Диссертация (1098658), страница 53
Текст из файла (страница 53)
Вынула из карманабелого халата заготовленную монетку*, набрала номер.Они так жили уже два месяца: Сергей Иванович отпуск взял, приходил с утра. Женя приходила квечеру, отпускала его и проводила в палате63 ночь. Для неё здесь и вторую койку64 поставили, ноона не ложилась уже несколько ночей, боялась упустить минуту… Почему-то это казалось самымважным.Позвонила. Он сразу поднял трубку.– Приезжайте!Он был всё ещё женат, и жизнь его молчаливой жены была сильно омрачена65. Женя и прежде обэтом иногда думала: почему это66 все они соглашаются молчать и терпеть…Ничего, скоро она его получит в полном объёме – зло подумала Женя, и сразу же5 устыдилась67.Но теперь уже было совершенно неважно, что скажет сейчас его жена и что он ей ответит.Женя поднялась на полпролёта, открыла с усилием, отозвавшимся68 в животе, тяжёлую дверь – ивдруг, как пришпоренная, понеслась по коридору69, поддерживая прыгающий живот. Коридор былдлинный, палата в самом конце, и Жене показалось, что бежит она целую вечность.
В ночнойбольничной тишине стук войлочных туфель3 звучал как конский топот70.Дверь в палату была открыта. В палате было двое: врач и сестра.Сестра говорила врачу:– Я с самого начала знала, что Эммочка в моё дежурство… вот, ей-Богу71, знала.Весь институт так звал её – Эммочка. За весёлую сердечность72, за природное милосердие*…– Опоздала… – сказала Женя. – Господи40, я опоздала.Через сорок минут приехал Сергей Иванович. Он тоже бежал по коридору, стягивая73 на ходумокрый плащ. И он сказал то же5 слово:– Опоздал…Но никто не заплакал: Женя с самого начала беременности ходила какая-то стеклянная,непроницаемая74, без чувств, как под наркозом75, жила, сосредоточенная на одной ноте76: мальчикасохранить.
А Сергей Иванович был весь как закушенный77,– у него был и фронт78, и плен, иштрафбат*, и лагерь*. К жизни давно уже относился как к подарку, и особенно к этим последнимгодам, с Эммой. И ещё он сказал:– Почему не я…Коридорные сны начались ещё до рождения сына. В жёстком белом халате Женя бежала побесконечному коридору, по обе стороны которого часто поставленные двери, но войти можнотолько в одну из дверей, и никак нельзя79 ошибиться, скорей, скорей… Но неизвестно, какая издверей правильная… а ошибиться нельзя, ошибиться – смертельно… всё – смертельно… И Женябежит, и бежит, покуда80 не просыпается с сердечным грохотом в ушах81 и во всём теле…Мальчик родился в срок, здоровый и нормальный, без всяких там отклонений82.
Коридорный же5сон остался на всю жизнь, но снился редко… Женя, чуть ли не83 с детства приобщённая84 к трудамвеликого шамана*, ещё раз пролистала знаменитое сочинение, посвящённое сновидениям.Прямого ответа доктор* не давал. В ту раннюю пору доктор больше интересовался Эросом*, чемТанатосом*. А кушеточек психоаналитических*, столь85 для Жени привлекательных, в то время недержали, да и86 не до того было87.Потом происходили всякие разные вещи, – женились, разводились, разменивались*, переезжали,рождались дети, у Сергея Ивановича – внуки, и у отца Михаила Александровича родилась ещёодна дочь, и он успел ещё развестись, ещё жениться, и опять развестись. Женины* дети вырослипочти до взрослого состояния и уехали к своему отцу, перебравшемуся в Америку, и ничто непредвещало88, что они вернутся, и вся жизнь состояла из разрозненных штучек89, которые никак несоединялись в целое.Наконец, настал печальный год, когда отец Жени заболел медленной смертельной болезнью,которая заметна была первые годы исключительно на рентгеновских снимках90 и ничем более себяне проявляла.
Врачи обещали пять лет жизни, вне зависимости от лечения. Оперировать лёгкое встоль преклонном возрасте91 не рекомендовали. Начало болезни совпало по времени с еговыходом на пенсию и перестройкой* всей страны, середина – с личной перестройкой жизниМихаила Александровича, превратившегося из преуспевающего92, бодрого и слегка хвастливогопрофессора в угрюмого93 молчуна94, удручённого95 внезапно наступившей скудностью96 иоживляющегося лишь при виде вкусной еды и при получении разного рода подтвержденийуспешности Жениной карьеры, которая должны была компенсировать97 его собственные неудачи.Когда отец уже не мог сам себя обслуживать, Женя перевезла его к себе – вместе с телевизором ишахматами, в которые он давно уже не играл.
Болезнь шла к концу, а ему шёл восьмидесятый год,и эти последние месяцы его жизни, горькие и пустые, были омрачены ещё и голодом: пищевод98не пропускал еды. Он постоянно хотел есть, но после трёх ложек начиналась рвота. Как толькорвота утихала, он просил Женю принести ему бутерброд с ветчиной. Организм, кое-какпринимавший три ложки каши, отвергал99 бутерброд с ветчиной.– Тебя вырвет, давай лучше бульон или яйцо всмятку100, – предлагала Женя.Тогда он сердился, кричал на Женю, а потом целовал ей руки и плакал.Женя умирала от жалости и отвращения109.
Она целовала его в голову, – запах волос был еёсобственный, он ей всегда не нравился, и она всю жизнь мыла голову каждый день и стиралавязаные шапки и головные платки, чтобы он никогда не заводился101, этот отцовский запах. И онавспомнила, как год спустя после смерти матери открыла её шкаф, взяла в руки чёрное, в мелкихлазоревых102 незабудках103 платье, поднесла к лицу и вдохнула не умерший запах Эммы –цветочный, медовый пот, сохранившийся в подмышках, сладчайший из всех запахов в мире…Женя износила то платье до паутины104, а потом разрезала на куски и набила105 ими подушкудумочку106…Женя гладила старческую107 голову отца, его седые блестящие кудри и думала о том, что еслидоживёт, то и у неё будут такие красивые седины108, и такие же5, как у отца, ясные карие глаза, ируки, как у него – маленькие, с короткими ноготками… Всю жизнь не могла ему простить, чтопохожа на него, а не на мать… И сердце сжималось от тоски109 по матери, которая умерла такдавно…Потом стало совсем плохо.
Пришла мамина подруга, известный онколог110 Анна Семёновна,которая все эти годы наблюдала Михаила Александровича. Он много кашлял, почти ничего не ели всё говорил о еде. Анна Семёновна придерживалась той точки зрения, что больного не следуетлишать надежды, и потому долго объясняла пациенту, что сейчас выпишет ему новое лекарство,которое снимет эту отвратительную тошноту, и он сможет есть всё, чего его душа пожелает111.– И вы скажите ей, Анна Семёновна, вы ей скажите, что я могу есть свиные отбивные 36, если иххорошенько отбить, – требовал он. Но требовал так слабенько, так хлипко112.«Господи39, лучше сшиби113 меня машиной, чем превращать вот в это, сделай что-нибудьмгновенное, пожалуйста», – скулила114 Женя измученной душой.Анна Семёновна сделала вечерний укол – снотворное115 и обезболивающее116.
Последние двенедели делали четыре инъекции117 в сутки. Игла вошла в исколотую ягодицу118 так плавно, чтоотец даже не заметил. Женя позавидовала: она считала, что колет119 хорошо, но такого мастерствадостичь не смогла.– Ты засыпай теперь, папочка120, – сказала Женя и выключила верхний свет121.– Вы скажите, Анна Семёновна, вы ей скажите, чтобы завтра она пожарила мне отбивную36…– Да, да, может быть, не завтра, а через пару дней, когда вы примите курс нового лекарства…Спокойной ночи.Они ещё сидели на кухне, пили чай.– Вчера ему было так плохо, он был без сознания, не отвечал… Я думала, что конец.
А сегоднялучше…– Этого никто не знает. В любом случае – вопрос нескольких дней.Она была ровесница Эммы, совсем старая врачиха122, из того самого института, давно ужепереехавшего из здания с кариатидами в далёкий новый район*…Женя заперла за ней дверь. Погасила свет в коридоре. Слабый свет шёл из дальнего конца, скухни.
Из отцовской комнаты раздалось довольно громко:– Ставьте вопрос на голосование! Ставьте вопрос на голосование!*«Опять бредит123. Наверное, во сне», – подумала Женя.Вымыла чашки. Вытерла чистым полотенцем. Села, опершись на стол, положив подбородок насцепленные124 пальцы. Это был его жест, его поза. Всю жизнь она избегала в себе самой того, что отнего унаследовала125. Истребляла126 в себе его часть. Но всё равно была похожа на него, а вовсе не наЭлизабет Тейлор, на которую была похожа Эмма.– Мама! – услышала Женя. «Опять бредит. Бедный…» И снова, уже громче, уже явственный127зов:– Мама! Мама!Вышла в коридор. Постояла под дверью. Войти? Не входить?«Не пойду!» – сказала себе.