Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 27)

В основном все народовольцы признают за Тихомировым крупный литературный талант, ум и честность. «Тихомиров был несомненно умный, талантливый и притом честный человек», - пишет Бах. «Я знала, что он не лгал ради самосохранения, я знала, что он давно молчаливо носил нравственную смерть в своей душе, но я знала так же, что если он купил себе свободу ценою своего личного достояния, ценою своего имени, то вверенные его чести свобода и жизнь товарищей не войдут в эту цену, не пострадают», - пишет Ольга Любатович, определяя разницу между ренегатом и предателем:

«Я знала, что Тихомиров не может быть ни Гольденбергом, ни Дегаевым, и не ошибалась. А сколько мог бы он вернуть из административной ссылки, если не на эшафот, как Дегаев вернул барона Штомберга, то в каторжную тюрьму… История должна знать, помнить и быть справедливой…» ⁴⁰⁷ А.Ф. Филиппов, который знал Тихомирова лично, в письме Фигнер 28 февраля 1931 г. отмечал искренность поступка Льва Тихомирова: «Ещё более я против того, чтобы прикреплять ярлык «ренегата», да ещё будто бы

⁴⁰⁶ Бах А.Н. Записки народовольца. М.-Л., 1929. С. 206.

⁴⁰⁷ Любатович О. С.Далёкое и недавнее. М., 1930. С. 65.

действовавшего из-за личных выгод – на Л. Тихомирова, Вам известного своей медлительной обдуманностью действий, точностью и оценкой результатов будущего. Идейного человека! Когда его имя ставят (и кто ставит – вот что удивительно) на эшафот истории «клеймят отступничеством, то передо мной встают десятки солнечных дней и много лунных ночей в аллеях парка Петровско-Разумовского, где ещё витает перед глазами нашего поколения тень не В. Короленко, а даже Нечаева, - там жил в 90-х годах, на даче Л. Тихомиров. И его глубоко сердечные и поучительные признания – исповеди не как ренегата, а как революционера передо мной, студентом, перед которым ему не было подробности лгать и которого некуда и незачем увлекать ибо туда («Московские ведомости»), куда попал Тихомиров, выпусти свою покаянную в 1889 г. «Почему я перестал быть революционером?» - там мог быть он один, и то ценой драмы соглашательства» ⁴⁰⁸.

Исключение среди народовольцев составляет Николай Морозов, доказывая, что слава Тихомирова создана во многом искусственно. Эта искусственность возникает от того, что «после гибели всех выдающихся членов «Народной Воли» в 1881-1883 гг., он оказался единственным наследником их деятельности, это временно окружило его ореолом, а затем a posteriori это было распространено и на его прошлый облик». Л.А. Тихомирова как бы поставили «насильно на ходули, а потому нельзя удивляться и тому, что он, наконец, с них соскочил и пошёл своей настоящей дорогой» ⁴⁰⁹. Однако, мнение Морозова во многом обусловлено его субъективным отношением к Тихомирову, как редактору «Народной Воли», не пропускавшему статьи Морозова, постулирующие террористические методы борьбы. О разногласиях возникавших с Морозовым упоминает и сам Тихомиров в своих «Воспоминаниях».

⁴⁰⁸ РГАЛИ. Ф. 1185. Оп. 1. Д. 797. Л. 1 об.

⁴⁰⁹ Морозов Н.А. Повести моей жизни. М., 1961. С. 684.

Таким образом, прежних соратников Тихомирова интересовала его идейная метаморфоза. Однако при этом в окружении Льва Александровича не оказалось оппонентов, готовых выступить против Тихомирова с честной аргументированной критикой (на что обратил и сам Тихомиров в своей статье «Несколько замечаний на полемику эмигрантов» ⁴¹⁰), не случайно поэтому корни его эволюции революционные деятели искали собственно в сфере нравственной. Предметом критики со стороны таких оппонентов становились либо семейное положение, либо его религиозные взгляды, либо моральные характеристики последнего.

⁴¹⁰ Почему я перестал быть революционером? // Тихомиров Л.А. Россия и демократия. М., 2007. С. 66.

Заключение.

Оказавшись заграницей, Лев Тихомиров был выбит из привычной политической среды и лишился прежних товарищей. Эмигрантская колония состояла либо из осколков русских политических групп, либо из людей, не имеющих отношения к политике и никак не организованных между собой. Первые годы эмигрантского периода (до 1884 г.) единственной связующей нитью, придающей осмысленность жизни Тихомирова в эмиграции, оставалась деятельность в рамках партии «Народная воля»: переговоры с Николладзе, борьба с «дегаевщиной», организация «Вестника», переговоры с

«молодыми народовольцами» и т.д. В своих воспоминаниях Тихомиров позднее сетовал на то, что оказался втянут в политику силой внешних обстоятельств, участвовал в делах партии вопреки своей воле. В то же время нельзя не заметить, что Лев Александрович принимал самые ответственные для судьбы партии решения (причём подчас единолично, как в случае с С.П. Дегаевым), участвовал во всех ключевых событиях партийной политики. Вместе с тем, взгляды Тихомирова находились в постоянной динамике, очень многое в деятельности партии его не устраивало и возмущало. Ему претили скоропалительные решения, принимаемые партией, замкнутость жизни её членов, невозможность изучать социальные и политические явления, имевшие место в России, с разных сторон (что и cтало причиной сотрудничества Тихомирова с 80-го года в легально демократической печати). Всё более негативным становилось отношение Тихомирова к террору.

Тихомиров попытался создать связи во французской среде, но и эта его идея провалилась. Европа, вопреки прежним представлениям Тихомирова, оказалась миром совершенно чуждым для русских политических эмигрантов. Однако, именно изучение Европы стало для Тихомирова той точкой отсчёта, с которой началась его политическая

эволюция. В процессе развития своих политических идей Тихомиров пришёл к губительности двух альтернатив западного пути, воспринятых русской интеллигенцией: революции и парламентаризме.

В культурно-религиозном отношении Европа показалась Льву Александровичу более консервативной в сравнении с той русской интеллигентной средой, к которой принадлежал сам Тихомиров. Население городов, где ему случалось проживать (Женева, Париж), по мнению Тихомирова, оказалось сильно пропитано буржуазным духом. Как выяснил для себя Тихомиров, развитие демократических учреждений в европейских странах не соответствовало тем идеалам, о которых мечтала русская радикальная интеллигенция. В тихой небольшой Швейцарии демократические органы власти были наиболее развиты, однако они никак не влияли на духовное и интеллектуальное развитие рабочего населения, демократия оказывалась нужна лишь для решения вопросов частного, как правило, материального порядка. Во Франции, по наблюдениям Тихомирова, представительские органы скорее разрушали всякое представление о справедливости своей лживостью и продажностью; представители «народной воли» превратились в отдельно существующее сословие политиканов, озабоченное решением интересов частных групп и партий, а не общенациональных вопросов.

Претерпев разочарование в революционных методах борьбы, Тихомиров перестал видеть в своём пребывании заграницей всякий политический смысл. Лев Александрович был идеологом, человеком действия. Сидеть же сложа руки он не мог. Поэтому, уяснив для себя новую миссию в качестве идеолога монархической партии, Тихомиров решается на крайне рискованный в его случае шаг: обратиться к русскому монарху не просто с покаянием, а, фактически, с предложением своих услуг.

Несмотря на смену политических проектов Тихомирова, программа его при этом не претерпела серьезных изменений: он остался сторонником

сильной власти, государственного регулирования экономических отношений, унитарного (не федеративного) государства, психологической, а не экономической основы общества. Изменялось лишь представление об инструменте воплощения в жизнь этой программы – политической власти в стране. Источники не позволяют даже сказать, насколько существенным было это изменение в эмигрантский период: в ранних произведениях нет чёткой формулировки политических предпочтений Тихомирова. Известно лишь то, что изначально, по мнению публициста, власть должна была перейти в руки революционной партии, а далее – Земскому собору. Определённо можно утверждать лишь то, что именно непосредственное знакомство с политической жизнью Европы и осмысление её через призму

«Общественного договора» Ж.-Ж. Руссо разочаровало Тихомирова в парламентских учреждениях и заставило его, в конечном счете, признать предпочтительность монархической формы власти.

В ближайшем окружении Л.А. Тихомирову не удалось найти единомышленников. Кризис «Народной воли» совпадал для Тихомирова, как главного идеолога партии, с личным мировоззренческим кризисом. С кризисом партийным умирало в некотором смысле детище самого Тихомирова, которое он выращивал в своей публицистике. Для прочих же членов партии идеи «Народной воли» имели меньшее значение, чем её практическая деятельность, и они скорее были склонны видеть причины неудач во внешних обстоятельствах, нежели в самой идеологии. Соратники в эмиграции, зная об изменениях во взглядах Тихомирова, не вступали с ним в открытую полемику. В окружении Тихомирова предпочитали замалчивать его «новые» идеи из опасения «пагубного» влияния старого народовольца на революционную молодёжь. Публичное отречение Тихомирова в брошюре

«Почему я перестал быть революционером» поставило эмигрантов в крайне неловкое положение, поскольку из данного произведения с очевидностью следовало, что изменение во взглядах Тихомирова стали происходить уже

начиная с 1880 г. В результате получалось, что Тихомиров был ведущим руководителем партии (в частности руководителем заграничного издания), но при этом уже придерживался «антиреволюционных» взглядов. Если бы в окружении Тихомирова оказались такие же честные, последовательные и главное – действительно талантливые личности, как и он сам, то, очевидно, после отречения должно было бы последовать открытое объяснение, почему с «сомневающимся» теоретиком партии долгое время (во всяком случае с 1886 г.) мирились. И основания для этого «компромисса» действительно были. Здесь, во-первых, можно было бы говорить о неоспоримых заслугах Тихомирова перед партией в её самые сложности годы; во-вторых, по правилам полемики нужно было бы согласиться с рядом критических замечаний Тихомирова и представить контраргументы по основополагающим тезисам его статьи.

Однако, вместо честной полемики в революционных кругах получили ход версии о сумасшествии Тихомирова или его политической ничтожности («никогда не был революционером»). Зачастую первой версии придерживались те, кто в той или иной степени уважал нравственность и честность Тихомирова, второй – те, кто изначально завидовал его положению в партии.

Принципиальное значение в жизни Тихомирова имели такие новые знакомые Льва Александровича заграницей, как Ольга Новикова, Жюльетта Адан и семейство мадам Эшен (Чебышовой). Неслучайно ключевыми фигурами в этот период для него стали женщины. К моменту знакомства новая программа Тихомирова уже находилась в стадии активной разработки и Лев Александрович вряд ли надеялся найти в лице Новиковой или Адан политических соратниц: в этот момент ему важней была психологическая поддержка в его новых идеях. Помимо личного расположения к нему со стороны новых знакомых, в данном кругу он встретил непоколебимое уважение к самодержавной России.

Эмигрантский период стал серьёзным испытанием для семейной жизни Тихомирова. После переезда заграницу семья Тихомирова оказалась расколотой: двое детей были оставлены в России (он увидел их лишь спустя 7 лет!), родители оставлены (отец умер, не дождавшись встречи с сыном). За границей у Льва Александровича родился сын, который вследствие своей болезненности требовал большого внимания и душевных сил. Груз моральной ответственности за своих детей, оставленных в России, за отца и мать, которые остались без поддержки и внимания сына, постепенно сместил центр тяжести в жизни Тихомирова из сферы политической в семейную и религиозную. Болезнь сына, тяжёлое, подчас безвыходное положение семьи

– всё это стимулировало личное обращение Тихомирова к вере, который, по собственному признанию, атеистом никогда не был, но отошёл от веры под влиянием революционной среды. Религиозность Тихомирова не носила в этот период какого-либо идейного характера: говорить о сложившемся в это время православном мировоззрении невозможно точно так же, как и говорить о какой-либо целостной монархической доктрине. Поэтому выведение новых политических взглядов Тихомирова из религиозного мировоззрения представляется необоснованным.

Личное религиозное обновление Тихомирова после болезни сына в 1886 г. делит политическую биографию Льва Александровича на две половины – революционную и легальную (связанную с мыслью о создании

«широкой национальной партии») – но ни к одной из них не принадлежит. И до, и после Тихомиров считал себя учителем: сначала с революционных позиций, позже (с начала 1888 г.) с легально-монархических. Лишь период пребывания в Le Raincy (предместье Парижа) – вдали от политической жизни, наедине со своей семьёй и с самим собой – единственный момент, когда Тихомиров, вырванный болезнью сына из политического контекста, перестал учить и, взяв в руки Евангелие, почувствовал себя в роли ученика.

Характеристики

Список файлов диссертации