Мотрошилова Н.В. (ред.) - История философии Запад-Россия-Восток.Книга 1-2000 (1116255), страница 18
Текст из файла (страница 18)
Логика критического видоизменения, очищения идеи первоначала основными своими контурамисливается с критическими и позитивными устремлениями "новой теологии" Ксенофана и его последователей. Сплетение двух тем (и двухидейных рядов) — первоначала, (в более поздней терминологии) субстанции и сущности Бога, возникшее в древнейшие времена, протянется через всю историю философии, включая и философскую мысльнашего столетия.Итак, Бог в понимании Ксенофана именно и есть первоначало —всеединое, неподвижное, вечное.
Но рядом с такими сущностными,абстрактными характеристиками Ксенофан ставит еще одну: оказывается, Бог к тому же... "шарообразный" (свидетельство Цицерона —34; 165)! Едва сделав шаг вперед к абстрактно-единой первосущности — к идее бытия, основатель элейского учения сразу же делает ишаг назад, наделяя единое, бытие особенной, чувственной формой —шарообразностью. Завязывается узел трудностей и противоречий, которые не только не развязывают, а еще туже затягивают элейцы Парменид, Зенон, Мелисс.69Рождение идеи бытия (Парменид)Мнения доксографов об отношении Парменид а (акме которого — 504-501 гг. до н.э.
— совпадает с акмэ Гераклита) к Ксенофанурасходятся. Одни объявляют Парменида не только учеником, но иверным последователем Ксенофана. Другие (скажем, Диоген Лаэртий — 1; 274) сообщают, что Парменид подчеркнуто демонстрировалсвою верность не Ксенофану, а другому учителю, пифагорейцу Аминию, чья известность в Древней Греции не шла ни в какое сравнение •с всегреческой Ксенофановой славой.
Действительно, в учении Парменида можно найти мысли, созвучные пифагорейским. Такова, например, идея о шарообразности Земли. Но ведь и Ксенофан, как мытеперь знаем, питал слабость к шарообразной форме настолько, чтодаже приписал ее божеству, "самому бытию". Эту идею приняли идругие элейцы. Вообще же идеи и логика Ксенофанова учения взначительной степени представлены у Парменида, Зенона и Мелисса.Эти три мудреца, видимо, играли существенную роль и в развитиидревнегреческой философской мысли, и в интеллектуальной жизниэпохи, которая, припомним, была эпохой Анаксагора и переливаласьв эпоху Сократа.Парменид также был поэтом.
Плутарх, отмечая, что философическая поэзия — особый тип поэтизирования, по вопросу "Как слушатьпоэтов?" дает такое разъяснение: „Стихи Эмпедокла и Парменида...суть теоретические рассуждения, заимствующие у поэзии как средство возвышенность слога и размер, чтобы избежать прозаичности" (15;277). Правда, встречающееся у Плутарха выражение "теоретическиерассуждения" вносит в раннее греческое философствование более поздний смысловой оттенок. Тем не менее можно согласиться с тем, чтопоэтическая форма не была для Парменида главной и, возможно, веще большей мере, чем у Ксенофана, лишь служила выдвинутым напервый план философским целям.
Но она и не была для элейскоймысли чисто внешним, несущественным элементом. На той стадии развития древней философии, когда она, как у элейцев, еще парила ввысотах космологическо-философской фантазии, поэтическая формабыла уместной и органичной.В тех исторических условиях для философии вообще было естественно породниться с поэзией, с литературой — в частности, пользоваться жанром диалога (открытие которого как философского жанраприписывают именно элейцу Зенону).
Философствование о беспредельном прекрасном космосе, о человеке, его уме, сердце, о прошломи будущем, о высоком, добром в деяниях человека и человечествасклоняло великих мыслителей к поэтической форме или к яркой, драматичной прозе диалогов.
Начиная с глубокой древности ценилисьили критиковались, но мало кого оставляли равнодушными донесенные преданием тексты Парменида, которые, видимо, входили в его70поэму о природе*. Завязку этого философского сочинения, пролог кнему (проэмий) Парменид использует для того, чтобы, опираясь напривычный для греков мир мифологических, художественных, а потоми философских фантазий, помочь читателю (и слушателю) отправитьсяв воображаемое интеллектуальное путешествие — в мир идей и образов элейской философии, а также объяснить, каковы главные цели иценности, во имя которых только и следует "отпускать" быструю мысльпутешествовать по путям дальнего космоса и в глубины сущностныхизысканий, в конце концов позволяющих самым мудрым "встретить"вездесущее божество.Кони, несущи меня, куда только мысль достигает,Мчали, вступивши со мной на путь божества многовещий,Что на крылах по Вселенной ведет познавшего мужа.Этим путем я летел, по нему меня мудрые кони,Мча колесницу, влекли, а Девы вожатыми были.(1-5; 295)Дева — одна из тех "Дочерей Солнца", которые в поэме Парменида стали "вожатыми" путешествия юного философа, — обращается кнему со словами:Юноша, спутник бессмертных возниц! О ты, что на конях,Вскачь несущих тебя, достигнул нашего дома,Радуйся! Ибо тебя не злая Судьба проводилаЭтой дорогой пойти — не хожено здесь человеком —Но Закон вместе с Правдой.
Теперь все должен узнать ты:Как убедительной Истины непогрешимое сердце,Так и мнения смертных, в которых нет верности точной.(24-30; 295)Что же было поведано "спутнику бессмертных возниц" насчет "убедительной Истины"? Собственно, в поэме выражено самое главное вэлейской концепции первоначала — концепции бытия и божества. Давайте и мы присмотримся к тому, что именно элеец Парменид считал"убедительной Истиной".Главный для элеатов вопрос: что в философии значит слово "есть"?...Спор [собств.
"тяжба, требующая решения"] по этому делу —вот в чем:Есть или не есть? Так вот, решено [-вынесен приговор],как [этого требует] необходимость,От одного [пути] отказаться как от немыслимого, безымянного,ибо это не истинный Путь,а другой признать существующим и верным.(15-19; 290)* Далее при цитировании поэмы Парменида использованы новые версии перевода,предложенные А.В. Лебедевым в книге «Фрагменты ранних греческих философов»,причем в случаях, когда важна не столько точность формул, сколько яркость образа,приводятся стихотворные переводы, помещенные в Приложении к разделу о Пармениде,а при обращении к существенным оттенкам именно философской мысли — прозаическиепереложения Парменидовой поэмы.От вопросов, поставленных Парменидом, тянутся нити ко всемпоследующим философским размышлениям о бытии, постепенно разрастающимся в особый раздел философского знания, который в философии существовал издревле, но только в Новое время получилназвание "онтологии".На первый взгляд ответить на вопросы Парменида не представляет труда.
У того, что есть, у "сущего сейчас" наверняка имеется свое"было", свое становление, и обязательно — раз оно точно есть — внем заложен хоть краткий момент будущего, его "потом". Это относится к наличным в каждый момент вещам, состояниям мира, человеческим существам. Но дать подобный ответ — значит не понятьболее сложного смысла вопроса и, следовательно, натолкнуться надругие парменидовские вопросы и ответы-парадоксы. Ибо Парменидзадается вопросом не о "есть" какой-то вещи или вещей вообще, не о"есть" какого-то человека или мыслимых (как раз с помощью связипрошлого-настоящего-будущего) поколений людей.
Он испытует вопросами о самом "есть", о "сущем сейчас" как таковом, обо всейбеспредельной совокупности, целостности вот-сейчас-сущего.Правда, и сами элеаты — Парменид, а вслед за ним Зенон и Мелисс — постоянно смешивают два возможных уровня вопрошания о"есть и не есть": уровень философский, абстрактный и уровень обыденный, связанный с наблюдением над конкретными вещами.
От смешения возникают труднейшие проблемы, загадки, парадоксы, которыезадали науке и философии элеаты и которые с тех пор не перестаютпривлекать к себе внимание многих исследователей. Если бы упомянутое смешение было всего лишь следствием мыслительных ошибок,то они были бы довольно быстро устранены. Но дело идет о неизбежных для философского и научного разума проблемных противоречияхи трудностях. Специфика, а одновременно и парадоксальная на первый взгляд привлекательность философствования элейцев состоят втом, что они не только не затушевали трудности, возникающие передразумом и познанием, но многократно усложнили, "утяжелили" их ив таком просто-таки неразрешимом виде выставили на суд...
самогонаучно-философского разума. Да еще и втянули в парадоксы-апориифилософствования обыденный разум, которому впору прийти в отчаяние от аргументов, с помощью которых элейские философы последовательно разрушают "железные" очевидности повседневного опыта.Догонит ли быстроногий Ахиллес черепаху, если черепаха начнет ползти из какого-то пункта много раньше, чем Ахиллес устремится за нейв погоню? Движется или покоится выпущенная из лука стрела? Чтоза вопросы, скажет обычный человек, не посвященный в философскиепремудрости: Ахиллес, без сомнения, настигнет черепаху, как бы далекоона ни продвинулась своим "черепашьим шагом"; стрела, пущеннаяиз лука, бесспорно, движется.