А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 123
Текст из файла (страница 123)
Искусство же в нашем смысле слова подражает, согласно мнению Аристотеля, природе. Когда Аристотель говорит в «Метафизике», что «через искусство возникают те вещи, форма которых находится в душе» (УШ, 7), он имеет в виду производственную деятельность. Правда, так н остается неясным происхождение форм искусственных вешей. Заложены ли они в пассивном интеллекте наряду с формами природы, реализуемыми благодаря воздействию на пассивный интеллект с двух сторон (со стороны представлений и со стороны активного разума) или они — творения души — этого мы так никогда и 446 не узнаем. Но общий ответ все же можно предположить: формы искусственных вещей — средства осуществления целей и удовлетворения потребностей, которые возникают в реальной практической жизни людей. Что же до искусства в нашем смысле слова, то здесь все проще.
Формы искусства, произведения искусства — не какие-то совершенно новые и невиданные в природе формы. Это подражание формам бытия, как естественным, так и искусственным. Поэтому-то для Аристотеля, отказавшего искусству в абсолютном творчестве, в творении новых форм, искусство и есть подражание, мимесис. Мимесис. Итак, в отличие от техники, искусства подражательны.. Аристотель говорит в «Поэтике»: «Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий н дифирамбов, равно как и большая часть авлетики с кифаристикой,— все это в целом не что иное, как подражание» (Поэтика // Аристотель и античная литература.
М., 1978. С. !12.) 0 мимесисе написано много интересного. Но обычно не учитывается, что мимесис, по Аристотелю, надо понимать в контексте его учения о форме и материи, актуальном и потенциальном, об энтелехии. Будучи в силу непонимания решающего значения производственной практики людей неспособным понять происхождение форм искусственных вещей (ведь формы вечнЫ, однако формы искусственных вещей творятся человеком), Аристотель истолковал «изящные искусства» не как творчество, а как подражание.
Правда, мимесис — не копирование. Художник волен выбирать предметы, средства и способы подражания. Поэзия. Так как в дошедшей части «Поэтики» речь идет лишь о поэзии, мы вынуждены ограничиться здесь этим искусством. Поэзия понимается широко. Это искусство слова вообще. Эпос, трагедия, комедия, дифирамб, авлетика (игра на флейте), кифаристика (игра на кифаре) пользуются такими средствами подражания, как ритм, слово, гармония, и при этом либо всеми вместе, либо одним из них. Проза пользуется только словами без ритма и гармонии. Искусство может изображать людей, улучшая их, ухудшая или сохраняя такими, как они есть. Это трагедия, комедия и драма.
Возможны и различные способы подражания. Вообще же задача поэта— говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможным в силу вероятности или необходимости (1Х, 1451 в). Этим поэзия отличается в лучшую сторону от истории, поэтому «поэзия философичнее и серьезнее истории», «поэзия больше говорит об общем, история — ' о единичном». В этом суждении Аристотеля искусство, по крайней мере поэзия, соприкасается как с наукой, так и с «технэ» в той мере, в какой и «технэ», и поэзия имеют дело с общим.
Все же общее в искусстве и в науке не одно и то же, в первом случае это типически-образное, а во втором — понятийное. Аристотель зто чувствовал. Третирование же исторической дисциплины как сферы единичного было возможно лишь потому, что древние знали лишь одну 447 историю — эмпирическую, а законы социальной истории им были неведомы. Итак, мимесис — подражание, но подражание относительно свободное в силу многообразия средств, предметов и способов подражания, а также в силу обобщающего характера искусства, изображающего не единичное, а общее, и не то, что было, а то, что могло бы быть.
В искусстве возможное и существенное изображается в единичном, в конкретных действиях и характерах, однако в единичном оставляется только то, что служит существенному. Здесь проявляется свобода подражания, его активность. Эту мысль Аристотель развивает на примере трагедии. Трагедия. В сохранившейся части «Поэтики» говорится именно о трагедии. Там содержится известное определение трагедии Аристотелем: «Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему [определенный[ объем, [производимое] речью, услащенной по-разному, в различных ее частях, [производимое[ в действии, а не в повествовании, и совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных страстей» (1Л, 1449 в).
При этом поясняется, что «услашенная речь» — речь, имеющая ритм, гармонию и напев, что в одних частях трагедии это «услащение» совершается только метрами (частные случаи ритмов), а в других — еще и напевом. Речь и музыкальная часть — средства подражания; зрелище — способ; сказание, характеры, мысль — предмет подражания. При этом сказание — подражание действию, сочетание событий; характер — то, что заставляет нас называть действующие лица таковыми, это склонности людей; мысль — то, в чем говорящие указывают на что-то конкретное или, напротив, выражают более илн менее общее суждение.
Аристотель усматривает главное в трагедии не в характерах людей, а в сказаниях, в действии, в связи событий. Возможна трагедия и без характеров, но невозможна трагедия без действия: «начало и как бы душа трагедии— именно сказание, и [только) во вторую очередь — характеры» (У1, 1450 а). Активность мимесиса в трагедии выражается в том, что там производится тщательный отбор для изображаемых действий с той целью, чтобы трагедия была целостна, а для этого философом определяется объем трагедии, подчеркивается необходимосп единства действия, указывается динамика развития трагического действия, различается завязка и развязка; в центре трагедии — «лерилетей໠— превращение делаемого в свою противоположность, перелом, связываемый с узнаванием как переходом от незнания к знанию, меняющий жизнь трагического героя от лучшего к худшему и приводящий его к гибели.
Катарсис. Согласно Аристотелю, трагедия состраданием и страхом очищает подобные эмоции. Именно они вызываются вышеназванным переломом. Например, в «Эдипе» Софокла вестник приходит обьявить Эдипу, кто на самом деле Эдип„и тем избавить его от страха, но 448 достигается противоположное. При этом страх может быть вызван в зрителе такой ситуацией, когда трагический герой не слишком сильно превосходит зрителя, ибо страх зрителя — страх за подобного себе. Сострадание же зритель может испытывать лишь к незаслуженно страдающему герою, поэтому в трагедии перемены и перелом в судьбе героя должны происходить не от несчастья к счастью и не из-за порочности трагического лица, а из-за «большой ошибкиь. Только так, т.е. путем отождествления себя с главным героем трагедии, думает Аристотель, действие может вызвать в душе зрителя страх (трепет) и сострадание.
Поэт в трагедии доставляет зрителям удовольствие— «удовольствие от сострадания и страха через подражание им» (Х1У, 1453 в). Это-то действие трагедии на зрителей и характеризуется как очищение — катарсис. К сожалению, Аристотель не раскрывает этого подробнее, хотя и обещает, но пояснение до нас не дошло.
Аристотелевский трагический катарсис породил массу гипотез. Наиболее вероятно то, что трагическое действие, заставляя слушателей переживать страх и сострадание, как бы встряхивает их души и освобождает их от скрытых в подсознательном внутренних напряжений. Но существуют и другие истолкования катарсиса. о Фн.нкофиа а«««о « ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ Эллииизм. Термин «зллинизм» вошел в употребление с легкой руки немецкого историка И.
Г. Дройзена — автора «Истории эллинизма» (русский перевод 1890 — ! 893 гг.) Он обозначает трехсотлетний период в истории Восточного Средиземноморья и прилегающих к нему континентальных областей в Азии и Африке, оказавшихся, вследствие завоеваний македонского царя Александра, под военно-политической властью македонской аристократии и под духовным владычеством греческой культуры (впрочем, это относится только к верхушке местных обществ), все более до этого проникавшей в саму Македонию, по мере того как Македония все болеее проникала в Грецию. Начало периода эллинизма принято связывать с 338 г. до н.
э.— годом военной победы Македонии над Грецией. Концом эпохи эллинизма считают 30 г. до н. э., когда перестало существовать, будучи оккупированным римскими легионами, последнее эллинистическое государство — эллинистический Египет. Эллииистическая культура. Гибель суверенных греческих полисов, особенно демократических, установление там олигархической и тиранической форм правления при их зависимости сначала от Македонии, а потом от Рима — все это не могло не отразиться на греческой культуре. Но эллинистическая культура — не только культура Греции под игом Македонии и Рима.
Эллинистическая культура — это эллинская культура, выплеснутая благодаря завоеваниям Александра Македонского далеко на юг в Африке и еще дальше на восток в Азии — до самого ее сердца, до Средней Азии и Индии. Эллинистическая культура эллинская культура в новых экономических, социальных, политических, этнических, климатических и географических условиях. Необхагдимо отметить, что в афроазиатских эллинистических государствах македонян и греков было немного, да и те, вступая в браки, начало которым было положено самим Александром Македонским, постепен- 450 но утрачивали свои этнические черты, «варваризировались».
Происходит постепенное уравнивание греков и варваров (последних уже не рассматривают как потенциальных рабов эллинов), подрывается теоретическое обоснование рабства, которое существует уже скорее по традиции, чем на основе убеждения, но будет сущеспювать еще тысячелетие. Тем более удивительно сохранение греческой культуры не только в порабощенной Греции, но и в завоеванных странах Азин и Африки.
Конечно, влияние местных культур было. Но оно шло в основном как бы низом — на уровне художественно-мифолого-религиозного комплекса и мало затрагивало высший элитарный уровень мировоззрения— философское мировоззрение. Сохранению греческой культуры в Азии и в Африке способствовало то, что и в Египте, и в Селевкии правили македоняне, а также то, что македоняне и греки обучали местное население своей культуре. Начало этому положил также Александр Македонский. В 331 г. до н.э. тысячи молодых варваров были обучены зачаткам эллинской культуры и греческому военному искусству. Европа и Иидия.
В период эллинизма Европа устанавливает посгоянную связь с Индией через Селевкию. О Мегасфене уже говорилось. Позднее индийский царь Ашока установил дипломатические связи и с сирийскими Селевкидами, и с египетскими Птолемеями, и с македонскими Антигонидами. Эги связи принесли Селевкидам новую партию боевых индийских слонов. Птолемеям же пришлось довольствоваться плохо приручаемыми африканскими слонами. В битве при Рафии (морской порт к югу от Газы) индийские слоны побили африканских (217 г. до н.э.). Однако влияние индийской культуры не ограничивалось одними слонами, оно происходило и на уровне духа. Об этом говорит хотя бы легендарный цикл «Беседа Александра и десяти гимнософистов».
Эллинистический человек. Эллинистический человек — уже не гражданин суверенного полиса, а подданный в громадных монархических государствах, затерянный среди миллионов ему подобных. Он больше не участвует в управлении своим государством, государство от него отчуждено. Вся власть находится в руках военно-бюрократиче-' ского аппарата во главе с наследственным монархом, для которого этот аппарат — лишь послушный инструмент абсолютной власти. Эллинистические монархи прямо отождествляли себя с государством. И эллинистический человек это принимал.
Ни в Египте, ни в Вавилонии, ни в Македонии не было ни одной попытки свергнуть монархию хотя бы во имя олигархии, не говоря уже о демократии. Да и могли ли случиться такие попытки, если там полностью отсутствовала демократическая традиция: и азиаты, и африканцы, да и смешанные с ними македонцы были по своей психологии рабами.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
