Автореферат (1145203), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Поэтому часто «диалог» может существовать как нечтогрубое, не вмещающееся ни в какую образность. Чужое Я самим фактом своегобытия, фактом своей онтичности, которую просто невозможно перевести в хотьнемного здравую онтологичность, рвет коммуникативные сети, разрушаетконвенции, «правила» общения, отторгает даже само вопрошание, благодарякоторому стало бы возможным хоть сколько-нибудь к нему приблизиться.Темпоральность диалога-события – это всегда интенсивное настоящее. Ноиногда жесткое столкновение в настоящем, когда прошлые и будущие сжимаютсяв сингулярную точку, порождает чувство невыносимости такого настоящего,вызывая к жизни трагическое будущее, где проявляется «иное» или происходитприкосновение к нему.«Миры» участников «диалога» выстраиваются, во-первых, на своего рода«внутренней репрезентации» Я, в рамках которой «мир», «другие» обладают18отчетливостью, но Я – смутно и неопределенно.
Во-вторых, на эту «внутреннююрепрезентацию» проецируются, наслаиваются «репрезентации» «других», – Я«диалога» обречено «ловить аспекты себя в чужих сознаниях», но в то же времяокончательные кодификации «моего» Я, идущие от «других», зачастую просто неприемлемы.«Диалог»противостояние,кактиплитературнойпоэтикипротивоборство и, более того,разворачивает«скандал» столкновенияперсонажей, который предполагает упразднение субъектных позиционностей,занимаемых Я-участниками общения, и в то же время – это ситуация, когда Яформы идут трещинами, разрываются под натиском самости.
Одновременноразрывается и языковое поле, которое связывало Я-участников общения.«Диалог» – это чистое звучание «голосов», слышимых в «катастрофе»интерсубъективности,ноодновременно–эточистаяманифестацияЯ,предстающих друг перед другом в своей различенности.Безусловно, возникает аналитический соблазн использовать концепцию«диалога» Бахтина, которая дает возможность выскользнуть за пределысубъектно-объектной матрицы, для аналитики гостеприимства, обладающегосложной и динамичной структурой.
Действительно, «гость» и «хозяин», как иучастники«диалога»,предстаютневчередованиисубъект-объектныхпозиционностей, но, напротив, их сосуществование оказывается «неслиянно инераздельно», оно несет в себе полифонию смысла, желания, воли, власти.Аналитическим ресурсом концепции «диалогизма» является также и то, чтоона заставляет уделить серьезное внимание топологии, в которой встречаются Я и«другой-чужой», а также экспликации тех устройств, которые ответственны заучреждение связанности «хозяина» и «гостя», – связанности, несущей в себеответственность, долг как конститутивные начала феномена гостеприимства.
Издесь одной из важнейших исследовательских задач становится определение тогоединого этического поля, благодаря которому складывается экзистенциальноэтический резонанс этосных стратегий «хозяина» и «гостя». Концепция «диалога»М.М. Бахтина позволяет прочувствовать различие между «мирами», ихобитателями, требуя при этом отказаться от субъектно-объектного сценария в его19явном или инверсированном виде. Аналитика концепции «диалога» М.М. Бахтинапозволяет осуществить и первое приближение к феномену гостеприимства и, покрайней мере, эскизно очертить его контуры.Третья глава – «Сакральный архетип гостеприимства».
Представление огостеприимстве привычно-близко, расхоже, но в то же время попытка болееменее четко определить гостеприимство порождает немалые сложности.Существовало гостеприимство в «старых» сакральных «мирах», существовалогостеприимство как символически конфигурированная приоткрытость «иному» ипрактики гостеприимства, определяемые, различаемые и объединяемые поконфессиональному признаку, – признаку очень важному, во многих отношенияхрешающему,новсежележащемувнесобственнофеноменальностигостеприимства. Дело в том, что границы гостеприимства не совпадают сграницами вероисповеданий, подпадая под определение чего-то совершенноиного, что требует тщательной тематической и концептуальной экспликации.Очевидно, «arkhe» гостеприимства следует искать в традиционных «мирах», таккак они всегда несут в себе и отчетливое ощущение присутствия инстанции«чужого», и жестко выверенные техники контактности с «чужим», и «техникибезопасности» при встрече с «чужим», и «технологии» его приема.
Именно втакой двойственности складываются и «антропотехники» гостеприимства,которые мифичны по своей сути, если принять истолкование «мифа» А.Ф.Лосевым, то есть понимать под ним действительность, конститутивным ядромкоторой оказывается «личностность». В таком мире экзистенциальный смыслгостеприимства состоит в раз-личении сущих и одновременно в ощущениискрепы «миров».Символико-мифическиеоболочкиархаическихсоциацийнеизбежнопредполагают сакральность бытия-с-другими, чужими, а, тем самым, – гостя исамого гостеприимства, которое строго и четко очерчивает взаимоотношения с«пришельцами» из иных «миров»: с богами, с духами предков, с природнымистихиями и болезнями, воспринимаемыми как антропоморфные существа, сживотными и людьми.
При этом миф выводит человека за пределы повседневной20данности мира, открывая ему необъяснимую, но очевидную пред-данность инепредсказуемую заданность «инаковости» благодаря символической явленности.Слитность мифизма и символизма как «действия и действенной силы»предполагает невероятную точность и строгость, выверенность топосов, строгоетемперирование, прецизиозные практики сборки тел, жесткую настройкуэкзистенциальных стратегий, ответственное обращение с семиотическимипрактиками, и все это становится особенно явно в отношении полей и практик,связующих гетерогенные по своей сути топосы и «миры». Так, в соответствии смифологическими представлениями, человек, оказавшийся на пороге дома, можетбыть Богом или посредником между богами и людьми, и оттого столь жизненноважно распознать в «пришельце» гостя, что невозможно без инвестицийопределенных символических ресурсов.Сакральное, явленное в символическом, раскрывает онтологический рельефчеловеческих «миров», пронизанных обрядами, ритуалами, мифами, одни изкоторых направлены на поддержание неслиянного существования сакральной ипрофанной сфер; другие, – напротив, обеспечивают сообщение между ними,удерживая при этом различия.
Обряды подношения делают явной связь междусакральным и профанным «мирами». В принципе, и жертвоприношение,воплощающееся в праздниках, совершается ради возвращения к изначальнойсвязанности различающихся «миров» (Ж. Батай), восстанавливая утраченнуювселенскую целостность. Именно в такой данности жертвенность и дар в полноймере пронизывают праксис гостеприимства, становясь своего рода техникойпровокации иерофании: отдавая свое сокровенное, в пределе фактически – самогосебя, Я ждет знамения принятия или отторжения дара, через котороеприоткрывается явленность мира, иного по отношению к Я, манифестируютсяскрепы, связующие «наш мир» и «миры иные».
В жертвенности гостеприимстваскладывается ощущение совершенно конкретного присутствия и иного «мира»,откуда пришел гость, и связующих «миры» символико-онтологических уз.Именно поэтому гость в архаических «мирах» выступает как знамение силы,мощи Иного, облеченного в сакрально-символическое.21Действительно, хозяин и гость – это две силы, две силовые формации.
И,если следовать «силовой логике», то, на первый взгляд, единственная форма, вкоторую может отлиться их встреча, – война. Однако встреча хозяина и гостяструктурно обрамлена сакральным, благодаря чему собственно в понятийномсмысле на место невозможного приходит недопустимое.
Встреча хозяина и гостявыстраивается на принципе «коннекции» (Ж. Делез), который несет в себеопределенный императив: то, что возможно для гостя или хозяина в их топосах, вих мирах, совершенно недопустимо в неком третьем месте – «межмирье»,являющем их встречу. Тополого-мифические формации подобной «встречи»следует понимать не на основе геометрической метафоры, а, скорее, кактопологию сил, воль, желаний, умений-способностей. Это – представлениегеодезии сил, но сил, всегда конечных, имеющих свои пределы.
Вся сакральнаятопология,инаковаявотношениипространстваобыденнойреальности,символически выстраивается, отталкиваясь от особой точки отсчета, «центрамира», который высвечивается в каждой из страт топологической формации,наделяя их смыслом и ценностью. Центр топологии, как наиболее интенсивноесакральное место, совпадает с местом изначальной иерофании, благодаря которойконституируется сообщество, определяются стратегии поступания. В целомсакральное место – это топос сцепления космических сил, вертикальная ось мира,средоточие,местоманифестациибожественного,котороестягивает,консолидирует и в то же время различает человеческий, божественный и другие«миры».Подобнаяструктурированностькакбыпроецируетсяинафеноменальность гостеприимства: место, где становится возможной встречагостя, его обитание, места, для него запретные, топологическая структура«гостиной», – все это не только «места», зарезервированные для хозяина и гостей,но и «места» проявления сакрального как динамического силового потока.Ожидание гостя предполагает изменение на основе сакрального идеалатопологии повседневности: в нее привносятся первозданная чистота, симметрия игармония.
В топосе, где принимают гостя, время словно упраздняется, игоризонталь уступает место вертикали: позы и жесты участников ритуала22приобретают семиотическую глубину, сказанные слова наделяются особойзначимостью. В этой топологии действуют не обычные люди, а их символическиеаватары. И, с другой стороны, – места приема гостей становятся и для гостей, идля хозяев знаменательными, «памятными» местами.Очевидно, что топологические разметки гостевого феномена в сути своейсакральны и символичны. Они разворачивают и удерживают в своих пределахособый тип временности: время приема гостя – особое время, разрывающеемонотонное время повседневности, рутинное время жизни, потоки времени,принадлежащие и «хозяину», и «гостю», – это время не происшествий, нособытия.
Собственно, в феномене гостеприимства выражается комплексностьвременности как таковой, представляющей собой сплавление различающихсятемпоральныхпотоков.Вчастности,многомерностьтемпоральностигостеприимства проявляется в том, что гости могут приходить из времени ипрошлого (например, духи предков), и будущего (феномен профетизма). При этомв традиционных «мирах» будущее смыкается с прошлым или с «изначальным», тоесть предстает как «вечное возвращение подобного» (Ф. Ницше).