Автореферат (1101919), страница 7
Текст из файла (страница 7)
Д.Зиновьевой-Аннибал, где эта мистическая концепция былараскрыта наиболее последовательно. В рассказах Нагродской приверженцы «религиистрадающего бога» изображены в карикатурном виде, а их отрешенность от быта исосредоточенность исключительно на «высоких» переживаниях оказываются лицедейством,игрой, рассчитанной на непосвященных, тогда как в действительности их действиямируководят вполне «приземленные» или меркантильные интересы и цели.
Художницавыворачивает наизнанку один из центральных пунктов ивановской доктрины о раздвоениибога на палача и жертву и показывает, что носители дионисийских устремлений расчетливонадевают маску «жертвы», становясь «палачом» того человека, который перешел им дорогу.Они применяют весь арсенал мистических внушений и «духовных приманок» и способныразыграть целый спектакль, чтобы запутать и использовать доверчивых «зрителей», незадумываясь о том, что разрушают жизни невинных людей. Нагродская осуждает подобноеповедение, в основе которого лежит, как ей кажется, нескончаемое актерствование,свойственное, по ее убеждению, представителям символистского круга, и внушает читателюмысль о его недопустимости в реальной жизни. Подтверждением своей правоты она считалатот факт, что идеологи жизнетворчества рано или поздно начинают верить в собственноепритворство и неизбежно утрачивают естественное «лицо», индивидуальность, в чемписательница видела справедливую расплату за попытку исказить или вовсе отказаться отсвоей изначальной природы.
Этот вывод стал аргументом Нагродской против символизма,его жизненных и творческих установок, так как, по ее мнению, искусственность поведенияуказывает на пустоту и ложность стоящих за ним идей.В малой прозе 1910-х гг. Нагродская пародировала не только символистские, но иобщекультурные мифы, тиражировавшиеся в женской беллетристике XIX в. и постепенноукоренявшиеся в массовой литературе начала ХХ столетия. В третьем параграфе«СтилизацияитравестированиемифаоЗолушке»(рассказ«Сандрильона»)рассматривается трактовка писательницей мифа о бедной, но доброй и трудолюбивойдевушке, которая ждет своего принца и, перенеся много бед и унижений, оказываетсявознаграждена за кротость и терпение.Взяв за основу французскую сказку Ш.
Перро, она не только отказалась от мотивапоиска исчезнувшей красавицы с помощью хрустального башмачка, образа феи, помогающейгероине попасть на бал, но и радикально переосмыслила центральную фигуру сказочного24сюжета. Ее героиня – некрасивая, лукавая и ленивая Эмеранс – выигрывает битву за женихаблагодаря не добродетели, а пронырливости, хитрости и беспринципности. Примечательно,что и «принц» не соответствует требованиям канона, так как является прожигателем жизни,кутилой, а в женитьбе видит лишь выгодную сделку. Их союз оказывается результатомобмана и насмешки над окружающими и, по замыслу Нагродской, демонстрирует сменуаксиологической шкалы в современном мире, который больше не считает нужным ценитьтакие добродетели, как милосердие, трудолюбие и душевную щедрость.
А наделив свою«антигероиню» всем, что полагается Золушке по архетипическому «статусу», писательницаобнаружила и разрушение мифологемы красоты в том виде, в каком она существовала ввосприятиисимволистов,веривших,чтокрасотаявляетсяабсолютнымидеалом,освобождающим мир из пленного состояния, преображающим его. Тем самым она вновьвступила в полемику с Зиновьевой-Аннибал, художественно воплотившей символистскиепредставления об уродстве и красоте в повести «Тридцать три урода». В творчествеписательницы-символистки Нагродская видела необоснованное возвеличивание красоты,что, по ее мнению, способствовало укреплению в общественном сознании трафаретных догми закоснелых представлений о женщине, которая должна обладать привлекательнойвнешностью. В «Сандрильоне» она показала, что в зависимости от обстоятельств уродствоможетоказаться«преимуществом»посравнениюскрасотой.Темсамымонадесакрализировала культивируемый символистами миф, убирая из понятия красотысвященный смысл, который приводил к его возвеличиванию как высшей ценности в ущербдушевным качествам не только в философском, но и в обывательски-житейском смысле, чтоупрочивало, по мнению писательницы, несправедливое распределение гендерных ролей.В «Сандрильоне» обнаруживается множество аллюзий и перекличек с творчествомКузмина.
Действие рассказа разворачивается во Франции XVII в. Нагродская скрупулезновоспроизвела не только бытовую обстановку, но и мышление и речь людей этого времени,что можно расценить как своего рода «соперничество» с Кузминым, чьи повести-стилизациина сюжеты из французской, английской и итальянской истории пользовались большойпопулярностью.
Но если последний стремился прежде всего передать «дух» и атмосферуэпохи, то в рассказе Нагродской ясно звучит издевка по отношению к изображенномупериоду европейской истории. Но основным приемом при создании рассказа сталотравестирование, так как появление среди действующих лиц маркизы де Ментенон (вдовыписателя П. Скаррона, создателя жанра травестии) становится для читателя сигналом того,как следует воспринимать написанное. Трансформация сюжетных мотивов и образов сказкио Золушке, в результате которой ловкость и плутовство одерживают победу наддобродетелью, а красота перестает быть абсолютным мерилом, указывает на стремление25писательницы пересмотреть значение, которое вкладывалось в это краеугольное для нихпонятие символистами.Таким образом, пародирование и травестирование в творчестве Нагродской каксимволистских, так и общекультурных мифов позволяет сделать вывод о том, что втворчестве писательницы речь идет не столько о неомифологизации, характерной длямодернистского мышления на рубеже XIX–ХХ вв.
в целом, сколько об иной тенденции –разрушении мифологического сознания, которое, по ее убеждению, было одной из причинугнетенного положения женщины в современном обществе.В четвертом параграфе «Фантастика как элемент художественного мышленияЕ.А. Нагродской» рассматривается функция элементов фантастики в рассказах 1910-х гг.Нагродская «сталкивает» два мира – мир обыденности и ирреальное бытие, показавбезнадежность попыток современного естественнонаучного знания и психиатрии объяснитьсферу сверхчувственного и непознанного, а также «колеблет» представления о наличиитвердой границы между фантазией и реальностью, сном и явью.
Ее отклик на новейшиенаучные открытия своего времени и попытка обнаружить точки взаимопроникновения междуобластями познаваемого опытно-эмпирическим путем и сверхчувственного доказываютуникальность фигуры Нагродской среди писательниц Серебряного века, так как практическини одна из ее современниц (за исключением В. Крыжановской) не обращалась к сферефантастического.Но стремясь показать сложность и непостижимость «второй реальности», Нагродскаяв то же время демонстрировала, что потусторонний мир не всегда является убежищем от«страшной» действительности. В рассказах «Клуб настоящих», «Он» этот иной мирпредстает пугающим и грозным царством, где действуют уродливые и перевернутые законымира реального, которые обнажают темные глубины человеческих душ. Желание ощутитьсебя полностью свободным, невыполнимое в реальном мире, наполненном множествомусловностей, требований и всепроникающей регламентацией, грозит, по мысли художницы,разнузданностью и погружением в темные иррациональные бездны, в результате чегочеловек-автомат неизбежно превращается в человека-животное.
В то же время попыткасбросить с себя социальную маску делает человека безумцем в глазах окружающих, которые,требуя от него бесконечного подчинения, оказываются, по сути, его палачами. Тем самымписательница подчеркивала мысль о значимости внутренней свободы, которую человекможет приобрести, как ей казалось, именно в масонстве.Изображение потустороннего мира как царства кошмаров и власти зловещих сил,вмешивающихся в земные судьбы людей, свидетельствует об опоре писательницы наготическую традицию фантастики. В своих произведениях она широко использовала26наиболее устойчивые приемы мотивированной фантастики – сон, слухи, галлюцинации,безумие, сюжетные тайны, которые с особенной яркостью проявились в рассказе «НевестаАнатоля», где в полной мере реализована вся атрибутика готического жанра: мрачноепомещение – заброшенный дворец, мотив сумасшествия, который воплощается в бредестарухи, много лет ждущей погибшего жениха.