Мотрошилова Н.В. (ред.) - История философии Запад-Россия-Восток.Книга 3-1999 (1116257), страница 82
Текст из файла (страница 82)
Однако отношение русских мыслителей серебряного векак Картезиеву философскому Богу — сугубо негативное. "Декарт говорил о Боге,но так, что лучше бы он о нем молчал", — заметил Вл.Соловьев30. С этим полностью соглашались многие последователи Соловьева. Несколько иначе подходил к делу С. Франк.Он высоко оценивал онтологическое доказательство Бога и дажевидел в нем "единственное философское рассуждение", верно ведущее к цели. Однако и Франк скорее примыкал к "экзистенциальному" ходу мысли Бонавентуры и особенно Николая Кузанского, чем к"холодному" рационалистическому рассуждению о Боге Декарта. Значение онтологического доказательства Франк усматривал в следующем: «Истинный смысл его состоит, напротив, в том, что показывается, что Божество есть реальность, которая при ясном усмотрении еесущества никогда не может быть дана как "чистая идея", а всегданепосредственно открывается нам как полновесная конкретная реальность, так что "идея", как только "мыслимое содержание", здесь неможет быть осмысленно отделена от реальности и взята отвлеченно,как таковая (примерно на тот же лад, как в Декартовом "со§Ио ег^окит" содержание "со§Ио" дано нам не как гипотетическая идея, 31анепосредственно открывает, являет себя как реальность, как 5шп)» .Заметным явлением в российской философии рассматриваемогопериода оказалось то внимание, которое уделялось учению Лейбницаи обсуждению его идей.
Исследователями философии Лейбница былиЕ. А. Бобров, В. И. Герье, Н. Н. Сретенский, И. И. Ягодинский."Русскими лейбницианцами" считаются П. Е. Астафьев (1846—1893),А. А. Козлов (1831 —1901), уже упоминавшийся Л. М. Лопатин. Заслугу Лейбница многие русские сторонники метафизики усматривали вего попытках преодолеть ограниченности картезианского дуализма имеханицизма. Одна из конкретных причин популярности лейбницевской метафизики состояла в особом интересе русских мыслителей кчеловеческому духу, в частности, к восприятиям, ощущениям, представлениям, к "бессознательным представлениям", о которых, как быпредвосхищая открытие бессознательного, говорил Лейбниц. В немалой степени этот интерес был обусловлен тесной связью философскихи психологических знаний в российской культуре.
На рубеже вековфилософы усиленно занимались гносеологией, которая была теснообъединена с психологией.273Как отмечал тот же С. Франк, российскому умонастроению, которое в философии, психологии и даже в искусстве выражалось в "онтологическом понимании души", оказалась особенно близкой философия Лейбница. С ним "русские философы были заодно в борьбе запсихологический онтологизм против позитивизма и его бездумной психологии. В 80-е годы лейбницианец Козлов, не особенно значительный как систематизатор, но наделенный большой интуицией мыслитель, вел ожесточенную, вооруженную всеми средствами философской сатиры борьбу против господствующего в науке позитивизма иразвивал лейбницианскую метафизику человеческой души. Козловунаследует основатель русского интуитивизма Лосский, метафизика ипсихология которого так явственно несут на себе отпечаток мыслиЛейбница...
Метафизика Лопатина также содержит в качестве важнейшей части своего содержания онтологическую психологию, определяемую идеями Лейбница,очень тонкую и местами предвосхищавшую учение Бергсона"32.Влиянию идей Лейбница приписывают примечательную тенденциюв русской мысли, суть которой состоялав объединении "гносеологиисамосознания и онтологии самобытия"33. Выразителями этой тенденции считаются уже названные П. Астафьев, Л. Лопатин, Н. Лосский.Некоторые исследователи усматривают их особую заслугу в том, чтоакценты были перенесены с преимущественно теологического содержания философии, которое было столь важно для Вл. Соловьева иего последователей, на специфически философские задачи. «Такойсобственно философской задачей и стало для ряда русских мыслителей создание метафизики человеческой личности, а сами эти мыслители с полным правом могут быть названы представителями русскогометафизического персонализма...
Конечно, не только Лейбниц, но иДекарт, и Беркли, и Фихте, да и Гегель (освобожденный в творчестверусских "гегельянцев" от пут панлогизма) являются теми гигантами,на плечах которых стояли, отнюдь не скрывая этого, русские персоналисты»34.Но особенно важную роль в российской философии серебряноговека сыграли освоение и критика философии Канта. Российское кантоведение опиралось на солидную традицию.Отношение к учению Канта, которое может показаться сугубо внутренним делом философии, было довольно точным барометром, фиксирующим не только состояние культуры, назревающие и происходящие в ней изменения, но и характер более общих социально-исторических процессов.
Не однажды в истории XIX и XX столетий на первый взгляд возвратное движение философской мысли "назад к Канту" было интегральной частью интеллектуальных поворотов, которыенесли с собой глубинное обновление человеческого духа. Борьба человека и человечества за свободу — со всеми ее достижениями и поражениями — удивительно быстро находила свой отголосок в том, какоеместо в культуре того или иного времени, той или иной страны занимала философия Канта.
По крайней мере отечественная история нового и новейшего времени дает тому убедительное подтверждение. Духовному подъему, взлету культуры России сопутствовала возрастающая популярность кантовской мысли — что случилось, например, вначале XX в., в серебряный век российского духа.274Самые ранние в России исследования и лекционные курсы, посвященные Канту, были относительно немногочисленны. Надо отметитькнигу А. С. Лубкина "Письма о критической философии", опубликованнуюв Санкт-Петербурге в 1805г., т.
е. через год после смертиКанта35. Философские очерки о Канте в первой половине XIX в. восновном включались в общие лекционные курсы по истории философии, как это было, например, в книге А. Галича "История философских систем, по руководствам составленная" (СПб., 1818 — 1819.Кн. 1 —2.). Историко-философские сочинения А. Боровкова, И.
И. Давыдова, С. С. Гогоцкого, В. Н. Карпова были прямо или косвеннообращены к философии Канта. Немецкая классическая философия, ив частности кантовская мысль, стала все более входить в круг российских философских дискуссий, о чем свидетельствует, например, переписка Н. В. Станкевича 1836 — 1840 гг.Однако и публикация переводов сочинений Канта и развитие кантоведения в России тогда были весьма замедленными. Им еще пришлось ждать своего исторического часа.
В 60 —90-е годы XIX в. —вместе с оживлением общественной жизни и культуры, обусловленным отменой в 1861 г. крепостного права и некоторыми политическими реформами, — происходит настоящий подъем кантоведения в России. Это выразилось прежде всего в опубликовании переводов важнейших сочинений Канта. В 1867 г.
в Санкт-Петербурге вышла "Критика чистого разума" в переводе М. Владиславлева, а в 1896 —1897 гг. — в переводе Н. М. Соколова. "Критика практического разума" публиковалась сначала в сокращенном виде (в 1878 г. в переводеИ. Панаева), а в 1897 г. — без сокращений, в переводе Н. М. Соколова; вместе с "Основоположением к метафизике нравов" она выходилатакже и в 1879 г.
в переводе Н. М. Соколова. "Критика способностисуждения" (в переводе Н. М. Соколова) была опубликована первымизданием в 1898 г. "Пролегомены" (в переводе В. С. Соловьева) публиковались дважды — в 1889 и 1893 г.Темп публикационной деятельности, взятый российским кантоведением во второй половине XIX в., сохранился и в начале XX столетия. В 1900г. была опубликована "Антропология" (в переводеН. М. Соколова), в 1908 г. (в его же переводе) — "Религия в пределах только разума", а в 1915 г. (в переводе И. К.
Маркова) — "Логика". Пришел черед и более мелких работ Канта, в том числе докритических произведений, переводы которых публиковались в России восновном между 1900 и 1917 г. (особенно активно до 1905 — 1906 гг.).Переводческая деятельность кантоведов поднялась на новую, болеевысокую ступень. Так, "Критика чистого разума" была издана в переводе Н. О. Лосского (в целом более удачном, чем прежние переводы) — первым изданием в 1907 г., а вторым изданием в 1915 г.