Диссертация (Философско-антропологический анализ коммуникации врача и пациента), страница 11

Во всех подобных, на первый взгляднаучных, а при более пристальном рассмотрении — редукционистских подходахк исследованию сознания очевидно не достает смелости признать, что процесспереживания болезни является чем-то самостоятельным. Таки образом, сознаниеподвергает двойной атаке: одни подменяют переживания действиями, другие —понятиями. Между тем обратиться к изучению ментальности важно и нужно поцелому ряду причин.Психоанализ и рассматриваемое в его контексте понятие сублимации, которая обосновывается идеей о том, что в основе сущности большинства болезнейлежит сугубая убежденность пациентов, нередко критиковались как философамиструктуралистами, так и постструктуралистами.

В этом отношении обыденнуюточку зрению о том, что причиной всех болезней является раздражение нервнойсистемы, можно сопоставить с тезисом о том, что «все есть текст» (так, например,Жак Деррида говорил о том, что «эпоха Руссо» была устроена как текст). 96 Однако, какого рода текст мы надеемся выявить в заболевании позвоночника? Психоаналитик был бы уверен в том, что необходимо признать и обозначить проблему,а эта процедура повлечет за собой и исцеление, и поэтому он кинулся бы на поиски «душевной травмы» в прошлом пациента, которая, с его точки зрения, и повлекли за собой теперешнее болезненное состояние.

Впрочем, обскурантизм тако96См. Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 112.52го специалиста, который привык не лечить, а скорее наблюдать пациента, вовсене сможет помочь решить проблему больному. Мы далеки от мысли о том, чтобыоспаривать существование психосоматических заболеваний, которые невротически связывают больного с определенной ритуальностью, неотделимой от его заболевания (например, когда пациент не способен выйти на улицу, не надев корсет, ортопедическую обувь или не захватив с собой трость). Более того, психотерапия и психоанализ в качестве терапевтической практики подобной невротической зависимости подчас не решают физиологической составляющей проблемы,но становятся игрой, в пространстве которой больной трансформируется из личности в объект отвлеченных рассуждений и реальной манипуляции, оказываясьзависимым уже от самих сеансов, или от реакции и поведения психотерапевта илипсихоаналитика.Научный интерес наблюдателя к тому или иному случаю, таким образом,присущ психоанализу гораздо в большей степени, чем сопереживание как способность признать ценность жизни человека.

Мы вовсе не хотим сказать о забвении древней практики заботы о себе, однако она стала уделом специалистов, а вотношении «лекарственных средств» для души ситуация серьезным образом изменилась. Дело в том, что цивилизационные факторы наряду с физическиминедугами порождают и психические расстройства людей. Тела и души являютсятакими же продуктами культуры, как и все прочие артефакты, составляющиежизненный мир современного человека. Чаще всего, размышляя о прогрессирующих заболеваниях, исследователи обращают внимание на влияние, оказываемоена человека техническим прогрессом, вследствие которого ухудшается качествовоздуха, воды, питания. В последнее время немало говорится и о недостатке физической нагрузки, об излишней психической перегруженности.

Впрочем, существует и еще один источник, оказывающий трансформирующее влияние на психические процессы в человеке. Души людей, как тела, разрушаются современнойцивилизацией. Пестуемый индивидуализм, стремление к разобщенности порождают нехватку межличностного общения. Сферы отдыха и труда сегментируются,53превращаясь в «рабочее место» или в «квартиру в спальном районе», то есть,трансформируясь в убежище для городского индивидуалиста.Выше мы обозначили проблему упадка необходимости дружеского общения между людьми, связав ее с условиями деградации коллективных пространств.Однако относительно феномена личной заботы о душе, напротив, следует, снашей точки зрения, говорить о расцвете. Психоанализ трактуется как защитнаяреакция на появление разного рода невротиков и психотиков.

Возник огромныйрынок, в рамках которого лица с девиантным поведением оказываются обеспечивающими спрос потребителями. При таких условиях, когда правоохранительныеструктуры заинтересованы в увеличении криминальных элементов, а медицина —в существовании платных больных, невозможно победить преступность и болезнями.

Например, предположим, что ученым удалось открыть некое эффективноелекарство. Затем появляется информация об опасных последствиях его применения, разрабатывается новое лекарство, и так без конца. Можно предположить, чтовсе граждане являются потенциальными преступниками или пациентами, все занесены в определенную базу данных и время от времени они подвергаются мерампо профилактике и контролю, и это представляет собой новую форму управленияобществом, к которой люди пока не привыкли. Вместе с тем, допуская, что современная медицина оказывается эффективным видом биовласти, невозможносмириться с отрицательными последствиями ее тотальной коммерциализации.Исследователи отмечают, что судьба человека, вовлеченного в такую коммерциализацию и тотальную коммуникативную сеть оказывается весьма пессимистичной: «Битва за биологическое и социальное выживание — битва за информацию,но информационные потоки являются управляемыми и всегда включены в символические отношения власти.

Сами же властные отношения далеко не всегда осознаются субъектами — власть действует в неклассических форматах — микрофи-54зики, стрытости или виртуальности, что даелает ее почти полностью независимойот сознания и поведения традиционного субъекта».97У человека есть такие чувства и переживания, которые в строгом смыслеслова оказываются патогенными: одни деструктивно влияют на душу индивида,другие представляют опасность для окружающих. С одной стороны, мы наблюдаем отчаяние, отсутствие смысла жизни, с другой— ненависть и злобу к себе идругим; таковы ужасные вирусы, угрожающие современной цивилизации. Болезни первого типа обесценивающим образом поражают главный капитал — сердцаи души людей, не испытывающих уже воли к жизни. Другие приводят к самоуничтожению и инициируют войну всех против всех. Если первые представляютсяпоследствиями разрушительного воздействия «новых микробов» индивидуализмаи эгоизма, которые породила современная цивилизация, то вторые, наоборот,можно расценивать как наследие вселяющего ужас прошлого, вроде холерныхвибрионов, возникающих в условиях антисанитарии.

Можно поставить вопрос отом, не оказывается ли сам психоаналитический дискурс источником патогенноговлияния? Не является ли виральной (вирусной) наша литература и философскийэкзистенциализм, которые описывают бесцельность и бессмысленность человеческого существования?Изменения в дискурсе о психических больных прошли несколько этапов.Во-первых, сначала исследователи ориентировались на выявление соматическихсимптомов самой болезни, которая никому не известна и протекает как бы все зависимости от самочувствия больного и наблюдения за ним врача.

Во-вторых, вклассическом психоанализе психическая болезнь понимается как регрессия кпредшествующей стадии эмоционального развития.98 В-третьих, шизоанализ добавляет аналитику общества, в котором во главу угла становится дисциплинарноевоздействие. С точки зрения сторонников движения антипсихиатрии, больной является не объектом, а человеком, или субъектом болезни и носителем сознания,97Грякалов А. А., Грякалов Н. А. Образование в глобальном мире: ценностные константы и транспедагогика.

// Философия образования. 2013. №2(47). С. 66.98См. Фуко М. Ранние работы. СПб., 2015. С. 211.55которое и оказывает влияние на болезнь. Вот почему медицина — это наука о духе, ибо она подразумевает понимание, иначе говоря, диалог больного с «Другим»— врачом, болезнью, природой и социумом.Наверное, впервые духовна природа психических отклонений была осознана основоположниками психоанализа. Так, Зигмунд Фрейд, хотя и интерпретировал либидо как натурфилософскую субстанцию,99 тем не менее описывал механизм ее сублимации в культуре. Здесь речь идет об изменении внешнего во внутреннее. Либидо используется как энергия, но «машина», которую она питает, создается культурой. Кроме того, Фрейд считал, что психические болезни являютсяследствием неправильного эволюционного развития детской сексуальности.

В соответствии с теорией психоанализа, невроз представляет собой нарушение естественной археологии либидо. П. Жане объясняет это иначе.100 Психическая болезнь вызывается уменьшением энергии, что приводит к упрощению поведенческих реакций. Человек еще до всякого действия обдумывает план, а когда совершает нечто, одновременно придумывает сценарий, который впоследствии служитосновой для рассказа. Таким образом, нормальный человек изначально связан сДругим, он не свободен от принятия его точки зрения на себя.

Психостеник какраз и не способен к диалогу и, следовательно, к ориентации. Его мир — это мирбреда и галлюцинации, его речи и поступки монологичны. Все вокруг он воспринимает в качестве источника опасности. Отсюда возникает тревога, которую вызывает непонимание знаковой системы, которой пользуется Другой.Сведение феномена безумия к детству можно интерпретировать и тем, чтомир детей в педагогике XIX столетия изолировался от мира взрослых. Окружающая действительность, школьные конфликты и тому подобные обстоятельстважизни детей описывались в основном в литературных произведениях, причем нередко в ней были сглажены самые острые углы. Фуко писал: «Неврозы регрессиине отражают невротической природы детства, но разоблачают архаичный харак99Там же.См.: Жане П.