Диссертация (1137497), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Clair, 2004]. Неслучайно изданиясочинений подкрепляются портретом автора, причем визуальный ряд продумывается тщательно как серия ролевых изображений, сопровождающих выход нового сочинения. Автор становится художественной моделью. Напом-12ним, что портреты Байрона, Кольриджа, Вальтера Скотта строились по заданному романтическому канону, и в их изображениях всегда присутствовализрительные константы – позы, костюм, интерьер и т.д. [Вайнштейн, 2008]. Ксередине XIX века отдельное издание поэтического произведения или романасопровождалось портретом автора и портретом главного героя. Герой (лирический), странствующий, влюбленный, рефлексирующий, воспринималсяпубликой как авторское alter ego, лицо, биографически тождественное сочинителю [Веселовский, 1912].
Любопытно, что первые романы Диккенса, Теккерея, Шарлотты Бронте выходили в двойном визуальном сопровождении,представлявшем словно бы зрелищный аккомпанемент текста для усиленияубедительности: портрет главного героя или героиня воспроизводился в парес портретом автора.Парадоксы восприятия фигуры литератора заключались в том, что высокие романтические абстрактные черты личности в сознании аудитории уживались с вполне конкретными, бытовыми свойствами писательской натуры: к сочинителю можно было обратиться с просьбой, задать вопрос, сослаться на егонепререкаемый авторитет. С одной стороны, небожитель, обитатель Парнаса,с другой - завсегдатай литературных салонов и журнальных редакций, выполняющий заказ читателей. Автор становился персонажем какого-то большогоповествования, которое складывалось из фактов и эпизодов его реальнойжизни, сознательно конструируемых и отбираемых журнальной критикой, всочетании с его текстами.
Биография писателя тоже в своем роде превращалась в роман. И Байрон был первопроходцем, первым создателем такого способа повествования, когда герой, синонимичный автору, переходит из текстав текст со всеми своими узнаваемыми атрибутами, так что разные сочиненияв восприятии читателя выстраивались в единую цепь глав, эпизодов такого романа. В эпоху романтизма рождались новые отношения между сочинителем иего адресатом, воспринимающим автора как своего «знакомого», что создавало иллюзию сокращенной дистанции между литературой и читающей публикой. В этом обстоятельстве видится генетическая связь читательского13опыта, приобретенного в эпоху романтизма и в викторианскую эпоху в Британии.
Этот опыт усваивался и в России.Еще один литературный урок, проживаемый русской культурой на протяжении первых десятилетий XIX века, - это постижение мира вальтер-скоттовских романов как целостной литературной системы. Данная проблема хорошо изучена [Долинин, 1988]; [Левин, 1975], но нам необходимо напомнитьо вальтер-скоттовской «эпидемии», разрушившей территориальные границыи охватившей все читающее общество середины 1820-х годов.
Увлечение, азатем охлаждение к этому типу исторической литературы, «расчет» с собственной, столь длительной очарованностью Вальтером Скоттом наступает вэпоху позитивизма в середине – второй половине XIX века. Полемика с Вальтером Скоттом порождала социальный роман Бальзака, психологический роман Стендаля, светскую повесть. Знаменательно, что Карлейль спорил с Вальтером Скоттом в то время, когда уже состоялся литературный дебют Диккенса,и у Диккенса по контрасту с Вальтер Скоттом обнаруживают то дидактическое, моральное начало, которого лишен "шотландский чародей".Понятно, что для английской литературы расставание с национальнойсвятыней, происходило труднее, чем для других культур. Даже смена литературных вех и появление Диккенса и Теккерея, новых национальных кумиров,не смогли сильно изменить соотношение сил в литературе.
Влияние ВальтераСкотта на викторианскую прозу в целом и роман воспитания в частности долгооставалось достаточно прочным. Вальтер-скоттовский тип повествования иего романный мир для читателя викторианской эпохи вроде бы содержал всенеобходимое – и роман путешествия, и воспитательный роман, и семейныесаги. Стоит отметить, что викторианская публика воспринимала Диккенса какученика вальтер-скоттовской школы и продолжателя ее традиций и только к1840-м годам начался последовательный спор новой эстетической системы,основанной на принципах исторического и социального детерминизма, с темиидеализирующими способами изображения человека, истории, среды, что закрепились в «уэверлеевских романах».
Английская проза викторианской14эпохи – это прежде всего «исследовательские» сочинения, а писатель приравнен к ученому-естествоиспытателю, изучающему человека в условиях изменяющихся обстоятельств, анализирует поведение, окружение, среду, в которой он воспитан. Значим в этом контексте опыт Теккерея, выпустившего в1844 году плутовской роман "Барри Линдон" как отчетливый аргумент в спорес вальтер-скоттовской традицией.
[Долинин, 1988, с.212]. Для Теккерея Вальтер Скотт и его продолжатели были предметом «разоблачений», потому чтоони прививали дурные вкусы, а театральность описаний, «декорации» и костюмы искажали подлинную историю."Когда же мы получим правдивое описание того времени? Нам нужны недобродушно-сентиментальные исторические зарисовки в духе романтическихпроизведений Вальтера Скотта, но настоящая, подлинная история, которая быиспугала честных людей нашего века и заставила возблагодарить Господа зато, что нами управляет булочник, а не барон", — писал он в одном из очерков[Теккерей, 1985, с.523]. Напомним, что в 1849 году выходит повесть Теккерея"Ревекка и Ровена", в которой доведены до комического абсурда все механизмы вальтер-скоттовского романа.
Получается, что литератор викторианской эпохи, отвергая искусственную условность вальтер-скоттовских характеров, находящихся вне времени и пространства, помещает героя в две системыкоординат – современную и историческую. Но вальтер-скоттовская школа иосознание ее опыта необходимы как предмет отталкивания и построения новой эстетической программы, актуальной для романа воспитания, исследующей путь героя, внутренние и внешние изменения человеческой натуры подвоздействием конкретных жизненных обстоятельств.Для отечественных романистов эта вальтер-скоттовская прививка долгоевремя сохраняла свою притягательность, и романы Вальтер Скотта традиционно входили в круг домашнего чтения и воспитания.
К примеру, в раннейредакции повести "Юность" Л.Н. Толстого сестра Дмитрия Нехлюдова читает"Айвенго" (23 глава): "Мы все уселись поуютнее около матовой лампы, горев-15шей на рабочем столе, Лиза взяла книгу и стала читать своим низким, но звучным контральто. Чтение было очень приятно. Оно не было предлогом сидетьвместе, но видно было по замечаниям, которые прерывали его, увлечение илюбовь к мысли и изящному. Наконец в 11 часов — Нехлюдова встала, сложила работу и сказала, что пора идти спать" [Толстой Л.Н., 1978, с.
380]. Вокончательной редакции «Айвенго» заменен на роман «Роб Рой», но в данномслучае мы не будем комментировать замену. Значимо само присутствие Вальтер Скотта в обязательном читательском обиходе.Известно, что Гончаров, еще будучи студентом Московского университета, внимательно изучал все произведения Вальтера Скотта, его эпос, наверное, неслучайно возвращался к воспоминанию об этом при обсуждении с В.А.Солоницыным идеи своего первого романа. Но об этом немного подробнееречь пойдет в другом разделе нашей работы.Позднее, в середине 1850-х годов, когда литературные сочинения оцениваются с точки зрения полезности, Вальтер Скотт тоже сохраняет категорию«меры», только меры отрицательной: в глазах критиков его романы были лишены каких-либо прагматических свойств [Альтшуллер, 1996]. Оставаласьразвлекательность, да и то устаревшая.
К примеру, в 1860-е годы Д.И. Писаревпротивопоставлял его "полезным работникам нашего века", "популяризаторамразумных идей по части психологии и физиологии общества" — Диккенсу,Теккерею, Троллопу [Писарев, 1956, с.412].Влияние английской литературы в пестрой и разнообразной картине русской словесности 1840-х - начала 1850-х годов поначалу уступает французскому, но в то же время сохраняет ведущие позиции прежде всего в томнаправлении беллетристики, которое развивает «натуральная школа». Жанр«физиологического очерка» впитывал иноязычный материал и стал основойдля крупной романной формы [Лотман Л.М., 1981, с.78]. Традиции английского «физиологизма» влияли на русскую литературу еще в XVIII веке (нравоописательные очерки «Spectator»’a и сатирических журналов, которые упоминались выше), а позднее «Очерки Боза» (1836) Диккенса; «Книга снобов»16(1846—1847) Теккерея и др.).
Французское влияние в этом направлении быломощнее, но и английское, особенно в викторианскую эпоху, оказывало заметное стимулирующее воздействие на русскую литературу [Манн, 1989, с.56].Если влияние английской литературы на русскую было достаточно системно исследовано на материалах XVIII – первой трети XIX веков (об этоммы писали выше), то вторая треть, да и вся вторая половина XIX века в целомосмыслена хуже, несмотря на то, что существует немало локальных исследований, связанных с отдельными эпизодами взаимодействия художественныхи эстетических систем английских и русских романистов.
Роман воспитанияне стал в этом смысле исключением. Причины подобной склонности исследователей к темам отдельных компаративистских сопоставлений мы видим в томобилии сложных, не всегда проясненных журнальных контекстов, в которыхсуществует литература и культура в этот период. И публика, и авторы, и новыетенденции в литературе, переводческие стратегии, отбор произведений дляпубликаций в 1840-1860-х годах во многом зависят от направления того илииного журнала, вкуса и политической ориентации издателя, журнальной полемики и конкуренции.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
