Диссертация (1098504), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Приходилось искать работы по русским газетам, стал я задумывать и работы на французском языке, которым начинал владеть всё более свободно. Всё это брало много времени и труда, а денег давало мало. Мы постепенно стали жить всё беднее, все более подходили под уровень рядовых эмигрантов. А жизнь рядового эмигранта – это вечное полунищенское существование…» 380. Так в своём дневнике в апреле 1884 г. Тихомиров записывает: «У нас безденежье абсолютное. Со всех сторон счета. Платить нечем. Того жди – выгонят с квартиры». Материальные сложности накладываются на сложности в семейной жизни. Из дневника проскальзывают скупые сведения об оставшихся детях в России. Так Тихомиров записывает в этот же месяц:
«На днях я отправил письмо родным с просьбою, чтобы сестра на время взяла Надю. Это ужасно тяжёлая история. М.Д. отказывается держать – категорически. Мне взять – это всё равно, что камень на шею, да и самой девочке - тоже, тут, того гляди придётся быть на мостовой. И просить сестру
– это значит просить Отто, который меня терпеть не может». Тихомировы уже отказываются от прислуги381.
В 1886 г. начинается самое трудное время за весь эмигрантский период. Серьёзно заболевает сын Тихомирова Саша. «Вот уже две недели, как возимся с Сашей, - записывает Тихомиров в мае 1886 г. в своём дневнике, - Болен, по-видимому, менингит. Мушки, компрессы, бессонные ночи, крики, раздирающие душу…» 382 Последним психологическим ударом для становится возникший не без участия Рачковского вопрос о высылке его с французской стороны. Благодаря заступничеству Клемансо конфликт удалось уладить, однако, необходимо было на время покинуть столицу. Вместе с семейством Лев Александрович переезжает в пригород Парижа Le Raincy.
380 Там же. С. 461.
381 Тихомиров Л.А. Воспоминания. М., 2003. С. 211, 214.
Болезнь сына отбирала силы, поглощая всё внимание Тихомирова. Выйдя из привычной колеи жизни Лев Александрович, пожалуй, только в этот период вполне осознал смысл отцовства. «Месяцы он провёл с мушками (5 штук), - вспоминал Тихомиров, - месяцы днём и ночью лежал у него лёд на голове, месяцы он питался клизмами, вечно принимал лекарствами, которые приходилось заставлять принимать угрозами, криками: «Глотай, непременно, силой волью!». и случалось силой вливать, разжимая челюсти мученика». Забота о больном ребёнке заставляла полностью забыть о себе, о своём положении, терзало лишь чувство долга перед сыном. Тихомирову хотелось тем больше дать мальчику душевного тепла, чем больше он сознавал опасность подступившей болезни. Можно только предполагать, насколько трудно было человеку, большую часть жизни решавшему политические вопросы и распоряжавшемуся в своих статьях судьбами народа и государства, заниматься тем, что до этого составляло удел его супруги. «Я выдумывал бесконечные сказки, - указывает Тихомиров в своих воспоминаниях, -игры, доступные больному, носил его, покупал игрушки. Я утешал себя: «Завтра помрёт, - пусть проведёт счастливую минуту…». В это время Льву Александровичу приходилось подчас тянуть эту лямку одному, поскольку нервная система несчастной матери ребёнка порой не справлялась.
«Несчастная Катя тоже билась с больным, дежурила попеременно со мной, но, измученная сама, рыдала, затыкала уши, убегала в припадках» 383, - вспоминал Тихомиров о самых тяжёлых минутах.
19 февраля 1887 г. Тихомиров получил известие о смети отца. В дневнике Лев Александрович оставил скупые строчки: «Незадолго до этого известия, недели 2-3 назад, видел я сон: чёрный гроб, на нём свечи, всё на чёрном фоне, и больше ничего». Позже Тихомиров возвращался к этому событию в своём письме В.К. фон Плеве от августа 1888 г. Лев Александрович укорял себя: « Я имел отца и мать и покинул их; отец так и
умер, не увидев меня больше…». Родителей, оставленных на родине, Тихомиров вспоминал часто, однако, не заносил в дневник своих переживаний. В дневниковых записях можно увидеть лишь отдельные происшествия из жизни его родных. Свои чувства этого период Лев Александрович описывал в воспоминаниях. «Родных я любил, отца и мать, - вспоминает Лев Тихомиров. - Они мне вспоминались тяжко мучительно даже тогда, когда я был в полном увлечении революциями. Как вспомнишь их постылую, одинокую жизнь, - словно нож резнёт по сердцу». Не распространяется в своём дневнике Тихомиров и о переписке с матерью, а она имела место в эмигрантский период. Мать присылала Льву Александровичу фотографии его двух дочерей, много писала о них. «За что же я народил на свет этих девочек, которых забросил, как щенят? И, думая об этом, я начинал любить этих сирот своих, вспоминал их всё больше…» - указывает Тихомиров в воспоминаниях384.
Всё это терзало его совесть и всё чаще наводило мысли о России. С каждым годом эмигрантская жизнь становится всё более чуждой Тихомирову. 1888 г. стал переломным в жизни Тихомирова. После предисловия к книге «Россия социальная и политическая», в котором Тихомиров подверг критике революционеров, были порваны отношения с эмигрантским миром. Таким образом, мосты в прошлое Тихомировым были сожжены: в мае 1888 г. Лев Александрович опубликовал брошюру «Почему я перестал быть революционером», теперь уже выступив в качестве союзника русского правительства. Однако, судьба Тихомирова была неясна ещё долгое время. Отрицательная реакция русского правительства на покаяние бывшего революционера, отсутствие возможности всё изменить лишали жизнь Тихомирова смысла. «Я уже почти не имею времени что-нибудь создать: мне уже – страшно сказать – тридцать шесть лет, и я, видимо, дряхлею, - записал Тихомиров в своём дневнике 12 июня. - Ужасно! Ещё немного, - и конец, и
ничего не сделано, и перед тобой нирвана. И сгинуть в бессмысленном изгнании, когда чувствуешь себя так глубоко русским, когда ценишь Россию даже в её слабостях, когда видишь, что её слабости вовсе не унизительны, а сила так величественна… Это ужасно, это возмутительно!» 385
Начались долгие месяцы ожидания своей участи. Тихомиров понимал, что теперь, если он не будет прощён, то его арестуют, а семья останется без опеки. Мысль эта приводила его в ужас, но пойти другим путём он уже не мог. «Если государь не считает возможным меня простить, - ipso facto он считает меня подлежащим наказанию, - записал Тихомиров в своём дневнике 24 октября 1888 г., - Признавая себя подданным, я не могу не подчиниться воле царя. Остаётся, значит, лишь отдаться в руки русской администрации: явиться в Россию и – пусть арестуют. Но что делать с семьёй? Я полагают, попрошу для них позволения возвратиться в Россию, и тогда пусть Катя с Сашей едут к матери, а я отдаюсь в руки консульства». С другой стороны, ходили слухи, что революционеры, опасаясь выдач со стороны Тихомирова адресов и явок полиции, могут убить его386. Эта мысль глубоко оскорбляла его достоинство, поскольку сам он был человеком искренним и более того был основным действующим лицом, принимавшим участие в нашумевшей
«дегаевской истории».
12 июля 1888 г. Тихомиров отправил письмо В.К. фон Плеве, в котором, перечисляя свои вины, в числе прочих не преминул рассказать о печальном положении своей семьи. «Я разрушил всё в этой жизни. Я имел некоторые способности и употребил их на дело, которое мне тяжело даже характеризовать. Я имею отечество, которое любил: оно считает меня преступником и врагом. Я имел отца и мать и покинул их; отец так и умер, не увидев меня больше, мать до сих пор оплакивает меня как живого покойника. Я имею детей и поставил их в такое положение, что они меня помянут со
385 Там же. С. 274.
временем лишь самым горьким и заслуженным упрёком». 12 сентября 1888 г. Лев Александрович книгу «Почему я перестал быть революционером» вместе с личным письмом отправил императору. В этом письме Тихомиров в очередной раз упоминает о несчастном положении семьи и своей ответственности перед ней. «… Я имею трёх детей, - пишет он, - нелегальность которых совершенно терзает меня <…> Одна дочь моя носит фамилию Алещенко, другая была мною подкинута матери моей и состоит в звании подкидыша. Наконец, сын, слава богу, со мной. Но что он такое? Он до сих пор не крещён, так как я не могу заставить себя ни записать его под моим именем, не признать его законным» 387.
Болезнь сына в 1886 г. окончательно определила религиозную эволюцию Льва Александровича. Как следует из воспоминаний Тихомирова, с детства был человеком верующим. При поступлении в гимназию в 1864 г. мать Льва благословила его образом Св. Митрофана и этот образок Тихомиров хранил всю свою последующую жизнь. Лишь один раз Тихомиров забыл эту иконку и вскоре был арестован. Когда же он находился уже в тюрьме, его мать снова привезла образ. Тихомиров вспоминает:
«Очень скоро после этого меня освободили из тюрьмы, и с тех пор у меня составилось какое-то мистическое или суеверное отношение к этому образку. Никогда я с тех пор ни на день с ним не расставался» 388.
В эмиграции Тихомиров изначально оказался вдалеке от православных храмов, хотя нет свидетельств, что он посещал их ранее сколько-нибудь регулярно. В Париже была посольская православная церковь, но, опасаясь слежки, Тихомиров не посещал её. В этот период нет свидетельств о религиозных исканиях Льва Александровича. Так, когда родился сын, его необходимо было окрестить, а это связывалось с рядом сложностей, поэтому крещение не состоялось. Сам же Тихомиров отмечал позже, что «не
придавал этому значения» в тот период. Хотя в то же время Тихомиров вспоминает, что «чувство мистическое» его никогда не покидало. Так Тихомиров никогда не расставался с образком Свят. Митрофания, подаренный ему матерью, и считал его свои покровителем. Помимо иконки, Тихомиров так же «хранил также маленькое Евангелие», подарок его сестры.
«Евангелие, - вспоминает он, - я всегда время от времени читывал и умел даже привести подходящую цитату». Таким образом, религиозность сохранялась все годы Тихомирова под влиянием домашнего воспитания. Тихомиров, будучи человеком рационалистического склада, пришёл, тем не менее, к Богу не путём логических обоснований и теорий, а интуитивным восприятием смысла происходящего. «Шура, мой Шура, - как многому он меня научил, - отмечал Тихомиров в своих воспоминаниях, - без слов, без понятий, одним настроением, в которое меня погружал своими страданиями, любовью, которая во мне к нему разгоралась, наконец, запросами своей маленькой, развивающейся души. Он меня привёл к Богу. Тяжко было идти, но этот путь привёл к такому свету, что и теперь не могу вспомнить тяжестей дороги, не умею изобразить того, чем мучился, невольно вспоминаю только светлое» 389.
Сам Тихомиров воспринимал свой приход к вере как возвращение блудного сына, а ни как переход от безбожия к религии. Однако, здесь следует отделять религиозное мировоззрение от личной веры Тихомирова. В 1880-е гг. произошло рождение личной веры. Потому Тихомиров и писал, что к вере его привёл сын, причём «без слов и понятий». Свои воспоминания Тихомиров писал, когда у него уже было сформировано религиозное мировоззрение. Интересно, что, не смотря на то, что в идейном отношении в тот период Лев Александрович был уже неплохо подкован, а сила личной веры, по его словам, уже была не та. Именно в свете корреляции «личная вера – религиозное мировоззрение» становятся понятны следующие слова в
389 Там же. С. 191, 335, 344-345.
воспоминаниях Тихомирова: «Строго говоря, я не был вполне безбожником никогда. Я только не верил в Бога, я имел материалистическое миросозерцание. Но я как-то боялся воевать с Богом, - меня от этого что-то удерживало. Один раз во всю жизнь я написал: «Мы не верим больше в руку Божию», и эта фраза меня смущала и вспоминалась мне как ложь и как нечто нехорошее». Когда Тихомиров пишет о том, что «не имел теории Бога и имел теорию без Бога», речь идёт не о вере, а мировоззрении390. К мировоззрению применимо понятие эволюции. С этой точки зрения, религиозная эволюция Тихомирова шла по нарастающей. С точки же зрения духовной, точкой максимальной религиозности для Тихомирова был 1886 г.
Личная вера родилась в Тихомирове, когда он достиг максимальной для себя степени смирения. Процесс этот был очень болезненный, потому что пришлось признать полную безысходность и искать помощи уже извне. Именно в этот время из простого суеверного чувства, неиспользованного наследства, полученного от матери, вера стала для него орудием изменения действительности: личной и семейной жизни. Тихомиров вспоминал: «Итак, чувство «суеверное» или, правильнее, «мистическое» у меня было. Но Богу я не молился. Болезнь Саши меня сломала. Гордость исчезла, и я молился сам не знаю кому, - тому, кто есть, если он есть. Я почувствовал себя таким слабым, что уже не боялся унижения, и молился: «Если ты есть, помилуй, помоги» 391. Поиск Бога явился в Тихомирове как поиск реального в этой жизни, попытка уйти от навязанных с детства идей.
Вспоминает Лев Александрович историю с Евангелием. Мучаясь вопросом о своём будущем, Тихомирову попались следующие строки Св. Писания: «И избавил его от всех скорбей его и даровал мудрость ему и благоволение царя египетского фараона» (Деян. апост. 7:10). «Да не государь ли это? Не на Россию ли мне Бог указывает?», - подумал тогда Тихомиров.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
