Фукуяма конец истории (1063652), страница 31

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 31)

настроенных людей жертвовать некоторой материальной уверенностью ради

собственной духовной и моральной целостности", -- явление, вряд ли присущее

только коммунистическим обществам. На западе консюмеризм склоняет людей к

моральным компромиссам с собой ежедневно, и они лгут себе не во имя

социализма, но ради идей вроде "самореализации" или "личного роста". И все

же здесь есть важное различие: в коммунистическом обществе трудно вести

нормальную жизнь, и почти невозможно -- "успешную", без подавления тимоса в

большей или меньшей степени. Человек не может быть просто плотником, или

электриком, или врачом без какого-то "приспосабливания" -- как поступил

упомянутый зеленщик; и уж точно нельзя быть преуспевающим писателем,

преподавателем или тележурналистом; не погрузившись достаточно полно в обман

системы.²⁷⁶ Если человек скрупулезно честен и хочет сохранить

чувство внутренней самоценности, то у него есть только одна альтернатива

(если не считать, что он принадлежит к постоянно сужающемуся кругу людей,

все еще искренне верящих в марксистско-ленинскую идеологию). Этот путь --

полностью выйти из системы и стать, подобно Владимиру Буковскому, Андрею

Сахарову, Александру Солженицыну или самому Гавелу, профессиональным

диссидентом. Но это значит полностью порвать с той стороной жизни, которая

определяется желаниями, и обменять такие простые материальные блага, как

постоянная работа и квартира, на аскетическую жизнь тюрьмы, психушки или

изгнания. Для подавляющей массы людей, у которой тимотическая сторона даже

отдаленно не развита в такой мере, нормальная жизнь означает принятие мелкой

и ежедневной моральной деградации.

В истории Платона о Леонтии и в басне Гавела о зеленщике -- в начале и

в конце, так сказать, западной традиции политической философии-- мы видим,

как скромная форма тимоса возникает в качестве центрального фактора

политичеекой жизни. Тимос оказывается в некотором смысле связан с хорошим

политическим строем, поскольку он есть источник храбрости, общественного

духа и определенного нежелания идти на моральные компромиссы. Согласно этим

писателям, хороший политический строй обязан быть чем-то большим, чем

взаимным договором о ненападении; он должен также удовлетворять справедливое

желание человека получить признание своего достоинства и ценности.

Но тимос и жажда признания -- гораздо более масштабные явления, чем

можно было бы предположить по этим двум примерам. Процесс оценки и

самооценки пронизывает многие аспекты будничной жизни, которые мы обычно

считаем экономическими: человек действительно есть "зверь, имеющий красные

щеки".

16. КРАСНОЩЕКИЙ ЗВЕРЬ

Да, если Бог повелит, чтобы [эта война] продолжалась, пока не поглотит

богатства, созданные рабами за двести пятьдесят лет неоплаченного тяжелого

труда, и пока каждая капля крови, выпущенная плетью, не будет оплачена

каплей крови, выпущенной мечом, все равно мы скажем, как говорили три года

назад: "Кары Божий заслужены и справедливы".

Авраам Линкольн, Вторая инаугурационная речь, март 1985г.²⁷⁷

Тимос, как он возникает в "Государстве" или в рассказе Гавела о

зеленщике, составляет нечто вроде врожденного чувства справедливости у

человека, и в качестве такового есть психологическая основа всех благородных

доблестей, таких как самоотверженность, идеализм, нравственность,

самопожертвование, храбрость и благородство. Тимос дает всемогущую моральную

поддержку процессу оценки и позволяет человеку превозмогать самые сильные

природные инстинкты во имя того, что он считает правильным или справедливым.

Люди оценивают и придают цену прежде всего себе и испытывают негодование за

самих себя. Но они также способны придавать цену и другим людям и испытывать

негодование за других. Чаще всего это происходит, когда индивидуум является

представителем класса людей, которые считают, что с ними обращаются

несправедливо -- например, феминистка негодует за всех женщин, националист

-- за свою этническую группу. Негодование за самого себя переходит в

негодование за класс в целом и порождает чувство солидарности. Можно

привести примеры и негодования за классы, к которым индивидуум не

принадлежит. Праведный гнев радикальных белых аболиционистов против рабства

накануне Гражданской войны в Америке или негодование людей по всему миру

против системы апартеида в Южной Африке -- это проявления тимоса. В этих

случаях негодование возникает, поскольку негодующий считает жертвы расизма

не признанными.

Жажда признания, возникающая из тимоса, есть глубоко парадоксальное

явление, поскольку тимос является психологическим основанием для

справедливости и самоотверженности, и в то же время он тесно связан с

эгоизмом. Тимотическое "я" требует признания ценности как себя, так и других

людей, во имя себя самого. Жажда признания остается формой самоутверждения,

проекцией собственных ценностей на внешний мир, и дает начало чувству гнева,

когда эти ценности не признаются другими. Нет гарантии, что чувство

справедливости тимотического "я" будут соответствовать ценностям других "я":

что справедливо для борца против апартеида" например, совершенно не таково

для африкандера -- сторонника апартеида, поскольку у них противоположные

оценки достоинства чернокожих. На самом деле, поскольку тимотическое "я"

начинает обычно с оценки самого себя, вероятно, что эта оценка будет

завышенной: как заметил Локк, ни один человек не может быть судьей в

собственном деле.

Самоутверждающая природа тимоса приводит к обычной путанице между

тимосом и желанием. На самом же деле самоутверждение, возникающее из тимоса,

и эгоистичность желаний -- это весьма различные явления.²⁷⁸

Рассмотрим пример спора о зарплате между руководством и организованным

трудом на автомобильном заводе. Большинство современных политологов, следуя

гоббсовской психологии, сводящей волю только к желанию и рассудку, будет

рассматривать такие споры как конфликт между "группами интересов", то есть

между желанием менеджеров и желанием рабочих получить больший кусок

экономического пирога. Рассудок, как будет утверждать упомянутый политолог,

заставит обе стороны придерживаться такой стратегии переговоров, которая

дает максимальную для нее выгоду или, в случае забастовки, минимизирует

потери, пока относительные силы каждой стороны не приведут к компромиссному

выходу.

Но на самом деле это существенное упрощение психологического процесса,

который идет внутренним образом у каждой из сторон. Бастующий рабочий не

ходит с плакатом "Я -- жадный и хочу все деньги, которые смогу выбить из

руководства", как зеленщик Гавела не выставляет плакат "Я боюсь". Вместо

этого забастовщик говорит (и думает про себя): "Я хороший работник, я стою

куда больше, чем мне сейчас платят. В самом деле, учитывая выгоду, которую я

приношу компании, и учитывая размеры зарплат, которые платят за такую же

работу в других отраслях, мне бесчестно недоплачивают, и вообще меня..." --

тут рабочий прибегнет к биологической метафоре, означающей унижение его

человеческого достоинства. Рабочий, как и тот зеленщик, уверен, что имеет

определенную ценность. Конечно, он требует повышения платы, потому что ему

приходится выплачивать взносы за дом и покупать еду для детей, но еще ему

нужен знак признания его цены. Гнев, возникающий в спорах о зарплате, редко

имеет отношение к абсолютному уровню зарплаты, но скорее связан с тем, что

предложенная руководством зарплата не "признает" адекватно достоинство

рабочего. И это объясняет, почему забастовщики куда сильнее злятся на

штрейкбрехеров, чем на само руководство -- пусть даже штрейкбрехер есть

всего лишь орудие этого руководства. Все равно его презирают как недостойную

личность, у которой чувство собственного достоинства задавлено желанием

немедленной экономической выгоды. У штрейкбрехера в отличие от других

забастовщиков желание возобладало над тимосом.

Мы понимаем, что такое экономический интерес, а вот как тесно он связан

с тимотическим самоутверждением, часто не замечаем. Более высокая зарплата

удовлетворяет и желание материальных благ, и жажду признания тимотической

стороны души. В политической жизни экономические претензии редко

представлены в виде простого требования дать больше; обычно они принимают

вид требований "экономической справедливости". Костюмировка экономических

претензий под требования справедливости к себе может быть актом чистого

цинизма, но чаще она отражает реальную силу тимотического гнева со стороны

людей, которые -- сознательно или бессознательно -- считают, что на карту в

споре поставлено их достоинство, которое выше денег. И на самом деле многое

из того, что обычно принимают за экономическую мотивацию, растворяется в

некотором роде тимотической жажды признания. Это отлично понимал отец

политической экономии Адам Смит. В "Теории моральных чувств" Смит

утверждает, что причина, по которой люди стремятся к богатству и шарахаются

от нищеты, имеет мало отношения к физической необходимости. Это так,

поскольку "зарплата самого низшего работника" может удовлетворить природные

потребности, такие как "еда и одежда, комфорт жилища и потребности семьи", и

поскольку большая часть дохода даже у бедняков уходит на вещи, являющиеся,

строго говоря, "удобствами, которые можно считать излишествами". Тогда

почему люди стремятся "улучшить свои условия", бросаясь в тяжелые труды и

суету экономической жизни? Вот ответ:

"Чтобы быть на виду, чтобы пользоваться вниманием, чтобы окружающие

относились с сочувствием, довольством и одобрением -- вот преимущества,

которые мы можем предложить из этого вывести. Тщеславие, а не легкость или

удовольствие -- вот что интересует нас. Но тщеславие всегда основано на вере

в то, что мы являемся объектами внимания и испытания. Богач упивается своим

богатством, поскольку ощущает, как оно естественным образом привлекает к

нему внимание мира, и человечество вынуждено следовать ему во всех приятных

эмоциях, которые преимущество его положения столь охотно в нем вызывает...

Бедняк же, наоборот, стыдится своей бедности. Он чувствует, что она либо

выводит его из поля зрения человечества, или если его хоть как-то замечают,

то редко когда испытывают участие к унижениям и горестям, от которых

страдает он..."²⁷⁹

Существует уровень нищеты, когда экономическая деятельность

предпринимается для удовлетворения естественных нужд, например в африканском

Сахеле после засухи восьмидесятых. Но почти во всех иных регионах мира

нищета и лишения являются скорее относительными, чем абсолютными понятиями,

возникают они из роли денег как символа ценности.²⁸⁰ Официальная

"черта бедности" в Соединенных Штатах соответствует стандарту жизни, который

даже выше, чем у зажиточных людей в Африке или Южной Азии. Но это не значит,

что бедняки в Соединенных Штатах более довольны, чем зажиточные люди в

Африке или Южной Азии, потому что их чувство собственного достоинства

страдает от многочисленных ежедневных афронтов. Замечание Локка, что

племенной вождь в Америке "питается, живет и одевается хуже поденщика в

Англии", упускает из виду тимос и потому полностью бессмысленно. У вождя в

Америке есть чувство собственного достоинства, полностью отсутствующее у

английского поденщика; чувство, возникающее из свободы, самодостаточности,

уважения и признания от окружающих. Пусть поденщик питается лучше, но он

полностью зависим от своего нанимателя, который его вообще за человека не

считает.

Характеристики

Список файлов реферата