Л.Г. Лойцянский - Из моих воспоминаний записки профессора-политехника (1124032), страница 27

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 27)

Талантливым учеником К. А. Ушакова был Г. Н. Абрамович, который увлекся вопросами распространения турбулентных струй в пространстве, заполненном средой тех же физических свойств. Им была опубликована в дальнейшем монография, послужившая ему докторской диссертацией. Г. Н. стал крупным ученым, заведующим кафедрой в Московском авиационном институте, начальником основного отдела Центрального института авиамоторостроения (ЦИАМ), автором распространенного руководства по прикладной газовой динамике. Помимо внедрения в практику ФАС наших методов экспериментального исследования пограничных слоев на поверхностях моделей крыла, руководства некоторыми теоретическими работами сотрудников ФАС, консультациями в различных отделах ЦАГИ, меня привлекали еще к участию в «командирской учебе», так назывались имевшиеся в ЦАГИ курсы повышения научной квалификации сотрудников, Мне поручили прочесть несколько лекций по физической гидромеханике для участников «командирской учебы».

Однако в один из приездов в Москву меня вызвали в партком ЦАГИ, где повели со мной глубоко взволновавшую меня беседу. Я был обвинен ни меньше, ни больше чем в участии в дезинформации работников ЦАГИ зарубежными идеями о, может быть, и не существующем, на самом деле, пограничном слое и совершенно не нужной в научной работе ЦАГИ теории турбулентных движений. Моя работа в качестве консультанта объявлялась вредной. Мне было предложено прекратить мои приезды в Москву и отказано в работе в ЦАГИ. Причиной являлось насаждаемое невежественными «идеологами» отрицательное отношение ко всем новым областям науки, особенно, приходившим из-за рубежа.

Под запретом было учение об управлении движениями и техническими процессами — кибернетика. На много лет было заторможена развитие электроники и компьютерной индустрии, «лысенковщина» подавляла изучение признанных всем миром основ биологии и генетики. Нелепым было отрицательное отношение к реактивному самолетостроению и реактивной технике. 115 Сотрудничество с ЦАГИ При ЦАГИ существовал философский семинар, руководимый неким «профессором» Энгелем '.

Мне пожаловались на малокомпетентное руководство семинаром по важному для работников ЦАГИ вопросу о философских основах теоретической механики и попросили посетить семинар. Нетрудно было убедиться в том, что, кроме прикрытых марксистской фразеологией путаных мыслей, лекция Энгеля ничего не содержала, Я не удержался, выступил и изложил свои критические соображения в достаточно деликатной форме. Энгель мне ничего не возразил, а в начале следующей лекции обьявил мое выступление «махистским».

Ярлык на меня был навешен, и партком поспешил этим обстоятельством воспользоваться. Спасти меня могло только чудо, и оно явилось в лице английского экспериментатора Мелвила Джонса, который в своей «летающей лаборатории» на крыле самолета наблюдал пограничный слой, ламинарный режим движения в нем в лобовой части крыла, последующий его переход в турбулентный режим и отрыв вблизи задней кромки крыла. Сообщение об этом, полностью реабилитировавшем меня, факте привело к счастливому окончанию инцидента. Передо мной извинились и попросили продолжить мои консультантские обязанности.

Должен отметить, что сомнения в существовании пограничного слоя были очень живучи. Так, уже после окончания войны академик Б. Н. Юрьев, выступая в прениях по моему докладу в Отделении технических наук АН СССР, утверждал, что «может быть, пограничных слоев вообще нет, а, может быль, их бесчисленное множество»(У). Практики не подвергали сомнению существование пограничного слоя и его роль в создании сопротивления трения у хорошо обтекаемых тел, а студенты в учебной лаборатории кафедры не только наблюдали его, но и производили в его сечениях измерение распределения скоростей. Мне пришлось читать лекции по физической гидромеханике в ряде научно-исследовательских институтов Ленинграда: в Институте военного кораблестроения (НИВК). в Институте гидротехники (НИИГ), в Центральном котлотурбинном институте (ЦКТИ).

В первом лекции посещал высокочтимый мною ученый и пользовавшийся заслуженной любовью специалистов академик Алексей Николаевич Крылов, именем которого сейчас назван бывший ' Вероятно, имеется в виду социолог Е. А. Энгель. (Прим. реду л. г, пойцянский Иэ моих воспоминаний НИВК. Групповая фотография моих слушателей по НИВКУ, в центре которой находится академик Крылов, а рядом с ним скромная фигура лектора, существует в биографической литературе, посвященной Алексею Николаевичу.

Мои лекции сопровождались замечаниями А. Н., высказываемыми в «крыловском» стиле, который особо ярко проявился в его замечательных «Воспоминаниях». Услышав от меня, что крылья самолета, на котором итальянский летчик достиг максимальной по тому времени скорости, были зеркально гладкими, Алексей Николаевич оживился и вспомнил, что на Васильевском острове был трактир с большим самоваром на входе, поверхности которого были столь надраены, что все посетили трактира смотрелись в него как в зеркало. «Только,— прибавил А. Н.,— в корабельном деле зто ни к чему», и пояснил, что обрастание погруженной в воду части корпуса корабля «ракушками» делает гладкость обработки поверхности корпуса бесполезной.

Я подтвердил это замечание А. Н. Крылова известным фактором уменьшения скорости самолета за счет прилипания к поверхности крыльев насекомых. Предположение о повышении скорости корабля за счет гладкости поверхности его корпуса Алексей Николаевич парировал тем, что «в старину» при выходе крейсера на «мерную милю» кочегару давали «рубль на водку», он «подбрасывал угольку», и крейсер достигал повышенной скорости.

За всем этим милым балагурством прятались проникновенные по научному содержанию замечания этого выдающегося ученого, Поражало умение Алексея Николаевича подтвердить высказываемое утверждение практическим численным расчетом, причем обычно произведенным в старинных мерах. Время было сложное. Ученых, относившихся с уважением к завоеваниям зарубежной науки, обвиняли в преклонении» перед Западом. Однажды на небольшом собрании, посвященном открытию лаборатории гидравлики в Ленинградской военно-воздушной академии, на которое я был приглашен командованием академии, выступил один, пользовавшийся дурной славой, сотрудник, бывший когда-то моим учеником.

Имя его не назову, не хочу его сохранять для истории. Он обвинил меня е преклонении перед немецкой школой Прандтля-Кармана и, будто бы, пренебрежительном отношении к отечественной школе Жуковского-Чаплыгина. Это было сущей нелепицей. Его резко оборвал председательствующий, начальник академии генерал А, И. Родимцев, известный своей независимостью и интеллигентностью. Он 117 Работа в годы Великой Отечественной войны приказал ему покинуть эал, не став выслушивать извинения, а затем выразил сожаление, что мог произойти такой возмутительный случай.

На этом, к всеобщему удовлетворению присутствовавших, инцидент был исчерпан. РАБОТА В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ Война вторглась в налаженный распорядок научной деятельности, сделав необходимым участие в оборонных исследованиях. Однако пути к этому были не просты. Благодаря директору Ленинградского физико-технического института (ЛФТИ), академику А. Ф. Иоффе, для эвакуации сотрудников института был предоставлен специальный поезд, с которым отбыли в Казань и моя жена с малолетней дочерью. Я остался один и решил поступить в ополчение. Отдал свой паспорт в мобилизационный пункт при парткоме Политехнического института.

Началась строевая подготовка — стрельба и метание гранат. Благодаря опыту, приобретенному во Всевобуче и Военно-морском инженерном училище, я был назначен командиром отделения добровольцев, в числе которых был мой друг А. И. Лурье и другие преподаватели Политехнического института. Близился день отправки на фронт, мы уже перешли на полуказарменное положение, когда меня вызвал воинский начальник, вернул паспорт и сказал, что, по ходатайству академика Иоффе, я и другие научные работники института должны быть использованы в тылу для оборонной работы.

Незадолго до начала войны был организован Институт механики АН СССР, директором которого был назначен крупный ученый, профессор, заведующий кафедрой теории упругости и строительной механики Ленинградского политехнического института, академик Борис Григорьевич Галеркин, Этот замечательный, умнейший и добрейший человек укреплял в нас веру в победу и заражал своим энтузиазмом. Однажды он собрал своих ближайших сотрудников и обратился с ободряющим словом. Воспроизвожу его почти дословно; «Если Гитлер сможет каждый год заменять свежим пополнением одну треть состава своей армии, он победит. Но это невозможно. Пройдет год, другой, и его постигнет полный крах». Трудно было нам поверить вещим словам своего руководителя, старого революционера, испытавшего 118 л.г.пойцянский Иэ моих воспоминаний на себе гнет царских тюрем.

Уже под самым Ленинградом небо полыхало заревом от пожаров, Это горела Стрельна, ныне входящая в черту города. Перед отъездом Абрам Федорович, зная о моем близком знакомстве с М. А. Шателеном, послал меня к нему с предложением присоединиться к поезду ЛФТИ. Я застал Михаила Андреевича в страшном волнении, Его внучка была тяжело больна и находилась на строгом постельном режиме. Об отъезде не могло быть и речи. Попросив меня передать А.

Характеристики

Список файлов учебной работы