Диссетация (Насилие и сакральное в философии Жоржа Батая), страница 13

Вдобавок не только познание ослепляет, но и познавать, всущности,нечего,таккакмирпознаетсялишьвегоцелостности,предполагающей разрушающее включение субъекта в его бесшовную вязь.Другими словами: когда есть познающий и познаваемое, познания не происходит,а когда оно происходит, то сжимается до отсутствия, поскольку оказывается, чтопознавать некому и нечего. Если для предшествующей западной философиивзглянуть значит познать нечто в качестве объекта, отличного от субъекта, то дляБатая взглянуть на солнце значит стать солнцем, а смотреть на него – быть им.Добавим, что подобную радикальную гносеологию Батай позже будет развивать иво «Внутреннем опыте»: подобно тому, как совершенное зрение есть слепота,совершенное знание есть незнание146.

Здесь есть один существенный момент: егочрезвычайно интересует то единственное, лишенное длительности мгновениезависания на вершине одного при падении в другое, который он определяет как«абсолютное самосознание». Эта гносеологическая теория обнаруживает влияниене только Гегеля и Кожева, но и христианского апофатического богословия,представленного, например, Дионисием Ареопагитом и Николаем Кузанским147.Ослепляющий свет истины характеризуется тем, что освещает все и ничегоодновременно, но на рубеже 20-х – 30-х гг. Батая интересует скорее все –совокупная целостность всего сущего, возникающая в результате соединения146Bataille G. L'expérience intérieure.

P. 54.См., напр.: Hussey A. The Inner Scar: The Mysticism of Georges Bataille. Amsterdam: Rodopi Bv Editions, 2000;Connor P. Tracey. Georges Bataille and the Mysticism of Sin. John Hopkins University Press, 2003; Hollywood A. Batailleand Mysticism: A "Dazzling Dissolution" // Diacritics.

2006. Vol. 26(2). P. 74-85.14752противоположностей, хотя особенным его вниманием пользуется тот факт, что оносвещает также и все, связанное со смертью. Эти два аспекта ранней версии егогносеологии, как мы полагаем, следует приписать соответственно влияниюНицше и Шестова.Ницше, хотя и использует в своей гносеологии вполне традиционные метафорысвета и зрения, иногда обращает их острие против самой традиции148. Светфилософии идеализма он описывает как тусклый, неяркий, обнаруживающийприроду вещей в неверном свете: «Хочет ли кто-нибудь посмотреть вниз ивглядеться в секрет, как на земле фабрикуются идеалы? [...] Ваш глаз долженсперва привыкнуть к этому фальшивому переливчатому свету...», – замечает он в«К генеалогии морали»149. И далее: «Философ...

избегает слишком яркого света[...] Здесь он подобен тени: чем дальше закатывается от него солнце, тем большеон растет. Что до его "смирения", то, мирясь с темнотой, он мирится также сизвестного рода зависимостью и стушевыванием; более того, он боится бытьнастигнутым молнией»150. Философский свет здесь объявляется тьмой, как быузким лучом фонарика, выхватывающим вещи поодиночке; лишь молния,внезапная вспышка ослепительно яркого света, высвечивает сразу все. Смысляркого света как метафоры нового познания заключается в том, что он освещаетвсе без исключения и принимает землю наравне с небом, зло наравне с добром.Подобная идея, как можно предположить, является перифразом евангельскогопассажа: «...солнце Свое Он возводит над злыми и добрыми и изливает дождь направедных и неправедных» (Мф 5:45).

Ранее мы решились привести стольдлинную цитату, чтобы успеть вместить в нее важное для нас упоминаниефилософа, настигнутого молнией; это, конечно, философ-идеалист, которогоНицше полагает своим врагом, но образ молнии здесь становится концептом,148Об эпистемологии Ницше см.: Poellner P. Nietzsche and Metaphysics. Oxford University Press, 2000; Doyle T.Nietzsche on Epistemology and Metaphysics: The World in View. Edinburgh University Press, 2006.149"Will jemand ein wenig in das Geheimnis hinabund hinuntersehn, wie man auf Erden Ideale fabriziert? Ihr Auge mußsich erst an dieses falsche schillernde Licht gewöhnen...", Nietzsche F.

Zur Genealogie der Moral. Leipzig: C.G. Naumann,1892. S. 28-29 [рус. пер. приводится по изданию: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. К генеалогии морали.Рождение трагедии. Воля к власти. Посмертные афоризмы / пер. с нем. К.А. Свасьяна. С. 287-434].150"Philosophen... scheut allzu helles Licht [...] Was seine "Demut" angeht, so verträgt er, wie er das Dunkelverträgt, auch eine gewisse Abhängigkeit und Verdunkelung: mehr noch, er fürchtet sich vor der Störung durch Blitze",Ibid. P. 114-115.53консистентным заявленному идеалу радикального познания. Он встречается и вдругих произведениях философа.

В «Так говорил Заратустра» читаем следующее:Мне недостаточно того, чтобы молния больше не вредила: не отвращать хочу я ее: онадолжна научиться работать на меня. Давно уже, подобно туче, сгущается мудрость моя истановится все темнее и тише. Так поступает всякая мудрость, которая должна некогдапородить молнию. Не хочу я быть светом для людей нынешнего, не хочу называться у нихсветом. Я жажду ослепить их! Молния мудрости моей, выжги им глаза!151Между слепящей молнией Ницше и слепящим солнцем Батая, однако, естьсущественная разница: солнце, разумеется, никак не может «работать» напознающий субъект, поскольку, напротив, безжалостно разрушает его, становясьс ним единым целым.

Немецкий философ противопоставляет свет и молнию, т.е.отличные по сути феномены, в то время как для Батая противоречие заключено всамом солнце. Этим двум концептам радикальной гносеологии присуща такжеразная темпоральность: молния сверкает в одно мгновение и исчезает, в то времякак взгляд на солнце, подобно падению в бездну, убивает всякую длительность.Для нас важно, однако, отметить, что именно к ницшевской молнии восходитодна из формулировок батаевского субъекта как дерева, пораженного молнией,которую он приводит во «Внутреннем опыте»: «Много лет тому назад, когда этиструения, не имея объекта, были очень расплывчатыми, я мог, растворяясь вомраке своей комнаты, ощутить себя деревом, более того – поверженным молниейдеревом: руки поднимаются сами собой, сплетаясь, словно снесенные напрочьогромные ветви»152.

Правда, это произведение представляет собой скорее151"Es ist mir nicht genug, dass der Blitz nicht mehr schadet. Nicht ableiten will ich ihn: er soll lernen für mich – arbeiten.Meine Weisheit sammlet sich lange schon gleich einer Wolke, sie wird stiller und dunkler. So thut jede Weisheit, welcheeinst Blitze gebären soll.

Diesen Menchen von Heute will ich nicht Licht sein, nicht Licht heissen. Die – will ich blenden:Blitz meiner Weisheit! Stich ihnen die Augen aus!", Nietzsche F. Also sprach Zarathustra. S. 421.152"C'est ainsi qu'il ya de cela des annees, quand ces ruissellementsdemeuraient en moi diffus, sans objet, je m'etais, dansl'obscurite de ma chambre, senti devenir un arbre et meme un arbre foudroye 1 : mes bras s'etaient peu a peu eleves et leurmouvement se noua comme celui de fortes branches brisees presque a ras du tronc", Bataille G.

L'expérience intérieure. P.147. Добавим, что образ пораженного молнией дерева у Батая встречается уже в «Солнечном анусе» и фигурируетв придуманных им самим ритуалах «Ацефала» (в смысле тайного общества).54исключение, нежели правило, так как в нем Батай сближает молнию с солнцем,чего не делает в ранних текстах. Здесь можно вспомнить и то, что мир насилия уБатая, как он описывает его в «Истории глаза», «состоит из молний и зари»153.Для анализа предполагаемого влияния Шестова на гносеологию Батая намследует обратиться к еще одному батаевскому концепту рубежа 20-х – 30-х гг., окотором мы пока предпочли умолчать, а именно теменному глазу [œil pineal].Весьма вероятно, что в течение некоторого времени философ действительноверил в наличие у человека этого скрытого органа чувств – глаза, которыйрасполагается на макушке человека и постоянно созерцает солнце, но позже сталвоспринимать свои прежние взгляды в более символическом ключе.

Он дажесобирался написать о нем большую работу, из которой до нас дошло лишь дваболее или менее законченных текста и три небольших фрагмента. Уже в них мывидим отождествление взгляда с бытием: теменной глаз не только созерцаетсолнце, но и приобщает человека к его пламенеющей сущности: «...оноткрывается и ослепляется как истребление или как лихорадка, пожирающаясущество, или, если говорить более конкретно – его голову, он играет рольпожара в доме; голова, вместо того, чтобы запирать жизнь как запирают деньги всейфе, растрачивает ее без счета»154.

Если бы кому-нибудь пришло в головуспросить, куда делась голова Ацефала, одним из множества правильных ответовбыл бы такой: она сгорела, воспламененная теменным глазом, – хотя образобъятой пламенем головы, помимо всего прочего, пародийно перифразируетнимбы христианских святых и индийских божеств. Хотя Батай не пишет об этомпрямо, различные исследователи согласны между собой в том, что этот глаз насамом деле слеп – потому что иначе смотреть на солнце невозможно155. В ужецитированной нами записи сна Батай пишет об отце: «Я воображаю, что раз онслеп, он тоже видит солнце слепяще-красным»156.Философ Максим Евстропов153См. сноску № 95."...il s'ouvre et s'aveugle comme une consumation ou comme une fièvre qui mange l'être ou plus exactement la tête, et iljoue ainsi le rôle de l'incendie dans une maison; la tête, au lieu d'enfermer la vie comme l'argent est enfermé dans un coffre,la dépence sans compter", Bataille G.