rpd000003208 (1006789), страница 14
Текст из файла (страница 14)
VI
Было бы безумным и в себе противоречивым ожидать, что будет сделано то, чего до сих пор никогда не было, иначе как средствами, никогда доселе не испытанными.
VII
Мы видим в книгах и в предметах многочисленные порождения ума и руки. Но все это разнообразие состоит в дальнейшем изощрении и комбинациях немногих уже известных вещей, а не в множестве аксиом
VIII
Даже тем, что уже открыто, люди обязаны больше случаю и опыту, чем наукам3. Науки же, коими мы теперь обладаем, суть не что иное, как некое сочетание уже известного, а не способы открытия и указания новых дел.
IX
Истинная причина и корень всех зол в науках лежит в одном: в том, что мы обманчиво поражаемся силам человеческого ума, возносим их и не ищем для них истинной помощи.
Х
Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования - бессмысленная вещь; только нет того, кто бы это видел.
XI
Как науки, которые теперь имеются, бесполезны для новых открытий, так и логика, которая теперь имеется, бесполезна для открытия знаний.
XII
Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению заблуждений, имеющих свое основание в общепринятых понятиях, чем отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна.
XIII
Силлогизм не приложим к принципам знаний, он бесплодно прилагаем к средним аксиомам, так как далеко не соответствует тонкости природы. Поэтому он подчиняет себе мнения, а не предметы.
XIV
Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда - в истинной индукции.
XV
Ни в логике, ни в физике в понятиях нет ничего здравого. 'Субстанция', 'качество', 'действие', 'страдание', даже 'бытие' не являются хорошими понятиями; еще менее того - понятия: 'тяжелое', 'легкое', 'густое', 'разреженное', 'влажное', 'сухое', 'порождение', 'разложение', 'притяжение', 'отталкивание', 'элемент', 'материя', 'форма' и прочие такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены.
XVI
Понятия низших видов - 'человек', 'собака', 'голубь' - и непосредственных восприятии чувства - 'жар', 'холод', 'белое', 'черное' --не обманывают нас явно, но и они иногда становятся смутными из-за текучести материи и смешения вещей. Остальные же понятия, которыми люди до сих пор пользуются, суть уклонения, должным методом не отвлеченные от вещей и не выведенные из них.
XVII
Уклонений и произвола не меньше в построении аксиом, чем в образовании понятий, даже и в тех началах, которые зависят от простой индукции, и еще больше этого в аксиомах и в низших предложениях, которые выводятся посредством силлогизма.
XVIII
То, что до сих пор открыто науками, почти целиком относится к области обычных понятий. Для того чтобы проникнуть в глубь и в даль природы, необходимо более верным и осторожным путем отвлекать от вещей как понятия, так и аксиомы и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума.
LXVI
Уже достаточно сказано о сомнительных достоинствах философий, основанных либо на обычных понятиях, либо на немногочисленных опытах, либо на суеверии. Пора сказать и о порочности предмета умозрений, особенно в естественной философии. Ибо разум человеческий заражается созерцанием того, что совершается в механических искусствах, где тела чаще всего изменяются путем соединения или разделения, и предполагает, будто нечто подобное совершается во всеобщей природе вещей. Отсюда возникла выдумка об элементах и их соединении для образования естественных тел19. С другой стороны, если человек созерцает природу в ее свободном состоянии, он встречается с видами вещей, животных, растений, минералов. Отсюда он легко склоняется к заключению, что в природе существуют какие-то первичные формы вещей, которые природа стремится воспроизвести, и что остальное разнообразие вещей происходит из-за препятствий и отклонений, возникающих в процессе творчества природы, или из-за столкновений различных видов и из пересаживания одного вида в другой. Первое соображение породило у нас идею о первичных элементарных качествах, второе - о скрытых свойствах и специфических способностях.
LXX
Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он коренится в эксперименте. Ибо если он переносится и на другое, что считается сходным, и это перенесение не производится должным образом, то опыт становится обманчивым. Но тот способ пользования опытом, который люди теперь применяют, слеп и неразумен. И потому, что они бродят и блуждают без всякой верной дороги и руководствуются только теми вещами, которые попадаются навстречу, они обращаются ко многому, но мало подвигаются вперед. Порой они сильно стремятся, порой рассеиваются, и всегда находят предмет для дальнейших поисков. Можно сказать, что люди легкомысленно и словно, забавляясь, производят испытания, слегка изменяя уже известные опыты, и, если дело не удается, они пресыщаются и оставляют попытку. Но если даже они принимаются за опыты более вдумчиво, с большим постоянством и трудолюбием, они вкладывают свою работу в какой-либо один опыт, например Гильберт - в магнит, алхимики - в золото. Такой образ действий людей и невежествен и беспомощен. Никто не отыщет удачно природу вещи в самой вещи - изыскание должно быть расширено до более общего.
Если же они пытаются вывести из опытов какую-либо науку или учение, то почти всегда с излишне торопливым и несвоевременным усердием отклоняются к практике. Они так поступают не столько затем, чтобы получить таким путем пользу и прибыль, но для того, чтобы в какой-нибудь новой работе добыть доказательство того, что они не без пользы смогут заниматься и другим, а также и для того, чтобы показать себя другим и придать большую цену тому, чем они заняты. Так они, наподобие Аталанты, сходят с пути для того, чтобы поднять золотое яблоко, прерывая тем временем свой бег и упуская победу из рук. На истинном же пути опыта, на приведении его к новым творениям должны быть всеми взяты за образец божественная мудрость и порядок. Бог в первый день творения создал только свет, отдав этому делу целый день и не сотворив в этот день ничего материального. Подобным же образом, прежде всего, должно из многообразного опыта извлекать открытие истинных причин и аксиом и должно искать светоносных, а не плодоносных опытов. Правильно же открытые и установленные аксиомы вооружают практику не поверхностно, а глубоко и влекут за собой многочисленные ряды практических приложений. Но о путях опыта, которые заграждены и затруднены не меньше, чем пути суждения, мы будем говорить после. Здесь мы говорили только об обычном опыте как о дурном доказательстве. Теперь же порядок вещей требует, чтобы мы присоединили к этому что-нибудь о тех признаках (о них мы упомянули ранее), которые свидетельствуют о дурном употреблении философий и теорий и о причинах этого явления, которое на первый взгляд кажется столь удивительным и неправдоподобным. Ведь понимание признаков, или указаний, подготовляет согласие, а объяснение причин устраняет кажущееся чудо. И то и другое во многом помогает более легкому и спокойному искоренению идолов из разума.
Б) Прочитайте статью известного российского философа Э. Л. Радлова «Гоббс» из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» (1890 –1907). Выделите онтологические, гносеологические и социально-политические взгляды Т Гоббса, что, по мнению философа, должно являться предметом философии? Согласна ли вы с выводами Э.Л. Радлова о значении философии Т. Uj,,cf&
Текст
Гоббс (Фома Hobbes) — знаменитый английский философ, род. в 1688 г. Отец его, английский священник, познакомил сына с древними писателями: 8-ми лет Г. перевел «Медею» Еврипида латинскими стихами; 15-ти лет поступил в оксфордский университет, изучал схоластическую философию и научался презирать Аристотеля. В качестве воспитателя молодого Кавендиша, впоследствии гр. Девонширского, путешествовал по Франции и Италии. По возвращении в Англию сблизился с Баковом, политические взгляды которого, вероятно, имели влияние на Г. В 1628 г. Г. перевел Фукидида, чтобы убедить своих сограждан в опасностях демократии. Совершил еще два путешествия на материк, благодаря которым познакомился со многими выдающимися лицами, напр., с Галилеем, Гассенди, Мерсенном. Последний побудил Г. написать замечания о сочинениях Декарта, вызвавшие весьма презрительное суждение Декарта о Г. Когда началась борьба между Карлом I в парламентом, боязливый Г. вновь уехал в Париж в оставался около 13-ти лет на материке. В 1642 г. Г. издал, в ограниченном числе экземпляров, «Decive», вошедшую впоследствии в состав его «Elementa philosophica». Эта книга понравилась сыну Карла I (впоследствии Карлу II). Г. сделался его учителем математики и, по словам Бэрнета, имел пагубное влияние на будущего короля. В 1650 г. Г. издал «Трактат о человеческой природе», а в 1651 г. — «Левиафан». «Левиафан» повредил Г. во многих отношениях. Роялисты усмотрели в «Левиафане» оправдание узурпации Кромвеля; теологи негодовали на Г. за его отзывы о религии. Возвратясь в Англию, Г. сблизился с Кромвелем, но политической роли не играл; он жил в обществе Гарвея, Сельдена и др. и издал в 1665 г. «De соrроrе», в 1668 г. — «De homine». По смерти Кромвеля, опасаясь смут, Г. снова бежал в Париж, но реставрация сделала возможным его возвращение. Карл II ничего не сделал для своего учителя; в 1666 г. «Левиафан» был запрещен. Г. имели многих поклонников, но и многих врагов, напр. Валлиса, критиковавшего, как математические, так в политические учения Г. Полемика с Валлисом в неприятности теологического характера заставили Г. покинуть Лондон и поселиться в деревне. В 1668 г. он издал свои сочинения; перед смертью он написал автобиографию латинскими стихами и перевел Гомера. Ум. в 1679 г., на 91 году от роду, несмотря на то, что появился на свет семимесячным ребенком и всю жизнь был весьма слабого здоровья. Полное собрание его сочинений, английских и латинских, издано в 1889 г. в Лондон («Opera philosophica latina» и «English Works»).
Философия Г. представляет собой весьма талантливо и последовательно проведенное механическое мировоззрение, со всеми его крайностями и со всей односторонностью. Философию Г. отождествляет с наукою вообще и видит в ней познание следствий из причин и причин из следствий, приобретенное путем умозаключений. Он делит ее на логику, на «первую философию» (Г. удерживает старый Аристотелевский термин, разумея науку об общих идеях, времени, пространстве причин etc.), на геометрию, физику и астрономию и на гражданскую философию, трактующую о человеке и государстве.
Единственный предмет философии (в науке) — тела, ибо только тела существуют; всякое тело конечно и только конечное может быть познано. Бог непознаваем и не составляет предмета науки, а есть объект теологии, веры. Точно также не может быть предметом науки душа, ибо она не имеет реальности. Орудием науки является мышление, состоящее в сравнении и различении, в сложении в вычитании. Мышление, таким образом, сводится к вычислению, логика — к математике. Такое ограничение для Г. возможно и естественно, ибо всю реальность он свел к телам, а качества тел — к движениям, рассмотрение которых вполне исчерпывается математическим вычислением. Это основное воззрение Г. вытекает из сенсуалистических посылок. Движения вызывают во внешних органах впечатления, впечатления вызывают движения внутри вас, благодаря чему возникают идеи. Все наше познание состоит из идей. Связь идей становится тем более прочной и воспроизведение их тем более легким, чем чаще они воспроизводились вместе. Основой ассоциации идеи служит физиологическая связь между следами движений. Сравнение, соединение и разделение перерабатывает первоначальные идеи в другие более сложные и отвлеченные, подобно тому, как идеи последовательных чисел мы получаем из соединения идей отдельных единиц. Соединять мы можем только те идеи, которые были получены деятельностью внешних чувств; поэтому идей бестелесных предметов у нас быть не может. Все наши идеи касаются лишь конечных предметов; идея же бесконечности обозначает или нашу неспособность положить предел увеличению количеств, или же просто неопределенность ограничения. Сравнение, соединение и разделение суть только виды одной в той же деятельности; простые идеи, воспринятые путем ощущений, не подвергаются измерениям, а рассматриваются то рядом, то в слиянии, то раздельно. Весьма вероятно, что это участие Г. в теории познания и дальнейшее развитие его в учении о языке имело некоторое влияние на Локка и вообще на всю ассоциационную психологию англичан, не исключая и Джона Стюарта Милля, с которым, по-видимому, у Г. мало общего. Под опытом Г. разумеет знание единичных фактов, прошедших и настоящих, дающее возможность некоторого предвидения будущего. Воля, как и познание, возникает из впечатлений, производимых внешним миром на человека. Эта впечатления сопровождаются не только теоретическими состояниями, но и чувством удовольствия и неудовольствия. Удовольствие человек стремится усилить, неудовольствие — ослабить. Само по себе удовольствие есть ничто иное, как движение. происходящее в сердце человека, как восприятие есть движение, происходящее в голове человека. Стремление сохранить и усилить удовольствие переходит в расположение, подобно тому, как противоположное стремление — в нерасположение. Вещи, вызывающие в нас удовольствие, мы считаем добром, противоположные злом. Стремления, принявшие форму расположения, переходят в действия; нерасположение влечет за собой воздержание от действий. Действию предшествует обдумывание его; намерением называются отдельные расположения; сочетание их называется выбором; результат выбора называется волею, а вызываемое волею действие — произвольным действием. Воля обозначает только последнюю ступень в акте обдумывания. Свободным мы называем то тело, которое не встречает внешних препятствий. Внутренние препятствия не имеют отношения к свободе. Все произвольные действия Г. называет свободными, ибо они проистекают из внутренних стимулов и совершаются без внешних препятствий. Обычное учение о свободе воли несогласно, по мнению Г., и с Священным Писанием, и с законом причинности. Рассматривая действия человека, легко убедиться, что они все необходимы и, имея в Боге, как первопричине, достаточное основание, предвидимы им, т. е. необходимы. Итак, в произвольных действиях свобода и необходимость соединены в одно. Выбор склоняется всегда в сторону сильного расположения, а объектом, склоняющим наш выбор, всегда является величайшее представляемое нами благо. Абсолютного блага не существует; то, что для нас есть благо, является злом для наших врагов. Прекрасное и полезное по существу не различаются от блага. «Предмет, поскольку его желают, называется хорошим, приятным, ежели его желают самого по себе, — полезным, ежели его «желают ради какого-либо иного предмета» («De homine», XI, §5).
Рассматривая человека с этической в политической точек зрения, Гоббс следует той же дедуктивной, математической методе, как и в физике. Этика и политика тесно связаны, ибо все этические понятия начинаются лишь с перехода людей из состояния природы в состояние государства. По природе все люди равны между собой. Из этого естественного состояния равенства всех людей должна возникнуть война всех против всех (bellum omnium contra omnes). Люди не по природе общительны, как учил Аристотель, а стремятся лишь к властвованию одного над другими, что и ведет к войне. Но состояние войны есть состояние страха и опасности, из которого необходимо выйти; поэтому мир есть первое требование естественного закона, выражающего правило воздержания каждого отдельного лица от того, что ему вредно. Для достижения мира необходимо каждому лицу отказаться от неограниченного его права на все. Этот отказ может быть сделан или в форме отречения, или же в форме перенесения прав одного лица на другое. Вторым способом, т. е. перенесением прав всех на одно или несколько лиц, и создается государство. Все права без исключения переданы государству, которое является неограниченным. Подчинение государственной власти — безусловное, ибо неповиновение государственной власти повело бы вновь к войне всех против всех. Перечислив права государства (охрана мира, цензура учений, установление законов, суд, объявление войны, установление администрации, награды), Г. приписывает их верховной власти. Государства бывают трех родов: демократия, аристократия и монархия. Из этих трех форм государства одна лишь монархия достигает своей цеди — безопасности граждан, и есть, таким образом, наилучшая. Обязанность монарха — общественное благо (salus publica suprema lex). Для его охраны верховная власть обладает всемогуществом, поскольку оно доступно человеку, а отдельный гражданин по отношению к верховной власти является вполне бесправным и ничтожным. Представитель верховной власти, как источник законов, стоит выше их; он определяет понятие справедливого и несправедливого, честного и бесчестного, моего и твоего. Он ответственен только перед Богом. Лишь в том случае, когда верховная власть неспособна охранять мир против внутренних или внешних врагов, граждане не обязаны ей повиноваться. Верховная власть определяет и религиозные догматы, и культ. Духовная и светская власть соединены в одном лице церковь и государство составляют неразрывное целое.