А.Н. Чанышев - Философия Древнего мира (1999) (1116266), страница 107

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 107)

Мы уже приводили слова Аристотеля; «Хотя Платон и истина мне дороги, однако священный долг велит отдать предпочтение истине» (Этика 1, 4) — слова, которые в историко-философской традиции звучат короче: «Платон мне — друг, но истина дороже». Аристотель подверг критике платонизм в основном уже после смерти своего учителя, когда самостоятельно действовали Спевсипп, Ксенократ и другие академики. Да и учение позднего Платона, когда он от теории идей стал склоняться к теории чисел„сильно отличалось от того учения, которое мы находим в известных нам диалогах Платона.

Поэтому платонизм по Аристотелю — не совсем тот платонизм, который мы находим в доступных нам сочинениях Платона (хотя, правда, у Аристотеля есть и немало информации по привычному нам классическому платонизму). 390 Аристотель, по существу, указывает на гносеологические корни платонизма, а тем самым и идеализма вообще. Аристотель показывает, что Платон совершил принципиальную ошибку, приписав самостоятельное существование тому, что самостоятельно существовать не может (эта ошибка мышления позднее стала называться гипостазированием).

Действительно, Аристотель, как мы видели, имел основание обвинить в такой ошибке Платона в той мере, в какой он сам в своем учении о сущности провозгласид, что роды и все, что подводится под категории, кроме первой, самосМ(тельно, независимо от вещей, не существуют, а потому и не могут быть превращены в сущности, в обособленные от вещей идеи. Тем самыМАристотель закрывал лазейку для идеализма, хотя своим пониманием категории сущности открывал для него другую.

В своем же учении о боге Аристотель, как мы видели, еще больше продвинулся в сторону идеализма. Поскольку же вгщ, по Аристотелю, первичен не только по отношенню к родам и другим послесущностным категориям, но и по отношению к единичному, он приобретает значение сущности неизменной и вечной, метафизической сути бытия и формы. Однако, критикуя Платона, Аристотель в пылу полемики забыл об этом. Действительно, в своей критике идеализма Платона Аристотель как бы невольно становится на материалистические позиции и приходит в противоречие со своим собственным, хотя и половинчатым и колеблющимся„но все же обьективно-идеалистическим учением о существовании обособленных от материи, сверх- природных и неподвижных сущностей, которые он называет первыми, ибо «вечные вещи — прежде преходящих» (1Х, 8), и учением о боге.

Действительно, бог в учении Аристотеля чужд мирозданию. Он не творит мир, как демиург Платона, недаром Аристотель — сам ученик Платона — с недоумением спрашивает: «Что это за существо„которое действует, взирая на идеи?» (ХП1, 5). От платоновского Эроса как стремления к горнему миру идеального у Аристотеля остается лишь слабый отзвук, ибо бог как цель у него не раскрыт, и для Аристотеля характерна имманентная телеология как стремление к самоосуществлению, к энтелехии.

Платоновский эрос у Аристотеля обернулся энтелехией. Кроме того, стремление к богу у Аристотеля означает не стремление к смерти, как у Платона, а стремление к жизни, к самоосуществлению. Любит бога тот, кто любит самого себя и реализует себя в этом реальном мире. Последний, как уже было сказано, не превращается Аристотелем в платоновский театр теней. Природа, по Аристотелю, существует реально, объективно и вечно, лишь в дематериализованной форме повторяясь как некое эхо в боге (если при этом бог мыслит формы бытия, а не формы мышления).

Таким образом, Аристотель имел основание критиковать идеализм Платона, хотя эта критика была ограничена его собственным учением о первенстве суги бытия, вида, первой сущности перед тем, что он сам же признавал 39! самостоятельно существующим в полной мере,— перед отдельным, единичным, индивидуалъным. Но об этом, как уже сказано, в пылу полемики Аристотель как бы забывает. Например, недоумевая, как зто неподвижные идеи могут быть источником движения, Аристотель удивительным образом забывает как о том, что и сам он в своем учении о перводвигателе учит тому же, так и о том, что он, по-видимому, искажает то самое учение, которое, казалось бы, он должен был знать лучше, чем знаем его мы, поскольку у Платона источником движения являются вовсе не идеи, а космическая душа и демиург.

Возражая против идей Платона в словах, что «ведь покажется, пожалуй, невозможным, чтобы врозь находились сущность и то, чего она есть сущность», и тут же ставя риторический вопрос о том, «как могут идеи, будучи сущностями вещей, существовать отдельно 1от них]?» (1, 9), Аристотель совершенно забывает о своих метафизических формах, которые в боге как раз и существуют отделъно от вещей, оставаясь их сущностями. Конечно, эти же формы у Аристотеля существуют и в вещах реально, а не отдельно, как у Платона. Казалось бы, логика возражений Платону должна была бы заставить Аристотеля очистить свое учение от идеализма, однако он не последователен. Аристотель ограничивается все же не отрицанием «тамошнего мира», а заявлением, что «у сущности одно и то же значение и в здешнем мире, и в тамошнем» (1, 9), а поэтому удваивать сущности на здешние и тамошние (идеи) не следует, забывая опять-таки о своем боге как форме форм.

Таковы сущность критики Аристотелем теории идей Платона и ограниченность этой критики. В них много деталей. Так, Аристотель упрекает Платона в том, что тот так и не смог решить вопрос об отношении вещей и идей, что у Платона «все множество вещей существует в силу приобщения к одноименным (сущностям)», но «самое приобщение или подражание идеям, что оно такое„— исследование этого вопроса было оставлено в стороне» (1, 6).

Аристотель разбирает аргументы академиков в пользу существования идей и находит их несостоятельными и противоречащими друг другу. По «доказательствам от наук» идеи должны существовать для всего, что составляет предмет науки, ведь наука изучает не только благое и идеалъное, но, например„и холеру (здесь мы продолжаем мысль Аристотеля).

На основании «единичного, относящегося ко многому»„ идеи должны быть и у отрицаний, тогда как материя как небытие у Платона и все другие отрицания идей иметь не могут, ибо отрицания не благо. На основании «наличия объекта у мысли по уничтожении вещи» идеи должны быть и у преходящих вещей, поскольку они, будучи преходящими, продолжают существовать в памяти и мысли живущих. Аристотель считает свое учение в какой-то мере близким к духу платонизма в том смысле, что, согласно этому духу, полагает он, идеи 392 должны быть только у сущностей (а у Аристотеля именно сущности только и сохраняют в себе подобие идей), но на самом деле у Платона идеи есть и для не-сущностей, например для качеств, когда он «прекрасное» объявляет самостоятельной идеей, к которой мы восходим, созерцая прекрасные явления в этом мире.

Интересны соображения Аристотеля об историко-философских корнях идеализма Платона. Если один учитель Платона, Кратил, учил, что чувственные вещи настолько изменчивы, что им нельзя дать определений, то другой, Сократ, в этих определениях и видел подлинную задачу философии. Приняв от Кратила, что «нельзя дать общего определения для какой-нибудь из чувственных вещей, поскольку вещи эти постоянно изменяются»„и усвоив также взгляд Сократа на предмет философии, Платон пришел к мысли, что общие «определения имеют своим предметом нечто другое, а не чувственные вещи», и, «идя указанным путем, он подобные реальности назвал идеями» (1, 6).

Надо отметить, что Аристотель более решителен в критике идей в своих логических работах, чем даже в «Метафизике». Во «Второй аналитике» он заявляет, что «с идеями нужно распроститься: ведь зто только пустые звуки» (1, 22). Переходя здесь на позиции материализма, Аристотель признает„что «предполагать, что (общее) есть нечто, существующее помимо 1частного], потому что оно что-то выражает, нет никакой необходимости» (1, 24).

Перед нами пример отклонения колеблющегося философа в сторону материализма. Здесь нет места для .бога и для метафизических сущностей. Если же признать «Категории» работой самого Аристотеля, то там он дает учение, обратное тому, чему учит в «Метафизнкегс если в «Метафизике» вид называется первой сущностью, поскольку он первичен не только к роду, но и к отдельному, то в «Категориях» именно отдельное называется «первой сущностью», а вид вместе с родом — «вторая сущность».

Таковы колебания Аристотеля как в его учении об отношении общего и отдельного, так и в критике платоновского объективного идеализма. Что касается позднего платонизма, то Аристотель его высмеивает. У позднего Платона сами идеи и числа вторичны по отношению к единому и двоице, оставаясь первичными по отношению к вещам. Аристотель называет это «словесной канителью» (Х1Ч, 3).

Философия математики Аристотель пытался выяснить не только предмет философии, но и предмет математики, отличить предмет математики от предмета философии. При этом Аристотель различает общую математику и специальную математику — геометрию, астрономию. Специальные 393 математические дисциплины занимаются отдельными областями сущего, поэтому они несопоставимы с философией, которая имеет дело со всем сущим, с бытием как таковым. Однако с философией солосгавима общая математика, ибо «общая математика имеет отношение ко всему> (Л, 1). Такая универсальная математика сопоставима с философией — обе науки имеют дело с сущим во всем его объеме.

Характеристики

Список файлов книги