Диссертация (Философско-антропологический анализ коммуникации врача и пациента), страница 6

Он отмечает, что феномен гуманизма именно сегодня актуален, поскольку напоминает о том, что принынешней невероятно развитой культуре люди постоянно испытывают влияниедвух упорядочивающих их сил. Эти влияния Слотердайк называет «сдерживающим» и «раскрепощающим»: «Кредо гуманизма составляет убеждение, что люди— это “животные под влиянием”, а значит и что вследствие этого необходимонайти для них правильный способ влияния. Этикет гуманизма, только на первыйвзгляд представляющийся безобидным, напоминает о непрерывной битве за человека, которая осуществляется как борьба между бестиализирующими и обуздывающими тенденциями»54.

Далее Слотердайк уточняет, что в эпоху античности(он говорит об «эпохе Цицерона») каждая из этих сил влияния оказываетсявполне узнаваемой, так как у каждой имеется своя собственная отличительнаяособенность, характерная чарта. Так, для бестиализирующей тенденции характерны римские амфитеатры, внутри которых проводились человеческие и животныесостязания, «спектакли смертной казни»; это и составляло, по мысли немецкогоисследователя, впечатляющую систему средств массовой информации и коммуникации того периода истории: «На неистовствующих стадионах вокруг Средиземноморья раскрепощенный homo inhumanus оставался удовлетворенным какникогда прежде и редко впоследствии».55В дальнейшем, однако, Слотердайк прослеживает возникновение оппозиции этой ревущей толпе в амфитеатре или цирке со стороны того, что он называет53Слотердайк П. Правила для человеческого зоопарка.

Ответ на письмо Хайдеггера о гуманизме. URL:http://www.nietzsche.ru/influence/philosophie/sloterdijk/.54Там же.55Там же.28«античным гуманизмом». Он предлагает, по существу, ницшеанский ход: противопоставление аполлонической («сдерживающей») культуры книги, философии,самоуглубления культуре дионисийской («расчеловечивающей») — стадиону,массовому скоплению жаждущих крови, беснующихся людей. Этот принципиальный конфликт «гуманистической» и «антигуманистической» тенденций в античности очень показателен, поскольку речь здесь идет о готовности человека квыбору одного или другого. Разумеется, ни один из тех людей, которые посещаютместа публичных игр или казней, не может устыдиться или испытать сочувствие ктому, кто оказался для него лишь предметом зрелища — если, конечно, он не получил прежде прививку «гуманизма».

Следовательно, несвободный от этого знания человек уже может (и должен) сделать выбор в пользу одной или другой экзистенциальной стратегии («сдерживающей» или «расчеловечивающей»), тем самым определив себя, определив свою собственную природу. Вывод, которыйСлотердайк делает из этой оппозиции, касается и средств осуществления такоговыбора: «Эти намеки ясно показывают: под вопросом о гуманизме подразумевается больше, чем буколическое предположение, что чтение делает образованным.Речь в нем идет не менее чем о Antropodizee — то есть определении человекаввиду его биологической открытости и моральной амбивалентности.

Но, преждевсего вопрос о том, как человек может стать истинным или настоящим человеком,с этих пор неизбежно ставится как вопрос о средствах, если под средствами(Medien) мы понимаем объединяющие и коммуникативные средства (Mittel), используя которые, люди создают из себя то, чем они могут быть и чем будут».56Хайдеггер, к которому обращается в этой работе Слотердайк, рассматриваетсферу европейской истории как «театр воинствующих гуманистов»: «Это поле, накотором человеческая субъективность с неумолимой последовательностью демонстрирует свой захват власти над всем сущим».57 С этой точки зрения гуманизмоказывается как соучастником того, о чем Слотердайк говорит как о «всех воз5657Там же.Там же.29можных ужасах, которым может быть положено начало под именем человеческого благополучия»,58 так и средством для его и оправдания. Поставленные высокиецели нередко трактовали или в мистическом ключе.

Например, члены оккультныхобществ в нацистской Германии сопоставляли их интерпретацию гуманизма к«высшей древнейшей форме евгеники — возрастания человеческой природы через возрождение традиций предков».59 Хайдеггер считает, что в напряженном поиске истины между большевизмом, фашизмом и американизмом взаимное противостояние осуществляли только лишь три варианта все той же антропоцентрической власти. Однако, фашизм выпадал из этой обоймы, поскольку он гораздо более открыто, чем соперничающие с ним идеологии, презирал сдерживающие ценности мира и образования. По существу, немецкий национал-социализм как философия (по мнению Хайдеггера) представляет собой «метафизику раскрепощения», даже «образ раскрепощения метафизики» (в понятиях Слотердайка): «Сточки зрения Хайдеггера, фашизм был синтезом гуманизма и бестиализма — тоесть парадоксальным совпадением сдерживания порока и раскрепощения».60 Ясно, что как о пороке, так и о добродетели здесь речь идет, исходя из их гуманистического понимания.Из сказанного ясно, что направленность трансгуманизма на постепенное, новместе с тем и радикальное изменение нашей природы представляется гораздоболее устрашающим.

Наряду с прогрессом в области генетических технологийразличия между тем, что произведено и что возникло естественным путем (другими словами — между объективным и субъективным, между природой и культурой) нивелируются, а значит, нивелируются различия и между подходами к ним— технической переработкой материала и «культивирующим, терапевтическим»способом взаимодействия с живым.

Следовательно, это нивелирует значение иценность человека как того, кто творит культуру, так как гения становится воз58Там же.Лист Г. Первооснова. Тамбов, 2009. С. 80.60Слотердайк П. Правила для человеческого зоопарка. Ответ на письмо Хайдеггера о гуманизме. URL:http://www.nietzsche.ru/influence/philosophie/sloterdijk/.5930можным «сфабриковать», но если это окажется принципиально осуществимым, тоэто будет равносильно смерти культуры и искусства, ибо, произведение искусствав качестве побочного продукта евгеники утратит присущую ему подлинность иуникальность как часть культуры.

Отечественный исследователь Ю. М. Шор оценивает сложившуюся в этой области ситуацию следующим образом: «В самомобщем смысле суть гуманитарного знания в том, что оно носит “человекоразмерный характер”, соизмеримо с конкретным человеческим бытием. Гуманитарный мир соотнесен с человеком, с его разумом и эмоциями, с рациональным и иррациональным в нем, с его душой и духом, с его экзистенцией, со всей целостностью его природы. Гуманитарность есть мера присутствия человеческого начала вчеловеке и мире <…>».61Возвращаясь к книге Ю. Хабермаса, следует сказать, что размывание границы между тем, что выросло, и тем, что было сделано, может оказать влияние нато, каким образом сама личность себя осознает.

Тем самым человеческая личность оказывается приведенной к собственному самоотчуждению, или переходу«от перформативной установки, воспринимающей себя в первом лице личностипо отношению к проживаемой жизни к перспективе стороннего наблюдателя, врамках которой собственное тело человека с самого рождения воспринимается имкак объект вмешательства со стороны»62. Эта проблема обсуждается в связи с основополагающим нравственным положением Канта о категорическом императиве, а именно, в связи с его практическим аспектом, согласно которому, во-первых,«разумное естество существует как цель сама по себе», а, во-вторых, необходимопоступать так, «чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился бы к нему только какк средству».6361Шор Ю.

М. Некоторые проблемы специфики российской гуманитарной культурологии // Труды СанктПетербургского государственного института культуры. 2008.Т. 181. С. 260.62Habermas J. The Future of Human Nature. P. 53.63Кант И. Основоположения метафизики нравов. / Кант И. Сочинения. М., 1994. Т.4, с. 205.31Обозначенная проблема изменчивости и стремления к изменению человеческой природы вновь требует нашей сосредоточенности на идее человека и вопросе о ценности его жизни. Ведь человек может трактоваться и как один из объектовокружающего мира, и как субъект общественного, культурного и биоэтическоговлияния.Исходя из этого ясно, что первостепенной задачей нашего исследованияоказывается попытка применить к такому явлению как взаимоотношения между«врачом» и «пациентом» культурологический подход, рассмотрев их аксиоматически, то есть с точки зрения идеи ценности человеческой жизни.

Это позволитнам избежать указанной, на первый взгляд непреодолимой бинарной оппозиции.Взаимоотношения врача и пациента нередко провоцируют нас на восприятие этихдвух фигур в экзистенциальном аспекте: «Всякое приспособление возможно лишьи имеет смысл только на основе совместного бытия. При всяком желании помочьврач должен иметь в виду, что дело идет всегда об экзистенции, а не о восстановлении тех или иных функций. Когда ставят целью только это последнее, никакойпомощи бытию не оказывается. О нем, в конечном счете, идет дело.

Человек посвоему существу нуждается в помощи, потому что всегда подвержен опасностипотерять себя, не сладить с собой. Эта опасность неотделима от свободы человека. Весь этот вопрос о возможности заболевания связан с несовершенством егосущества. Всякая болезнь — это утрата свободы, усечение жизненных возможностей»64. Впрочем, даже осмысленная в экзистенциальном ключе эта проблемаединства и двойственности личностей врача и пациента не исключает важностикультурологического подхода к ней.

Подход, прежде использовавшийся при исследовании таких феноменов, как искусство или история,65 в случае с врачом ипациентом предоставляет для нас новый инструментарий и тем самым способствует различению иных смысловых аспектов привычных понятий.64Из бесед М. Хайдеггера с М. Боссом. // «Логос» № 5. 1994. С.112.См., наприм.: Голик Н. В., Шор Ю.