Диссертация (1101446), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Французская напудренная прическа весьма не согласовалась с выражением его славянского лица. Живописец изобразил его в кафтане алого цвета с большими стразовыми пуговицами; в руке держал он какойто небывалый цветок. На третьем портрете, писанном другою, более искусноюрукою, был представлен человек лет тридцати, в зеленом мундире екатерининского времени, с красными отворотами, в белом камзоле, в тонком батистовомгалстухе. Одной рукой опирался он на трость с золотым набалдашником, другую заложил за камзол. Его смуглое худощавое лицо дышало дерзкой надменностью. Тонкие длинные брови почти срастались над черными как смоль глазами; на бледных, едва заметных губах играла недобрая улыбка» (IV, 83).Женский портрет описан очень обобщенно.
Мужские портреты противопоставлены друг другу по нескольким «линиям» сразу: одно лицо русскоедоброе и круглое, толстое, одет он в кафтан. Второй, наоборот, в камзоле, ху85дощавый и недобрый. Противопоставление здесь очевидно и по степени европейскости, утонченности, - тупости, характеризующей славянское лицо. О дамесказать практически нечего, а мужчины заведомо противопоставлены друг другу.
Это противопоставление проходит и по психологической, и по социальной,и по идеологической линиям. Такого богатства смыслов, которые можно извлечь уже из самих изображений, как изображений, еще не было у Тургенева.Здесь мы имеем дело одновременно и со своего рода «обнажением приема», и счрезвычайным обогащением этого приема, использованием на небольшом пространстве всех возможностей, которые дает писателю просто изображениепортрета как портрета.Кроме трех описаний картин вводится «живой» портрет Ивана Андреевича Лучинова: «Иван Андреевич был человек огромного роста, худой, молчаливый и весьма медлительный во всех своих движениях; никогда не носил халата, и никто, исключая его камердинера, не видал его ненапудренным.
ИванАндреевич обыкновенно ходил, заложа руки за спину, медленно поворачиваяголову при каждом шаге. Всякий день прогуливался он по длинной липовой аллее, которую сам собственноручно насадил, — и перед смертью имел удовольствие пользоваться тенью этих лип. Иван Андреевич был чрезвычайно скуп наслова; доказательством его молчаливости служит то замечательное обстоятельство, что он в течение двадцати лет не сказал ни одного слова своей супруге,Анне Павловне» (IV, 16). Этот портрет дополняет картины, висящие на стене,создает между ними недостающее звено.Портрет Василия Лучинова не дублируется, но дополняется психологическим описанием, обобщенным портретом его личности: «Он был не великростом, но хорошо сложен и чрезвычайно ловок; прекрасно говорил пофранцузски и славился своим уменьем драться на шпагах. <…> Когда, бывало,Василий Иванович, улыбаясь, ласково прищурит черные глаза, когда захочетпленить кого-нибудь, говорят, невозможно ему было противиться — и дажелюди, уверенные в сухости и холодности его души, не раз поддавались чарующему могуществу его влияния» (IV, 86).Портрет Рогачева также дополняется его психологическим портретом,причем интересно, что этот портрет привязывается к изображению прямым86указанием на картину: «Он с детских лет отличался толстотою и неповоротливостию, нигде не служил, любил ходить в церковь и петь на клиросе.
Посмотрите, господа, на это доброе, круглое лицо; вглядитесь в эту тихую, светлуюулыбку... не правда ли, вам самим становится отрадно?» (IV, 92). Деталь картины как бы переходит в жизнь, улыбка, изображенная на картине, становитсяважнейшей чертой Рогачева в жизни.Мы уже видели, какую важную роль играет улыбка персонажей в поэмах Тургенева и в повести «Андрей Колосов». Легко заметить, насколькоусложнено использование той же детали в «Трех портретах».
Улыбка характеризует и Рогачева, и Василия Лучинова, оба они на портрете изображены улыбающимися. Однако если улыбка Рогчаева простодушная, то улыбка Лучинова«недобрая». Соответственно, в повести значения этих улыбок разные. УлыбкаЛучинова — маска, прикрывающая его холодную, чёрствую и жестокую натуру.Одновременно это и способ обольщения, один из источников силы Василия иего власти над людьми, власти недоброй, ведущей тех, кто ему поклонился, кгибели. Улыбка Рогачева — подлинное внешнее выражение доброты его душии одновременно выражение его слабости, его неспособности противостоятьпсихологически сильному противнику: «Зимой приехал Василий Иванович.Ему представили Рогачева; он принял его холодно и небрежно и впоследствиивремени до того запугал его своим надменным обхождением, что бедный Рогачев трепетал как лист при одном его появлении, молчал и принужденно улыбался. Василий раз чуть-чуть не уходил его совершенно, предложив ему пари,что он, Рогачев, не в состоянии перестать улыбаться.
Бедный Павел Афанасьевич едва не заплакал от замешательства, но — действительно! — улыбка, глупейшая, напряженная улыбка не хотела сойти с его вспотевшего лица! А Василий медленно поигрывал концами своего шейного платка и поглядывал на негоуж чересчур презрительно» (IV, 93).
Стоит обратить внимание, что впервые двапортрета будто бы переплетаются. Портрет Василия и портрет Рогачева дополняются новыми деталями (у Василия появляется шейный платок, концами которого он «поигрывает») и таким образом «совместный» портрет приобретаетзначение своего рода поединка.87Женский портрет на стене описан менее выразительно и характерно ипотому дополняется обширными портретами, как обобщенным, так и ситуативными. Обобщенный ее портрет вводится после того, как загадана загадка преображения Василия. Читатель понимает, что она и есть разгадка, причина происходящего с героем: «Ольга Ивановна, господа, была очень недурна собой.Впрочем, ее красота состояла более в необыкновенной нежности и свежеститела, в спокойной прелести движений, чем в строгой правильности очертаний.Природа одарила ее некоторой самобытностью; ее воспитанье — она выросласиротой — развило в ней осторожность и твердость.
Ольга не принадлежала кчислу тихих и вялых барышень; но одно лишь чувство в ней созрело вполне:ненависть к благодетелю» (IV, 94–95). Далее этот портрет фокусируется вокругодного центра, как это делается в портрете Андрея Колосова. У того таким фокусом была его необычная улыбка, здесь таким фокусом становится понятие«породы» или «крови».В дальнейшем этот портрет дополняется традиционными ситуативнымиописаниями, строящимися, как обычно, на появлении новых метонимическихдеталей и повторных указаний на уже выделенные в обобщенном портрете героини.
Мы не будем здесь приводить обширных цитат прежде всего потому,что ничего по-настоящему новаторского здесь мы не увидим. Наоборот, стоитподчеркнуть наличие определенной закономерности в мире Тургеневских произведений: чем меньше участие главного героя в сюжете, или, точнее, чем более он пассивен, чем меньше развитие действия зависит от решений героя, егопоступков, его воли и активности, тем больше у него портретов. Эта закономерность подчеркивает важную смысловую связь между сюжетом и портретомперсонажей. Поскольку женщины всегда в произведениях Тургенева более пассивны, чем мужчины, у них всегда больше описаний внешности.
Это позволяетнам выдвинуть мысль о том, что именно женские персонажи в повестях и рассказах Тургенева изображаются более традиционно, чем мужские, в их описании различия между прозой и поэмами менее заметны, в их изображении возможности, предоставляемые прозаическими жанрами, используются Тургеневым менее активно.88«Жид»Два прозаических произведения, написанных вслед за «Тремя портретами», как мы уже говорили, имеют отчетливо экспериментальный характер, показывают стремление автора «попробовать себя» в самых разных жанрах и стилях. Эта экспериментальность относится не только к сфере сюжетосложения,но и к портрету.
В рассказе «Жид» мы видим эксперимент с так называемым«этническим портретом», то есть фактически портретом не столько реальногочеловека, сколько национальных стереотипов внешности (и в результате и стереотипов изображения национального характера). Этнические, национальныестереотипы мы видели и в повести «Три портрета», однако там они вводилисьтонко и как бы фоном, здесь они выдвигаются на первый план и выглядятнамного примитивнее.Портрет рассказчика-полковника, данный до начала рассказа, во многопредставляет клишированное понятие «русскости»: «Полковник улыбнулся,пропустил струю табачного дыма сквозь усы, провел рукою по седым волосам,посмотрел на нас и задумался.
Мы все чрезвычайно любили и уважали НиколаяИльича за его доброту, здравый смысл и снисходительность к нашей братьемолодежи. Он был высокого роста, плечист и дороден; его смуглое лицо, "одноиз славных русских лиц", прямодушный, умный взгляд, кроткая улыбка, мужественный и звучный голос — всё в нем нравилось и привлекало» (IV, 108).Портрет Гиршеля в противоположность воплощает клише внешности (и в результате — натуры, национального характера) еврея: «Осторожный кашельразбудил меня; я открыл глаза и увидел перед собою жида лет сорока, в долгополом сером кафтане, башмаках и черной ермолке. Этот жид, по прозвищуГиршель, то и дело таскался в наш лагерь, напрашивался в факторы, доставалнам вина, съестных припасов и прочих безделок; росту был он небольшого, худенький, рябой, рыжий, — беспрестанно моргал крошечными, тоже рыжимиглазками, нос имел кривой и длинный и всё покашливал.
Он начал вертетьсяпередо мной и униженно кланяться» (IV, 109).Очевидно, что здесь активное противопоставление по национальномупризнаку, дополняемое физическими и психологическими антитезами. Русский89полковник был «кровь с молоком», дороден и плечист. Жид наоборот: низкорослый, худенький. Русский — мужественный, жид — униженно кланяющийся.Портрет еврейки, приведённой Гиршелем, даётся в два приёма. В отличие от всех других персонажей, она красавица, и здесь портрет выполняет задачу выражения идеи абсолютной красоты. В данном случае используется ужедругой прием, он постепенно приводится к сознанию читателю, как будто«распаковывается». Сначала рассказчик раскрывает её капюшон и описываетсвоё впечатление, которое произвела на него «жидовка»: «Я подошел к закутанной фигуре и тихо снял с ее головы темный капюшон. В Данциге горело:при красноватом, порывистом и слабом отблеске далекого пожара увидел ябледное лицо молодой жидовки. Ее красота меня поразила.
Я стоял перед ней исмотрел на нее молча. Она не поднимала глаз» (IV, 111). Затем она снимает иплащ и уже после этого говорится о подробностях ее внешности: «Она скинуласвой плащ и села. На ней был короткий, спереди раскрытый казакин с серебряными круглыми резными пуговицами и широкими рукавами. Густая черная коса два раза обвивала ее небольшую головку; я сел подле нее и взял ее смуглую,тонкую руку. Она немного противилась, но как будто боялась глядеть на меня инеровно дышала.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
