итенденции.
Эти процессы и тенденции отражаются в психике и сознаниичеловека, в свою очередь «работающих» над тем, что находится извне, производяволевой импульс, направленный на возможное будущее и способствующийизменениям наличной социальной реальности. Утопия возражает жесткомудетерминизмуисторицизма,предопределенностивутопическоепротивовессознаниепризнаниюестьсознаниеисторическойисторическойинициативы.4.Принципы разума и все увеличивающейся рациональности, накоторые опиралась старая утопическая традиция в борьбе с несправедливымсоциальным устройством и духовной нищетой жизни, сами содержат интенцию183 превращения в идеологию, то есть в определенных условиях начинаютформироватьложноесознание,служащееувековечиваниюрепрессииинесвободы.
Доминировавшая в XVII – XIX веках, тенденция утопической мысли,концептуально связанная с проектом Просвещения и свойственным ему типомрациональности, утвердившимся посредством покорения и всевозрастающегогосподства над Природой (соответственно и природным началом в человеке),находит свой трагический финал в технократической реальности XX-XXI века.5.В своей основе утопия обращена не столько к социально-экономическим проблемам, сколько к проблемам экзистенциальным и главной изних – проблеме смерти и страха личности перед смертью.
Политические ихудожественные практики, а также соответствующие социально-экономическиеизменения, идут уже следом - как способ решения проблемы, актуализированнойна уровне онтологии. Внутри самого объекта исследования (утопическогосознания) в середине XX века происходит серьезная трансформация. Современнаяутопия сосредоточена не столько на вопросах распорядка и организации обществаили же совершенствования техники, сколько на анализе экзистенции человека,непосредственности его чувств и переживаний, преодолении его страха переднебытием,невозможностиобщения,противодействиирастущейинструментализации жизни и борьбе за свободу, понимаемой не как выбор вусловиях изобилия благ, а как онтологический статус целостного неотчужденногочеловека.6.Утопическое сознание оспаривает смерть как онтологическуюсущность, как главенствующий экзистенциал нашего бытия.
Оно есть типсознания, признающий возможность того, что людям не придется больше умиратьи испытывать страх перед смертью. В то же время, ввиду антиномии смерти, осодержании утопии невозможно говорить в позитивных терминах, а только внегативных, через указания на то, чем утопия не является. В силу этого утопиядает негативный концепт будущего: мы знаем чего в нем не будет.7.Утопиярациональности,ставитвкорнесвоейзадачейотличающегосяутверждениеотдругогодоминирующейтипасегодня184 рациональности деструктивной производительности (деструктивной в отношенииприроды и природного начала в человеке).
Предвосхищение этой новойрациональности можно обнаружить и в прошлом, однако в прежние времена всилу различных причин из сферы социальной теории и общественного устройстваоно было вытеснено в сферу эстетики и народной религиозности, как правило,еретическойпоотношениюкгосподствовавшимцерквям.Этоттипрациональности базируется одновременно на естественной чувственности ивысших формах сознания, он указывает на необходимость умиротворениясуществования и настойчиво требует как последовательной гуманизацииприроды, так и натурализации человека, объединяя в себе как признаки утопииГорода, так и признаки утопии Аркадии.8.Эсхатологию следует рассматривать как предшественницу утопию вее современных и секуляризированных формах. Там же, где утопия не совершиларазрыва с религией, как например, в хилиастических движениях, эсхатология ивовсе продолжает прямо выражать ее суть.