Диссертация (1094993), страница 19
Текст из файла (страница 19)
115. Л. 89 об.163См., напр.: Шимановский М.В. Мои профессора и мое студенчество: (Петербургскийуниверситет 1863-1867 гг.). Одесса, 1892. С. 33.80само собою разумеется, что студенты изыскивают все возможные средства к тайному их печатанию и распространяют их между товарищами в стенах университета»164.В новых условиях печатание лекций, по выражению М.В.
Шимановского,«инкогнито», приобрело небывалую популярность. При незаконном издании листы выходили из печати без обозначения «фирмы литографии», то есть имени еевладельца и адреса. Заказ принимался от самих студентов, часто остававшихсяанонимными, и не отражался в шнуровой книге. Если же инспектор при ревизииобнаруживал подобные издания лекций, дело о нарушении цензурного устава отправляли в Московский окружной суд и по рассмотрении приговаривали литографа к денежному штрафу или аресту на несколько дней. Согласно сведениямМосковского цензурного комитета, нелегальные заказы принимали литографииГ.Г.
Трофимова,Я. Пашкова,П. Копылова,Е.М. Баркова,А.Е. Тяжелова,М.В. Зворыкиной165.В университетских центрах литографы давали подписку о соблюдении правил 1869 г. и находились под строгим надзором инспекторов. Поэтому издателиотдавали лекции на печать в мастерские других городов. Относительно московских студентов подобных сведений не обнаружено. Петербургские же учащиеся,например, печатали лекции тайно в Нарве и Ямбурге166. Чтобы пресечь эту практику, Главное управление по делам печати выпустило в 1887 г. еще один циркуляр.
Его основное содержание составляли правила для литографских мастерских1869 г., а целью было распространение этих правил на литографов в тех городах,где высших учебных заведений не имелось167.Тайное литографирование и распространение лекций подробно описал в1887 г. со слов ректора Университета святого Владимира попечитель Киевского164ЦГА Москвы. Ф. 31. Оп. 3. Д. 2156. Л. 15.РГИА. Ф. 776. Оп. 11.
Д. 27. Л. 1–2, 30–31; Там же. Д. 28. Л. 12–13, 40–43; ЦГА Москвы. Ф. 212. Оп. 1. Д. 23. Л. 67–73; Там же. Д. 36. Л. 40–44, 149–154, 166–172; Там же. Д. 61. Л.6–10; Там же. Д. 73. Л. 192–196; Там же. Оп. 2. Д. 34. Л. 39–53.166РГИА. Ф. 776. Оп. 3. Д. 681. Л. 46.167ЦГА Москвы. Ф.
31. Оп. 3. Д. 2156. Л. 1.16581учебного округа С.П. Голубцов. В письме к министру народного просвещенияИ.Д. Делянову он сообщал: «записки литографируются только по числу студентовизвестных семестров, распределяются между наличными студентами частным образом, по заранее условленной цене, и за сим исчезают всякие следы как литографированных записок, так и того, когда, кем и где были они литографированы.При этом записки эти составляются крайне небрежно, а цена за оные назначаетсячрезмерная, за тетрадку в 10–15 листов уплачивается нередко по 5 и более рублей,т.е.
вдвое и втрое против того, сколько могла бы стоить книга такого же объема.Побуждаемые необходимостью готовиться к экзаменам и поверочным испытаниям и не имея возможности купить литографированные записки по торговой цене вмагазине, студенты бывают вынуждены платить за эти записки произвольную цену»168. Учебному начальству было крайне трудно следить за печатанием и распространением лекций.
Об их существовании узнавали случайно уже после экзаменов, когда студенты избавлялись от ставших ненужными листов. В такой ситуации, как отмечал попечитель, расследование нарушений «делается поздним ибесцельным и притом получает характер тягостный»169.По-видимому, тайное литографирование существовало не только в Университете святого Владимира, но и в других учебных заведениях, где администрациястрого требовала соблюдать правила 1869 г.В Московском университете справедливо полагали, что проще взять литографирование лекций студентами под контроль, чем бороться с ним. О том, чтоиздание учебных материалов так или иначе было разрешено, сообщал в воспоминаниях Б.А.
Щетинин, поступивший в университет в 1885 г.170 Хотя в правилахроссийских университетов, выработанных на основе устава 1884 г., параграф озапрете на литографирование лекций сохранялся, в Московском университетебыли возможны отступления от общей нормы. К началу 1890-х гг., как видно из168РГИА. Ф.
733. Оп. 150. Д. 270. Л. 1 об.–2.РГИА. Ф. 733. Оп. 150. Д. 270. Л. 2.170Щетинин Б.А. Первые шаги. (Из недавнего прошлого) // Исторический вестник. 1905.Т. 99, № 2. С. 50316982более поздних документов , существовала практика выпуска лекций слушателя171ми с согласия профессоров и студенческой инспекции. Распространялись такиеиздания в специально отведенных для этого местах, в условленное время, поднаблюдением университетских педелей.Стесненные запретом на литографирование, слушатели иногда обращалиськ услугам типографской печати. Так поступали студенты Московского университета и Московского сельскохозяйственного института. О том, были подобные издания контрафактными или нет, судить трудно.
Даже разрешение цензурного комитета не могло служить гарантией легальности издания. Так, в 1894 г. студентыюристы отпечатали типографским способом лекции профессора И.И. Янжула безсогласия автора, но с дозволения цензуры. Это было возможно, поскольку, согласно уставу, в цензурный комитет разрешалось подавать рукопись без какихлибо дополнительных документов или свидетельств. Печатать контрафактныеучебные материалы с дозволения цензуры типографским способом оказалосьпроще, чем литографировать172.Закономерным следствием описанного инцидента стал циркуляр об исправлении 24-го параграфа правил для студентов.
Отныне запрещалось «не только литографирование лекций и конспектов преподавания, но и печатание и все прочиеспособы воспроизведения их, если на то не будет разрешения профессоров»173.В дополнение к министерскому циркуляру правление Московского университета выпустило правила для преподавателей и учащихся. В них уточнялось, какименно следует действовать, если лектор согласен на литографирование его курса.
Слушатели получили право издавать лекции при условии, что «студент, которому профессор согласится от своего имени поручить издание лекций или конспектов, должен представить в инспекцию заявление об этом за подписью профессора». Профессоров же просили «при разрешении издавать от их имени лекции или конспекты выдавать о том на особых бланках, получаемых у инспекции,171ЦГА Москвы. Ф. 418. Оп. 225. Д. 36.ЦГА Москвы. Ф. 418.
Оп. 225. Д. 36. Л. 1–3.173Там же. Л. 15.17283удостоверения с точным поименованием того студента, которому дано разрешение»174.Специальными правилами регулировалась в университете продажа лекций,на которую имел право только сам студент-издатель. В особых случаях он могпоручить эту работу кому-либо еще с одобрения инспекции. Место и время продажи для каждого из факультетов были строго определены.
Кроме того, по одному экземпляру каждого издания должно было поступать в фундаментальную ифакультетскую библиотеки175.Таким образом, в 1894 г. в Московском университете была подтвержденаправомерность литографирования и распространения лекций слушателями. Однако из текста правил следует, что университетское начальство признавало право налитографирование и продажу лекций за отдельными лицами, но не за объединениями учащихся.
Книгоиздание и книгораспространение были частным делом,хотя студенческие издательские общества время от времени появлялись. Отношения студентов в процессе издания и распространения учебной литературы строились не на букве закона, а на духе товарищества.О дозволении студентам издавать лекции писал Д.А. Гутнов176, упоминая«разрешительный» циркуляр 1897 г. Сославшись на этот документ, автор добавилк ряду перечисленных выше формальностей, которые необходимо было соблюстипри литографировании лекций, требование «безусловного участия в этом процессе университетской типографии, на базе которой и должен был происходить процесс печатания»177. Подобное кажется маловероятным, так как типография Московского университета в означенное время сдавалась в аренду.
Прояснить ситуацию мог бы текст циркуляра, но, к сожалению, из-за опечатки в сноске обнаружить его не удается.174Там же. Л. 20 об., 58.Там же. Л. 72.176Гутнов Д.А. Обучение на историко-филологическом факультете Московского университета в конце XIX — начале XX в. // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1993. № 1.
С. 59–71.177Там же. С. 62.17584Сохранившиеся дела о нарушениях правил показывают, что если лекциилитографировались с ведома и согласия преподавателей, студенты не подвергались преследованию за издательскую деятельность со стороны учебной администрации. Главным вопросом был контроль над содержанием студенческих записей, так как авторы-профессора несли за него ответственность178. Регламентирующие документы, изданные различными инстанциями, противоречили друг другу.После легализации студенческих объединений (1902 — октябрь 1917 г.)Регламентация студенческого книгоиздания усложнилась с выходом объединений учащихся из подполья. Первые легальные издательские комиссии возникли после утверждения «Временных правил организации студенческих учреждений в высших учебных заведениях ведомства Министерства народного просвещения» 179.
Большая же их часть появилась после Первой русской революции ипринятия правил «О студенческих организациях и об устройстве собраний в стенах высших учебных заведений»180.Издательства в этих документах не упоминались. Однако, будучи частьюстуденческой кооперации, они оказывались в сфере действия всех правил и распоряжений на этот счет181. Ситуация осложнялась тем, что Министерство народного просвещения настороженно относилось к представительским организациямучащихся и к сходкам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
