Л.Г. Лойцянский - Из моих воспоминаний записки профессора-политехника (1124032), страница 31
Текст из файла (страница 31)
Нас поразила древняя национальная культура китайского народа, бережно хранимая трудолюбивым населением даже е условиях большого скачка». 1 30 л. г. пой цянский Иэ моих воспоминаний Особый интерес для меня представило общение с двумя выдающимися учеными: Цянь Сюзсенем и Чжоу Пейюанем, Первый из них только что вернулся на родину после длительного пребывания в США, где он стал известен как крупный механик, специалист в новой тогда области — кибернетике.
С ним связано характерное для тоталитарного режима того времени воспоминание. На одном из многочисленных банкетов, которые усцэаивали в честь советской делегации китайские друзья, где присутствовал Цянь Сюзсень, я пРоизнес тост, в котором оценил важность его возвращения на родину для китайской науки и пожелал ему всяческого благополучия. Сидевший рядом со мной ленинградский университетский профессор физики дергал меня за полу и шипел: «Что Вы делаете, в Китае можно чествовать только Мао Цзэдуна».
Зто было, по-видимому, действительно так. Спас положение наш руководитель, который вскочил иэ-за стола, подбежал к Цянь Сюэсеню, присоединился к моему тосту и, в то же время, как то его «обезвредил». В дальнейшем я был более осторожен и воздерживался от выступлений. Чжоу Пейюань, проректор Пекинского университета, был известен оригинальными работами по статистической теории турбулентности.
Он впоследствии приезжал в Ленинград и посетил меня на даче в Комарово вместе с профессором Ленинградского университета С. В. Валландером, который также был членом нашей делегации. Неожиданным был разговор в Пекинском авиационном институте с заведующей кафедрой, профессором Лу Шитя. В середине двадцатых годов она стажировалась в Геттингене (Германия) в аэродинамическом институте Прандтля. В то время была опубликована его известная, опирающаяся на дифференциальный подход, формула турбулентного трения. По словам Лу Шитя, Прандтль получил ее из простых соображений теории размерности, а уже потом подвел под нее физическую базу, приняв введенное им представление о «пути смешения» как аналог «длины свободного пробега молекулы» в кинетической теории газов. Оказалось, что наш с А. И.
Лурье «Курс теоретической механики» переведен на китайский язык и издан в Пекине. По-видимому, этого добились обучавшиеся в Ленинградском политехническом институте китайские аспиранты. Учебник был рекомендован как основной для вузов и агузов Китая. У меня сохранились фотографии нашей делегации на трибуне площади Тяньаньмынь в Пекине в день годовщины китайской революции. На галерее Взаимосаазь с отечественными и зарубежными 1 31 учеными в верхнем ярусе дворца мы сподобились увидеть «Великого Мао». Побывали на Великой Китайской стене, поднялись по грандиозной лестнице, ведущей к могиле китайского писателя Лу Синя, и посетили много других достопримечательных мест Китая.
Вместе с Л. И. Седовым, Г. Г. Черным, А. А. Дороднициным, В. П. Шидловским и другими довелось мне побывать в восточноевропейских странах. В результате установились тесные контакты со многими учеными этих стран— с академиком Зли Карафоли, Каюсом Якобом, Вирджилиу Константинеску, Даном Ионеску, Константином Иоаном в Румынии, с академиком Юлианом Бондером, Петром Шиманьским, Робертом Шевальским, Владиславом Фишдоном, Ришардом Херчиньским, Ромуальдом Пуэыревским в Польше, с Яном Ерие, Рудольфом Дворжаком в Чехословакии, с Кириллом и Минчс Поповыми, Ангелом Тодоровым, Кузе Кузоевым в Болгарии. Польское Общество теоретической и прикладной механики в 1972 году оказало мне честь, избрав своим иностранным членом.
В Югославии я сблизился с В. Н. Сальниковым, К. П. Воронцом и П. Кремановичем. Выдающимся событием стало для меня участие в 19ВО году в Х Международном конгрессе по прикладной механике в г. Стреза (Италия). Здесь я познакомился с Теодором Карманом, который, как и Людвиг Прандтль, был «властителем дум», привлекшим мой интерес к теории пограничного слоя и полуэмпирической теории турбулентности. С Карманом я мог познакомиться еще в Москве, куда он прибыл с визитом в первые дни после окончания войны и где искал встреч с советскими механиками.
Однако мне — «засекреченному» сотруднику ЦАГИ вЂ” была запрещена встреча с ним — иностранцем. Он не был допущен к посещению лабораторий ЦАГИ и познакомился с представлявшей только исторический интерес лабораторией Жуковского в старом здании Московского университета. В Стрезе, когда я с утра собирался подготовиться к докладу на секшаи гидродинамики конгресса, запланированному сразу после обеда, пришел ко мне в гостиницу выдающийся теоретик и экспериментатор в области газодинамики сверхзвуковых потоков, профессор, заведующий кафедрой НьюЙоркского университета, участник Итальянского сопротивления Антонио Ферри.
Он пригласил меня принять участие в обеде, организованном для членов конгресса итальянской делегацией. Я сердечно поблагодарил Ферри 132 л. г. лойцянский Иэ моих воспоминаний за приглашение, но отказался, ссылаясь на то, что после обеда должен состояться мой доклад. А. Ферри, обаятельный человек с такой улыбкой, что ему вообще нельзя было ни в чем отказать, упрашивал меня. Оказывается Карман, который обратил на меня внимание как на автора «инварианта» турбулентности, настаивает на моем присутствии. «Мы знаем, что Ваш доклад будет сразу после обеда, и собираемся на нем присутствовать»,— сказал Ферри.
А Карман даже обещал выступить в прениях по Вашему докладу,— честь, которую он редко кому-нибудь сейчас оказывает»,— добавил Ферри. Мне ничего не оставалось, как принять приглашение. Во время обеда Ферри, предупредив, что по обычаю, принятому в Италии, за обедом может быть произнесен только один тост, предложил его сделать мне. Я был страшно смущен, так как заранее об этом не знал, а мой «французский был далек от совершенства. Я решил посвятить свой тост Теодору Карману, и, как мне показалось, присутствовавшим за столом это было по душе.
Кармана почитали не только за его научные заслуги, но и просто, по-человечески, любили за простоту и заботливое отношение к окружающим, а особо к тем, кто считал себя его учениками. Я подчеркнул в тосте обаяние его тонкого юмора. В обзорную часть моего доклада входило упоминание о теории Кармана тепломассопереноса в сильно вязкой, но слабо теплопроводной жидкости при ограниченных значениях числа Прандтля, не превосходящих порядок десяти. В отличие от теории Кармана,мой метод, основанный на общей теории взаимодействия молекулярного (ламинарного) и молярного (турбулентного) обменов, содержал решение этой задачи при сколь угодно больших значениях числа Прандтля, что отвечало требованиям практики.
В своем выступлении Карман отметил мой доклад как «интересную интерпретацию своего метода». Я был настолько польщен вниманием классика, что легко простил ему некоторую недооценку самостоятельного содержания моего доклада. Приятно вспомнить, что в дальнейшем я неоднократно встречался с Карманом. Увидя меня на банкете Американского национального совета по аэронавтике (г)АСА), он приветствовал меня возгласом «Хелло, инвариант!» Карман пригласил меня на обед, данный им небольшой группе участников симпозиума по электромагнитной газодинамике плазмы. У меня сохранилась открытка с видом немецкого ресторана в Нью-Йорке, где происходил обед.
Взаимосвязь с отечественными и зарубежными 1 33 учеными На ней имеются автографы участников обеда и, в том числе, Кармана. Он писал, что надеется вскоре побывать в Ленинграде. Это, увы, не свершилось. В 19бз году Теодор Карман скончался, На только что упомянутом банкете состоялось мое знакомство со многими видными американскими учеными и среди них запомнилась мощная фигура известного немецкого ракетчика Вернера фон Брауна, вывезенного из Германии в США в качестве военного трофея. При помощи Л.
И. Седова, хорошо знавшего немецкий язык, я провел с фон Брауном краткую беседу. На Конгрессе в Стрезе присутствовало много знаменитых ученых в раз. личных областях механики. Среди аэродинамиков, с которыми привелось встретиться и познакомиться, были создатель Центра аэродинамических, дои сверхзвуковых труб Италии (Гидония) Гаэтано Артуро Крокко, тогда уже глубокий старик, и его сын Луиджи Крокко, широко известный своими работами по теории пограничного слоя в несжимаемой жидкости и газе при больших скоростях, а таске монографией по теории горения; Луиджи Крокко, обаятельный молодой человек, на следующее утро посетил меня и принес оттиски своих научных работ, которые в дальнейшем мне очень пригодились. Состоялось знакомство и с выдающимся американским (эмигрировавшим из Германии) газодинамиком Гансом Вольфгангом Липманом, с которым у меня надолго завязались дружеские отношения.
Тогда, в Стрезе, я еще не знал полностью о его научных достижениях, но оценил его поразительную простоту и душевность, которые ярко проявлялись при самых различных обстоятельствах. Через четыре года после конгресса в Ст резв, в 1964 году состоялся в Мюнхене ХХ) Международный конгресс по теоретической и прикладной механике. На этом конгрессе ко мне подошел и представился югославский механик, русский по происхождению, Виктор Никитич Сальников, отец которого, казачий генерал, бежал в конце гражданской войны в Югославию.
В. Н. заинтересовался моим докладом на конгрессе и в дальнейшем опубликовал ряд научных статей, посвященных различным аспектам предложенного в нем метода. Мое знакомство с ним вскоре превратилось в крепкую дружбу. Мы с женой побывали у него в Югославии, он неоднократно приезжал со своей семьей к нам в Ленинград. По его приглашению я сделал доклад на конференции по механике е г. Сплите (Югославия), где познакомился с молодым еще тогда советским механиком К. В.
Фроловым, впоследствии ставшим директором Института 134 л г. лойцянский Из моих воспоминаний машиноведения, вице-президентом АН СССР и способствовавшим развитию научно-исследовательских работ по газовой «смазке» подшипников и подвесок на нашей кафедре е Политехническом институте. В конце конференции в Сплите мы с женой совершили устроенное нам В. Н. Сальниковым путешествие по берегу Адриатического моря и заезжали в Сараево, где нас принимал заведующий кафедрой механики профессор Ржанович. Я обязан В.