Фукуяма конец истории (1063652), страница 33

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 33)

Все эти примеры из коммунистического мира так или иначе иллюстрируют

действие жажды признания. И реформы, и революция были предприняты ради

политической системы, которая должна была институционализировать

универсальное признание. Но более того, критическую роль катализатора

революционных событий сыграл тимотический гнев. Люди выходили на улицы

Лейпцига, Праги, Тимишоары, Пекина или Москвы не для того, чтобы потребовать

себе "постиндустриальную экономику", и не для того, чтобы магазины были

полны продуктов. Их пассионарный гнев был вызван реакцией на относительно

мелкие проявления несправедливости -- вроде ареста священника или отказа

высокопоставленных чиновников принять список требований.

Впоследствии историки интерпретировали такие явления как вторичные, или

спусковые причины, которыми они и являются, но от этого не становятся менее

необходимыми для запуска цепи событий окончательной революции. Революционные

ситуации не могут наступить, если нет хотя бы горстки людей, готовых

рискнуть жизнью и комфортом ради высокого дела. Необходимая для этого

храбрость не может исходить из той части души, что ведает желаниями, но

должна произойти из тимоса. Человек желания, Человек Экономический, истинный

буржуа, будет вести внутренние "расчеты затрат и выгод", которые всегда

дадут ему причину "работать внутри системы". И только тимотический человек,

человек гнева, ревнующий за собственное достоинство и за достоинство своих

сограждан, человек, который ощущает, что его ценность составляет большее,

чем комплекс желаний, из которых складывается физическое существование, --

только такой человек может встать перед танком или цепью солдат. И часто

бывает так, что без таких мелких актов храбрости в ответ на мелкие акты

несправедливости куда большая цепь событий, ведущих к фундаментальным

изменениям, так и не будет запущена.

17. ВЕРШИНЫ И БЕЗДНЫ ТИМОСА

Человек не стремится к счастью, это свойственно только англичанину.

Ницше,"Сумерки идолов"²⁸⁷

До сих пор свойственное человеку ощущение самоценности и требование,

чтобы ее признавали, было представлено как источник благородных доблестей --

храбрости, великодушия, общественного духа, как фундамент сопротивления

тирании, как причина для выбора либеральной демократии. Но жажда признания

имеет и свою темную сторону, ту сторону, которая многих философов привела к

мнению, что тимос есть источник человеческого зла.

Изначально тимос у нас возник как оценка человеком собственной

ценности. Пример зеленщика из Гавела показывает, что это чувство

самоценности часто связано с ощущением, что человек есть "более чем"

собрание своих естественных желаний, что он способен действовать по

моральным побуждениям, способен на свободный выбор. Эта довольно скромная

форма тимоса может быть названа ощущением самоуважения, или, пользуясь

модным теперь языком, самооценки. Она свойственна в той или иной степени

практически всем людям. Иметь умеренное чувство самоуважения, очевидно,

важно каждому, важно для способности функционировать в мире и для получения

удовлетворения от жизни. Согласно Джоан Дидион, это то, что позволяет нам

сказать другим "нет" без угрызений совести.²⁸⁸

Существование морального измерения человеческой личности, постоянно

оценивающего себя и других; все же не означает, что при этом будет

наблюдаться какое бы то ни было согласие относительно сути морали. Если мир

будет состоять из тимотических, моральных личностей, они будут постоянно

расходиться и спорить, и гневаться друг на друга по целой куче вопросов,

больших и малых. Поэтому тимос даже в самых скромных своих проявлениях есть

исходный пункт людских конфликтов.

Более того, нет гарантии, что самооценка человека останется в границах

этой "моральной" сущности. Гавел считает, что семя морального суждения и

чувства --"правильного" есть в каждом человеке, но если даже принята такое

обобщение, придется признать, что у одних это семя проросло гораздо меньше,

чем у других. Человек может требовать признания не только своей моральной

ценности, но и своего богатства, влияния или внешней красоты.

Что важнее, не существует причины думать, что все люди будут оценивать

себя как равных другим, Скорее они будут стремиться, чтобы их признали

высшими по отношению к другим, возможно даже, что на основании

действительной внутренней ценности, но скорее из-за раздутой и тщеславной

самооценки. Желание быть признанным высшим мы с этого момента будем называть

новым словом с древнегреческими корнями -- "мегалотимией". Мегалотимия может

проявляться и у тирана, порабощающего окружающих, чтобы они признали его

власть, и у концертирующего пианиста, который хочет, чтобы его считали самым

лучшим интерпретатором Бетховена. Противоположное качество назовем

"изотимией" -- это желание получить признание в качестве равного другим

людям. Мегалотимия и изотимия составляют два проявления жажды признания,

исходя из которой, можно объяснить исторический переход к современности.

Ясно, что мегалотимия для политической жизни -- страсть более чем

проблематическая, потому что если признание личности как высшей некоторой

другой личностью удовлетворительно, признание всеми личностями все же более

удовлетворительно. Тимос, впервые возникший как скромный вид самоуважения,

может проявить себя и как желание доминировать. Последнее же, темная сторона

тимоса, существовало, конечно, изначально в гегелевском описании кровавой

битвы за признание, поскольку жажда признания вызвала к жизни первобытную

битву и привела в конце концов к господству хозяина над рабом. Логика

признания в конечном счете привела к жажде универсального признания, то есть

к империализму.

Тимос, будь он представлен в скромной форме чувства собственного

достоинства зеленщика или в виде мегалотимии -- тиранического честолюбия

Цезаря или Сталина, -- был всегда центральным объектом западной политической

философии, даже если каждый мыслитель называл этот феномен своим термином.

Практически каждый, кто серьезно думал о политике и о проблемах

справедливого политического строя, должен был согласиться с моральной

неоднозначностью тимоса, пытаясь воспользоваться его положительными

аспектами и найти способ нейтрализовать отрицательные.

Сократ в "Государстве" вступает в продолжительную дискуссию о тимосе,

поскольку тимотическая сторона души оказывается критически важной для его

конструкции справедливого города "в речах".²⁸⁹ Этот город, как

любой другой, имеет внешних врагов и должен защищаться от возможного

нападения. В силу этого ему нужен класс защитников, храбрых и одушевленных

духом гражданственности, которые готовы поступиться своими материальными

желаниями и потребностями ради общего блага. Сократ не считает, что

храбрость или дух гражданственности могут возникнуть из расчета,

продиктованного просвещенным эгоизмом" Нет, они должны иметь свои корни в

тимосе, в праведной гордости класса защитников самим собой и своим городом,

а также в возможности иррационального гнева против тех, кто ему

угрожает.²⁹⁰ Таким образом, для Сократа тимос есть врожденная

политическая доблесть, необходимая для выживания любой политической

общины/поскольку он есть та сила, которая отвлекает человека от

эгоистической жизни желаний и заставляет стремиться к общему благу. Но

Сократ также считает, что тимос настолько же способен разрушить политическую

общину, насколько сцементировать ее. На это он намекает в различных местах

"Государства"" Например, когда сравнивает тимотического защитника со

свирепым сторожевым псом, который может покусать не только чужака, но и

хозяина, если он не выдрессирован как следует.²⁹¹ Поэтому

устроение справедливого политического строя требует и поощрения, и укрощения

тимоса, и большая часть первых шести книг "Государства" посвящена

правильному тимотическому воспитанию класса защитников.

Мегалотимия возможных хозяев, стремящихся доминировать над другими,

была важной темой для приличного количества средневековых и ранних

современных политических работ, где этот феномен был назван "исканием

славы". Борьба честолюбивых князей за признание широко принималась за общее

свойство как человеческой натуры, так и политиков. Это не обязательно

означало тиранию или несправедливость в ту эру, когда легитимность

империализма зачастую воспринималась как сама собой

разумеющаяся.²⁹² Например, св. Августин жажду славы помещает в

список пороков, но среди наименее пагубных, и упоминает как потенциальный

источник человеческого величия.²⁹³

Мегалотимия, понимаемая как жажда славы, была центральным пунктом в

размышлениях первых из ранних современных мыслителей, решительно порывавших

с традицией Аристотеля или со средневековой политической философией Николо

Макиавелли. В настоящее время Макиавелли известен прежде всего как автор

откровенных до бесстыдства максим о жестокой природе политики -- например,

что пусть лучше боятся, чем любят, или что человек должен держать свое слово

только тогда, когда это в его интересах. Макиавелли был основателем

современной политической философии, и он считал, что человек может стать

хозяином своего земного дома, если будет исходить не из того, какой должна

быть жизнь, но из того, какая, она есть на самом деле. Вместо того чтобы

пытаться улучшить людей образованием, как учил Платон, Макиавелли искал

способа создать хороший политический порядок, исходя из порочной природы,

людей: зло можно заставить служить целям добра, если каналировать его с

помощью соответствующих институтов.²⁹⁴

Макиавелли понимал, что Мегалотимия в форме жажды славы есть главный

психологический мотор честолюбия принцев. Страны могут иногда завоевывать

своих соседей из необходимости, или для самообороны, или чтобы нарастить

население и ресурсы на будущее. Но над подобными соображениями и вне их есть

желание человека получить признание -- ту радость, которую испытывал римский

военачальник во время триумфа, когда его противника вели в цепях по улицам

под крики толпы. Для Макиавелли жажда славы не была исключительным свойством

принцев или аристократических правительств. Она поражала и республики, как в

случае захватнических империй Афин и Рима, где демократическое участие

только усиливало амбиции государства и создавало более действенную военную

машину для экспансии.²⁹⁵

Но хотя жажда славы есть универсальное свойство человека,²⁹⁶

Макиавелли видел, что она создает серьезные проблемы, приводя честолюбивых

-- к тирании, а остальных -- к рабству. Его решение этих проблем отличалось

от решения Платона и определило последующий республиканский

конституционализм. Вместо попытки перевоспитывать тимотических принцев или

защитников, как предлагал Платон, тимосу противопоставляется тимос.

Смешанные республики, где тимотические амбиции принцев и аристократического

меньшинства уравновешиваются тимотической жаждой независимости со стороны

народа, могут гарантировать некоторую степень свободы.²⁹⁷

Смешанная республика Макиавелли была поэтому ранней версией разделения

властей, знакомого нам по американской конституции.

После Макиавелли начался другой, быть может, более амбициозный проект,

с которым мы уже знакомы. Гоббс и Локк, основатели современного либерализма,

старались полностью искоренить тимос из политической жизни и заменить его

комбинацией желаний и рассудка. Эти английские либералы начала нового

времени видели в мегалотимии страстную и упрямую гордость принцев или

неотмирный фанатизм военных священников и считали ее главной причиной войны,

и метили при этом во все виды гордости. Их отрицание аристократической

гордости было продолжено многими авторами эпохи просвещения, в том числе

Адамом Фергюсоном, Джеймсом Стюартом, Дэвидом Юмом и Монтескье. В

гражданском обществе, которое рисовали себе Гоббс, Локк и другие либеральные

мыслители времен начала новой истории, человеку нужны только желания и

рассудок. Буржуа был полностью преднамеренным созданием ранней современной

мысли, попыткой социального инжиниринга, целью которого было создать

общественный мир путем изменения самой человеческой природы. Вместо того

чтобы подрывать мегалотимию немногих мегалотимией же многих, как предлагал

Макиавелли, основатели современного либерализма надеялись полностью

преодолеть мегалотимию, фактически противопоставляв интересы человеческих

желаний страстям тимотической стороны души.²⁹⁸

Социальным воплощением мегалотимии -- и общественным классом, которому

либерализм нового времени объявил войну -- была традиционная аристократия.

Воин-аристократ не создавал богатства, он отнимал его у других воинов --

точнее, у крестьянства, чей прибавочный продукт он присваивал. Он не

действовал на базе экономической целесообразности, продавая свой труд тому,

кто больше предложит: он вообще не работал, но блаженствовал в праздности.

Ограничителями его поведения были гордость и кодекс чести, которые не

Характеристики

Список файлов реферата