Л.Г. Лойцянский - Из моих воспоминаний записки профессора-политехника (1124032), страница 19
Текст из файла (страница 19)
Мне в то время еще не была известна политика ГПУ инсценирования «заговоров» технической интеллигенции, типа пресловутых процессов в «шахтинского» и «промпартии», этого поиска «врагов народа», которые, по высказанному Сталиным «неоспоримому тезису, должны были появляться в стране и уничтожаться бдительными работниками ГПУ. В самой резкой форме я выразил свое негодование насчет сделанного мне предложения «понаблюдать> за политической атмосферой в институте и ставить об этом в известность вызвавшего меня следователя.
Я пришел в ужас от одной мысли, что этот мерзавец предлагает мне стать «осведомителем», «стукачом» вЂ” по народной кличке, следить за своими товарищами по работе и принимать участие в клевете на ни в чем не повинных людей, На мой категорический отказ последовал ответ, что, независимо от моего протеста, следователь не потеряет связь со мной, будет звонить мне по телефону, а иногда и приглашать к себе для собеседования.
Последовал ряд провокационных вопросов: почему я отказываюсь помочь советской власти в борьбе с контрреволюцией, разве я не вижу различия между органами ГПУ и царской охранкой и т. и. Я не забыл сказанную мне следователем фразу о том, что ко мне, беспартийному, у органов» больше доверия, чем к партийцам, Мне оставалось только ответить, что я всецело на стороне советской власти, но выбрал другое поприще для служения ей, а к политическому «сыску» непригоден. На этом мы расстались, следователь подписал пропуск, и я в ужасном настроении покинул стены этого пользовавшегося дурной славойучреждения, В тот же вечер следователь позвонил мне по телефону, по-видимому, для проверки, правильный ли я ему дал номер, и развязно спросил меня, не изменил ли я своего решения. Я подтвердил, что никакого общения с ним Встреча с Я. Х. Яртузовым 81 иметь не буду, и на этом разговор закончил.
Я был в отчаянии. Будучи обеспокоен самим фактом, что на меня обратило внимание «всевидящее око« этого во многом противоречивого учреждения, я мог ожидать для себя самых неожиданных последствий, включая то, что меня «пришьют к какому-нибудь «делу«. Невольно я вспомнил оппортунистический завет своего учителя по Крымскому университету, более чем гибкого политика, будущего академика Николая Митрофановича Крылова, которого ни по научному, ни по общественному лицу не смешиваю с его однофамильцем академиком Алексеем Николаевичем Крьшовым, ставшим впоследствии предметом моего восхищения своей прямолинейной честностью и большим благородством натуры.
Н. М. Крылов меня учил; «Представьте себе, что Вас схватила громадная обезьяна и, вместе с Вами, взобралась на вершину дерева, Ласкайте ее грудь, чтобы она Вас не отпустила иэ своих объятий. Иначе Вы упадете и сломаете себе шею». Мне очень везло в жизни, я никогда пока еще не попадал в столь критическое положение. И вот нашлась «обезьяна», и я тщетно искал выхода иэ ее тисков, прекрасно понимая всю свою беззащитность. «Ласкать ее грудь» я не собирался, но был в отчаянии от ближайших перспектив, которые рисовались мне в самом мрачном виде. Надо было действовать, и немедленно, а как — я себе не представлял, Я очень нуждался в совете более опытного в жизни, чем я, друга, и такой друг, на счастье, оказался близко.
Зтим другом был предмет большого моего увлечения, красивая, умная женщина, отвечавшая на мое чувство, но понимавшая лучше меня всю недолговечность и малую перспективность наших отношений, Она была старше меня на четыре года, замужем за хорошим, добрым человеком, но что-то у них «не клеилосыч и я служил ей утешением, Она была научной сотрудницей известного советского патофизиолога, биохимика и радиолога Е. С. Лондона и занималась вопросами бактерицидных свойств крови. Там же работала и ее мать, отдавшая большую часть своей молодости революционной деятельности. Невзирая на подписку о неразглашении», я поведал своему другу о свалившемся на меня несчастье, а она сразу меня успокоила, указав не только возможный, но и легко осуществимый путь избавления от нависшей надо мной беды.
В их семье был большой друг, когда-то связанный с матерью революционной деятельностью и поныне являющийся близким человеком, часто их посещающим в свои краткие приезды в наш город. Так я впервые 82 л,г лойцянский Иэ монк воспоминаний услышал об Артуре Христиановиче Артузове. Направленный на работу в органы ГПу, он быстро приобрел заслуженный авторитет у Ф Э. Йзержинского, стал его «правой рукой», и занял высокий, весьма ответственный пост начальника отдела контрразведки ГПУ, По восторженному отзыву о нем, как о внутренне честном, добром, отзывчивом к чужой беде человеке, я подумал, что, может быть, он и вправду мне поможет, У меня возникло сомнение в этичности моей просьбы помочь в отказе от сотрудничества с учреждением, которому А, Х.
Артузов посвятил свою жизнь. На это последовало возражение моего доуга, отметившую глубокую чуткость этого человека и полное отсутствие в нем догматизма. Я дал себя уговорить и, окрыленный надеждой, в тот же вечер, заручившись письмом моих друзей, выехал в Москву, По приезде я с вокзала позвонил АртуэОву по Сообщенному мне телефону. Его секретарь.
Узнав, что у меня личное письмо от ленинградских друзей Артузова, сразу меня с ним соединил. Приветливый голос предложил мне немедленно к нему приехать и заботливо объяснил, каким городским транспортом я могу для этого воспользоваться. Никаких пропусков выписывать не надо, он позвонит дежурному у входа, и меня пропустят.
Сейчас я не смог бы найти место, где в то время находилось небольшое двухэтажное здание, занятое отделом контрразведки. Многое за протекший более чем шестидесятилетний срок изменилось. Сознаюсь, что я с замиранием сердца шел на свидание с этим большим советским деятелем, от которого столь многое зависело в моей жизни.
Я легко нашел здание отдела контрразведки. Меня пропустили в коридор первого этажа. Передо мной бесшумно раздвигались и за мной смыкались перегородки. Ни одного человека я не встретил на этом пути, пока не попал в приемную перед кабинетом Артузова, в которой ожидало приема несколько человек со свертками чертежей и папками. Секретарь попросил меня немного подождать, доложил Артузову о моем приходе и сразу пропустил меня, вне очерегэх, е его рабочий кабинет.
Из-за письменного стола встал и пошел мне навстречу стройный, моложавый, как мне запомнилось, полуседой шатен, с зачесанными ввеРх волосами и небольшой бородкой «клинышком.. Он радушно меня приветствовал, усадил, взял привезенное мною письмо и, деликатно извинившись, стал его читать. По выражению его лица, которое я внимательно изучал, можно было заключить, что письмо его очень обрадовало. Встреча с Я.
Х, Артузовым 83 Я коротко рассказал Артузову о себе и деле, приведшем меня к нему. Услышав, что я работаю в Ленинградском политехническом институте, он заинтересовался, знаком ли я с академиком Абрамом Федоровичем Иоффе. Я ответил, что являюсь доцентом по кафедре теоретической механики физико-механического факультета, основателем и бессменным деканом которого состоит А.
Ф. Иоффе. Я рассказал, что многим обязан этому выдающемуся физику, привлекшему меня к работе на кафедре и к научной деятельности и оказывавшему мне большое доверие, поручая неоднократно замещать его по руководству факультетом во время его отъездов эа границу. Артузов, как оказалось, наш ленинградский политехник-металлург, оживился, узнав об этом, и я почувствовал, что своим ответом очень расположил его к себе, Сославшись на то, что его служебный кабинет не является местом для дружеских воспоминаний, он пригласил меня вечером того же дня посетить его дома — в квартире, находящейся на втором этаже особняка. Это приглашение глубоко меня тронуло, Я понимал, что у крупного государственного деятеля было немного свободных вечеров и что он, выделяя мне свой вечер, хочет провести его в искренней, задушевной беседе о своих ленинградских друзьях, о высоко им уважаемом академике А, Ф.
Иоффе, с которым у него были деловые отношения и о котором у него сохранились теплые воспоминания, связанные с обаянием этого замечательного ученого и человека. То, что он посвятил этот вечер мне, совсем незнакомому, но, по-видимому, понравившемуся ему с первого, профессионального и острого, как мне подумалось, взгляда, человеку, глубоко мне польстило, и я с благодарностью принял приглашение, надеясь глубже узнать эту незаурядную личность, Вероятно, у него было при этом и желание отвлечься хоть на один вечер от тяжелых обязанностей начальника контрразведки и окунуться в доброе прошлое.
Я был много наслышан об аскетизме жизни высшего яруса советских деятелей. В то время еще не было персональных дач со специальным, обеспечивающим обслуживание, штатом слуг, не было и других привилегий, раэвративших в дальнейшем высших номенклатурных работников. Посещение квартиры Артузова подтвердило действительно существовавшее в то далекое время пренебрежение удобствами жизни у ленинского окружения. В комнате, в которой меня принял Артузов, а это была, по-видимому, единственная комната его квартиры, находился продавленный, крытый протертым 84 л, г, лойцянский Иэ моих иоопоминвний дерматином диван, обеденный стол, на покрывающей его клеенке располагался большой медный чайник, из которого мы с хозяином пили чай, заедая его хлебом. В письменном столе необходимости не было, он имелся в служебном кабинете.
Несколько «венских» стульев с жесткими сиденьями завершали «убранство» комнаты Артузова, и это, совершенно убежден, не было «на показ». Так действительно жил большой ответственный деятель революции, не придававший никакого значения внешней стороне своего быта. В моей памяти до сих пор твердо сохранилась замечательная по своей искренности и задушевности беседа с Артузовым. Он мало говорил о себе, а больше вспоминал о своих друзьях и особенно об академике А.