Автореферат (1144861), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Толстого (а затем П.М. фонКауфмана) был налажен тесный контакт между университетом и властью. При этомуниверситет использовал МНП и последовательно отстаивал принципы автономии всамых разных сферах, успешно добившись решения «женского» и «еврейскоговопросов». В то же время университетская администрация, будучи заинтересованной в27ограничении функций революционного Совета студенческих старост, пыталасьиспользовать власть для противодействияего влиянию.После 3-июньского переворотаситуация в университете вновь меняется.Как показано в 3 параграфе 8 главы (8.3. Июль 1907–1910: В круговой обороне:корпорация между «министерством» и «революцией»),МНП пытается оказатьдавление на университеты, теперь уже требуя от их администраций упраздненияцентральных студенческих университетских органов.
Неудача этого давленияоборачивается отставкой министра П.М. фон Кауфмана и назначением А.Н. Шварца (1января 1908 г.).Наступление А.Н. Шварца приводит к масштабному конфликтуминистра с Петербургским университетом осенью 1908 г., который удалось решить сбольшим трудом. После очередного кризиса в отставку уходит ректор И.И.
Боргман,которого сменяет Д.Д. Гримм.Кульминацией противостояния высшей школы и власти стал т. н. «кризис Кассо»,которому посвящен следующий параграф (8.4. 1910–1911: Кризис Кассо). В параграфереконструируется ход противостояния МНП и Петербургского университета, котороенарастало с осени 1910 г. В частности, показывается, что в отличие от Московскогоуниверситета петербургская профессорская коллегия избрала более гибкую тактикупротиводействия МНП, связанную с опорой как на различные политические силы, таки на личные контакты университетской администрации в правительственной среде.Эта тактика позволила корпорации выйти из кризиса более солидарной сминимальными потерями и возглавить университетскую фронду во всероссийскоммасштабе.В последнем параграфе 8 главы (8.5.
1912–1914: В эпоху второго «разгромавысшей школы») реконструируются основные события университетской жизни 1912–1914 гг., в частности, восстанавливается ход противостояния МНП и профессорскойколлегии. С одной стороны, МНП начало беспрецедентную операцию по кадровойсанации юридического факультета, с другой, университет (опираясь на тот жеюридический факультет) начал судебный процесс против МНП. В параграфе такжереконструирован механизм бойкота т. н.
профессоров-назначенцев МНП,осуществляемый преподавательской корпорацией, опиравшейся на оппозиционноестуденчество.Глава 9 («Башня из слоновой кости»?) посвящена последнему периодусуществования дореволюционного университета, различным сторонам жизниуниверситетской корпорации в эпоху заката и краха «старого порядка». Главараспадается на 3 параграфа. В первом параграфе (9.1. 1914–1917: Мобилизацияинтеллекта: оборона страны или наступление корпорации?)рассматриваютсяразличные аспекты «мобилизации интеллекта» в условиях военного времени,участиеуниверситета в работе на оборону, научные предприятия, направленные на«эмансипации от немецкой науки», благотворительные предприятия, связанные спомощью фронту и пострадавшим от войны, проявление «официального» инеформального патриотизма, участие университета в т. н. «войне профессоров»;различные проявления как «студенческого патриотизма», так и антивоенной фронды.В то же время отмечается, что в условиях сражающейся страны университет в целомпродолжал жить размеренной академической жизнью, в какой-то мере даже болееспокойной и автономной, нежели в довоенную «эпоху Кассо».
Студенческая фронда,28направленная против власти и империалистической войны, была привычной и немешала университетской элите смотреть в будущее с оптимизмом.Во 2 параграфе 9 главы (9.2. 1917–1922: Крах башни из слоновой кости) сделанапопытка проследить ход разрушения прежнего корпоративного уклада старогоуниверситета в эпоху революции и Гражданской войны, демонтажа его основныхструктур, ликвидации университетской автономии. Согласно наблюдениям автора,основными фактором, способствовавшим трансформации университетской структурыбыли не прямые репрессии против ученого сословия, а последовательный комплексшагов власти, направленных на то, чтобы сломать старую университетскуюкорпорацию (втягивание корпорации в диалог с Наркомпросом, постепенное созданиеновых «правил игры», использование карточной системы в условиях «военногокоммунизма», непрерывная реорганизация высших учебных заведений, созданиерабфака и начало студенческих чисток и т.
п.).Приведенные в 3 параграфе (9.3. Изгнанники Петроградского университета:опыт коллективного портрета) данные позволяют сделать некоторые выводыотносительно масштаба и характера университетского исхода послереволюционнойэпохи. В частности, проведенный анализ показал, что основная масса уехавших —ученые-гуманитарии, находившиеся в расцвете творческих сил и сумевшиепродолжить профессиональную карьеру на Западе. Можно предположить, чтовынужденная эмиграция в определенной мере даже способствовала тому, что многиепредставители гуманитарных наук получили мировую известность (М.И. Ростовцев,Ф.Ф. Зелинский, П.А. Сорокин, А.Н.
Макаров, Г.В. Вернадский и другие), создалицелые научные школы. В связи с этим, вероятно, верно и обратное предположение отом, что университетская гуманитарная наука советского периода в какой-то меребыла обречена на периферийность не только из-за идеологической изоляции, но ипотери своих выдающихся представителей. В то же время очевидно и другоеобстоятельство: основные причины исхода лежали в политической и идеологической,а не в академической или материальной сфере.
Наиболее титулованный вакадемическом смысле физико-математический факультет практически не былзатронут эмиграционным движением, что имело двоякие последствия для корпорациии науки. С одной стороны, фактическое отсутствие «утечки мозгов» создало хорошиеперспективы для сохранения и развития научных школ в советское время в областиестественных и точных наук, с другой стороны, остается неясным, способствовал ливыбор «остаться» успеху собственно научного творчества за «железным занавесом».В Заключении подводятся итоги исследования.
Подчеркивается, что университетрассматриваемого периода несомненно являлся территорией академической свободыи в этом контексте являлся социальным и культурным экспериментом, превращавшимего в своеобразное «государство в государстве», жизнь в котором определялась вомногом своими собственными установками и правилами. В рамках авторитарногообщественного уклада поздней империи университет представлял собой «территориюсвободы» не только в академическом, но отчасти и в гражданском смысле, что делалоего важным центром социально-политической жизни. Собственно академическиерезультаты эксперимента, на первый взгляд, выглядят впечатляюще.
Университетскаяавтономия позволила русской науке выйти на мировой уровень, а созданнаякорпоративная организация послужила основой для создания мощных научных школ в29различных областях знания. Воспитание ученого в условиях «академической свободы»проходило как в рамках формальных (семинарии, лаборатории), так и многочисленныхнеформальных корпоративных структур (кружки, общества, профессорские салоны),тесного и иногда почти родственного взаимодействия учителя и ученика. Опытколлективного портрета петербургского преподавательского мира показывает нетолько эффективно работающие механизмы постоянно растущей конкуренции запрофессорскую позицию, но и успешное сосуществование различных корпоративныхукладов в разных областях знания.Между тем, нельзя не обратить внимания наспецифику патерналистской модели университетской организации, которая вусловиях эволюции университетской системы от классической модели к массовомууниверситету не всегда была способна справиться с новыми задачами.
Интересно, чтоукреплению патерналистской модели способствовало само МНП, которое в рамкахсвоей политики только укрепляло позиции профессоров как воспитателейстуденчества и новых поколений интеллигенции, что вполне отвечало политическимамбициям российских «мандаринов». Неудивительно, что университет как корпорациядистанцировался от всяких прикладных задач, в центр своей деятельности ставягражданское воспитание юношества и идеалы высокой науки. Между тем, позиция«башни из слоновой кости», как не парадоксально, способствовала тому, что«автономный» университет становится центром притяжения интеллигенции, вокругкоторого возникает множество формальных и неформальных общественных структур,без которых немыслимо представить ни историю отечественной науки, ни историюроссийского общества рубежа XIX–ХХ вв. Крах «башни из слоновой кости»в годыреволюции и Гражданской войны означал не только конец старого университета иполитических амбиций профессуры, но ликвидацию почти всех общественныхструктур созданных вокруг университета.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
