Диссертация (Советское научное сообщество в 1918-1934 гг. социальный, институциональный, публичный аспекты), страница 103

Лурияв журнале «Science» за 1931 и 1933 гг. с отчётами о двух психологических экспедициях вСреднюю Азию: Science, New Series. Vol. 74. No. 1920. (Oct. 16, 1931). P. 383–384; Science. NewSeries. Vol. 78. No. 2018. (Sep. 1, 1933). P. 191–192.1161Там же.1162Josephson P. Physics and Politics in Revolutionary Russia. Berkeley: University ofCalifornia Press, 1991. 423 p.

Цит. по: Александров Д.А. Почему советские ученые пересталипечататься за рубежом...1163Журавлев С.Н. «Маленькие люди» и «Большая история»: иностранцы Московскогоэлектрозавода в советском обществе 1920–1930-х гг. М., 2000. С. 28–29.11591160531результаты своих научных изысканий в иностранных изданиях. Как ни странно,их публикационная активность вошла в противоречие с другой насущной задачей– популяризации научного знания.Причина заключалась в том, что публикации в иностранных изданияхоказывались практически недоступны для советской читательской аудитории.

Ихне просто было сложно достать. Они в прямом смысле отдаляли автора от тех, ктоне знал иностранного языка: от его слушателей и молодых коллег. Для многихмолодых ученых, пришедших в науку в 1920-е гг., было характернонедостаточное владение иностранными языками. Некоторые еще свободно читалинемецкую литературу, но писать на академическом немецком могли уженемногие. Не воспринимала иностранные тексты и часть студенчества: те из них,кто пришел в вузы по классовому набору, вообще не владели иностраннымиязыками. На фоне научной жизни, где преуспевали более образованные студенты«из бывших», а профессора публиковались в зарубежных изданиях, новыестуденты чувствовали себя маргиналами1164.В период культурной революции это чувство прорывалось в видеполитических обвинений в стенах вузов и научных институтов.

Например, вовремя профсоюзного смотра научных учреждений в 1929–1930 г. молодаяактивная деятельница ВАРНИТСО М. Рохлина опубликовала в журналеВАРНИТСОзаметкуосмотреИнститутаэкспериментальнойбиологииНаркомздрава. Несмотря на похвалы высокому научному уровню института, онарешительно заявила, что институт «был совершенно оторван от советскойдействительности».Вкачестведоказательстваонасослаласьнапреимущественную публикацию лучших научных работ за границей: «Институт всвоей научной работе целиком ориентируется на заграницу. Чрезвычайно ценныеработы сотрудника Д.П. Филатова по механике развития, нигде в СССР, кромеИнститута биологии, не производящиеся и пользующиеся известностью, непечатаются ни в одном из русских журналов и неизвестны в широких научных1164Александров Д.А.

Почему советские ученые перестали печататься за рубежом…532кругах. Наше пролетарское студенчество, не знающее иностранных языков, поэтой же причине не имеет возможности ознакомиться со многими работамишколы Кольцова – в русских журналах этих работ нет. Эти факты как нельзялучше подчеркивают политическую установку Института, вытекающую из такназываемой “аполитичности”»1165. В другой статье подчеркивалось: «Надо ещеиметь в виду, что часть исследований, сделанных в Советской России, напечатанаи в заграничных журналах… Еще до сих пор не изжито то положение, чтовыпустить научную работу на своем языке значит, до известной степени,похоронить ее, по крайней мере для кругов зарубежных ученых… Часть нашихсоветских работ уплыла за границу и украшает столбцы всяких Zeitschrift-ов,Archiv-ов и т.д.»1166.Тенденция критики научных публикаций в зарубежных изданиях усилиласьв 1930-е гг.

По словам А.Е. Левина, одним из важнейших элементов новойнаучной политики стало воспитание патриотизма советских ученых, которые недолжны были отныне рассматривать советскую науку как отдельную (притомотсталую) провинцию мировой, но смотреть на нее как на авангард передовойнауки своего времени1167. Своего рода ее апогеем стало дело академикаН.Н. Лузина1168: одно из обвинений, предъявленных знаменитому математику впечально известной статье «О врагах в советской маске» (3 июля 1936 г.),заключалось «в публикации важнейших своих результатов на Западе и лишьвторостепенных в советских изданиях»1169.

В письме в ЦК партии по поводупубликации этой статьи главный редактор «Правды» Л.З. Мехлис писал о том, чтособранные редакцией «Правды» материалы, связанные «с делом академика Н.Рохлина М. Общественный смотр Института экспериментальной биологии //ВАРНИТСО 1930. № 5. С. 45.1166Немилов А.В.

Биология // Десять лет советской науке / Под ред. Ф.Н. Петров. М.; Л.,1927.1167Демидов С.С., Есаков В.Д. «Дело академика Н.Н. Лузина» в коллективной памятинаучного сообщества // Дело академика Николая Николаевича Лузина / Отв. ред. С.С. Демидов,Б.В. Левшин. СПб.: РХГИ, 1999. 9–51.1168Там же.1169Там же. С.

22.1165533Лузина, выявили ... один серьезного значения недостаток в работе научныхорганизаций. Сводится этот недостаток к тому, что большинство ученых наиболееинтересные свои работы считают нужным публиковать главным образом ираньше всего не в СССР, а в заграничной печати»1170.В продолжение 9 июля 1936 г. в «Правде» появилась анонимная статья«Традиции раболепия». По стилю и содержанию она была резко отлична отпредыдущей – «О врагах в советской маске». Прежде всего, это была статья онездоровой ситуации в некоторых научных кругах, и не только в математических.Математика присутствует в этой статье в качестве одного из примеров наряду сбиологией и физикой.

«Взять хотя бы математику», — писал автор и приводилимена ученых (П.С. Александрова, А.Н. Колмогорова, А.Я. Хинчина иС.Н. Бернштейна), которые «публикуют свои работы за границей, не печатая их унас, в СССР, на русском языке». Как подчеркивалось в статье, советская наука«не является подобно русской дореволюционной науке “наукой второго разряда,второго и третьего «ранга», наукой провинциальной”. Ее успехи признаны вовсем мире.

В то же время в нашей научной среде еще живы “некоторыебесславные традиции царской России”. Укоренился взгляд, что толькопубликация научной работы за рубежом свидетельствует о ее подлинной научнойценности. До сих пор считается почему-то нормальным, естественным в научнойсреде печатать труды советских ученых, прежде всего за границей или дажетолько за границей». Автор отмечал: «Пора, давно пора обсудить и осудить вовсех научных организациях бесславные дворянские традиции печатания работ впервую очередь за границей.

Пора, давно пора подвергать беспощадномуосмеянию и презрением окружать людей, которые с лакейским подобострастиемотносятся ко всему, что носит на себе заграничный штамп»1171.Одним из следствий дела Н.Н. Лузина стало ограничение практикипубликации научных работ за рубежом. Уже на заседании 13 июля «осознавший»11701171Демидов С.С., Есаков В.Д. Указ. соч. С.

22.Цит. по: Там же. С. 30.534свою вину Лузин прямо заявил: «… я ... считаю недостойным после того как у настак сильно развита печать, и, главным образом, после акта о Конституции,которая на нас налагает обязанность и гордость и которую мы должны защищатьдо последней капли крови. Теперь обращаться к Западу для печатания той илииной статьи не нужно. Если же у нас та или иная статья не печатается, то, значит,для этого имеется чисто научное основание. Тогда нужно исправить это, а необращаться к услугам Запада, так как это нам совершенно не нужно»1172.Ограничение публикационной активности советских ученых в заграничныхнаучных изданиях хотя и трактовалось в восприятии того времени какпрекращение «раболепия» перед Западом, на деле вело к сокращениюотечественного научного присутствия за рубежом. Так научные работникичастичноутратили,анекоторые такинеприобрелиценныйнавыкпрофессионального письма на иностранном языке.Ситуацию в середине 1930-х гг.

усугубило изменение организационногоязыка науки. Дело в том, что немецкий в академическом пространстве сталтеснить, а во второй половине XX в. окончательно заменил английский язык,моду которому задавали США. Однако навыка говорения, чтения, письма наанглийском языке в раннесоветском научном сообществе в принципе не было.Знаниеанглийскогоязыкабылоредкимявлением–поподсчетамД.А. Александрова, в 1930-е гг. менее 25% преподавателей Ленинградскогоуниверситета сообщали о своей способности читать по-английски, и значительноменьшее число умело говорить на этом языке.

Практически никто, заисключением нескольких человек, побывавших в США с длительнымикомандировками, не был способен писать по-английски1173. Эти языковыеограничения сделали переход к новой среде научного общения во второйполовине XX в. практически невозможным для советской науки и закрепили11721173336.Цит. по: Демидов С.С., Есаков В.Д. Указ. соч.

С. 43.Советско-германские научные связи времени Веймарской республики. СПб., 2001. С.535ситуацию, сложившуюся в середине 1930-х гг. Советский ученый практическипотерял навык профессиональной коммуникации на иностранном языке, что немогло не способствовать его исключению из мирового научного сообщества вчасти презентации результатов научных исследований.ВыводыВ исследуемый период возник запрос на изменение публичной функциинаучного сообщества и отдельного ученого. Перед ними была поставлена задачапопуляризации результатов научного труда, реализация которой привела кизменению риторики («упрощению» научного языка, адаптированию его кчитательской аудитории); практик презентации научных результатов (например,появлению научно-популярного кинематографа).

С другой стороны, публичныйхарактер науки формировался встречным социальным запросом: о немсвидетельствует взлет популярности научно-фантастической литературы, –особенно в период НЭПа, времени активизации деятельности частных икооперативныхпросветительскойиздательств.инициативы,Тесноепереплетениегосударственнойобщественнойполитики,факторалитературного рынка (читательского запроса) формировало специфику измененияпубличного измерения науки и роли ученого в определении его векторовразвития.Важной стала задача исследования практик и форм презентации ипопуляризации достижений советской науки за рубежом.