Диссетация (Насилие и сакральное в философии Жоржа Батая), страница 10

455.114См.: Щедрин К.С. Образ «Великого полдня» в произведении Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» //Фундаментальные исследования. Философские науки. 2014. №9. С. 686-690.115Bataille G. Le Bleu du ciel. P. 387.116Ibid. P. 388.11340пугающей «солнечной рожей»117, случайно встреченный им на улице, котораявскоре будет залита ручьями крови в агонии гражданской войны.1.2. Икар и Ван Гог: солярная мифология и теория жертвоприношенияДальнейшее развитие образ солнца претерпевает в ряде статей Батая в журнале«Документы», где в 1929-1930 гг.

он занимает пост ответственного секретаря инаходится во главе пестрого коллектива авторов: это в первую очередьсюрреалисты-перебежчики,специалистывразличныхгуманитарныхдисциплинах – искусствоведы, археологи, этнографы, – а также работникиисследовательских учреждений, музеев и библиотек118. Здесь философ публикуетпровокационные тексты антиэстетического содержания, представляя, как гласилрекламный проспект, «факты, более всего вызывающие беспокойство, – факты,последствия которых еще не были заранее определены»119. В этих текстах онтакже предпринимает первый опыт последовательного изложения своейфилософии, к основному содержанию которой мы еще вернемся. По замечаниюего соратника Мишеля Лейриса, именно в статьях для «Документов» он начинаетоттачивать тот полуобъективный-полусубъективный стиль и жанр письма,ставший впоследствии отличительной чертой всех его текстов120.«Человеческие глаза не выдерживают ни солнца, ни совокупления, ни трупа, нитемноты, но реагируют на них по-разному», – писал Батай в «Солнечном анусе».Смотреть на солнце невозможно, но если рискнуть, оно предстает в кошмарномкроваво-красном обличье (поскольку сияет сквозь прикрытые от боли веки): вэтом, собственно, и заключается тот «факт», последствия которого не былизаранее определены и определить которые берется Батай.

Наиболее четко идеячудовищного преображения солнца проговаривается им в эссе «Гнилое солнце»,посвященном Пикассо: «Насколько прежнее солнце (то, на которое не смотрят)117Ibid. P. 468.См.: Undercover Surrealism: Georges Bataille and DOCUMENTS / Ades D. and Baker S. (eds) The MIT Press, 2006.119Цит. по.: Лейрис М.

От батаевского невозможного к невозможным Документам // Предельный Батай. С. 54-62.120Там же. С. 55.11841совершенно в своей красоте, настолько же то, на которое смотрят, может бытьсочтено ужасающе уродливым»121. И далее: «Миф об Икаре с этой точки зренияявляется особенно выразительным и притом точным: он очевидным образомделит солнце надвое – на то, что светит в момент, когда Икар набирает высоту ито, что расплавляет воск и способствует тому, что он терпит неудачу и с воплемпадает, приблизившись к нему слишком близко» 122. На самом деле, однако, здесьфигурирует не одно противопоставление, а опять же два: первое относится кразличению солнца, на которое не смотрят и солнца, на которое смотрят, а второе– к амбивалентности этого второго солнца, влекущего к себе и разрушающего.Опыт смотрения на него Батай сравнивает с опытом человека, которого во времяпосвящения в митраистские мистерии кидают в яму, крытую плетнем из прутьев,чтобы затем заколоть над ним быка: посвящаемый, таким образом, оказывается сног до головы залит кровью и шокирован звуками агонии зверя.

Умирающий быкв это мгновение символизирует собой солнце, как бы излучающее чистое насилиев форме багрового сияния. В «Истории глаза», к слову, эта же яма встречаласьнам в образе нормандского шкафа-гильотины: текшая из-под нижнего его краямоча ассоциировалась также с кровью, в роли мистагога выступал Кардинал, а вроли посвящаемого и в то же время жертвенного животного – Марсель.Однако теперь Батай связывает солнце с насилием, по преимуществуобращенным против своего автора, в связи с чем в тексте вновь возникает образпетуха: «...ужасный крик петуха, в особенности на восходе солнца, всегдасоседствует с криком, который он издает, когда его режут.

Можно добавить, чтосолнце в мифологии обозначается еще и человеком, перерезающим самому себеглотку, и, наконец, антропоморфным существом, лишенным головы»123. Здесьмомент приветствия солнцу отождествляется с моментом насильственной смерти.Ассоциация петуха с загадочным безголовым существом, о котором нам пока еще121"De même que le soleil présédent (celui qu'on ne regarde pas) est parfaitement beau, celui qu'on regarde peur êtreconsidéré comme horriblement laid", Bataille G. Soleil pourri // Documents.

1930. Vol. 3. P. 173-174.122"Le mythe d'Icare est particulièrement expressif du point de vue ainsi présisé il partage clairement le soleil en deux,celui qui luisait au moment de l'élévation d'Icare et celui qui a fondu la cire, déterminant la défection et la chute criardequand s'est approché trop près", Ibid. P. 174.123"On peut ajouter que le soleil a encore été exprimé mythologiquement par un homme s'égorgeant lui-même et enfin parun être antropomorphe dépourvu de tête", Ibid.42ничего не известно, выглядит тем более интересной, что с ее помощью философнамекает также и на способ, каким режут этих птиц, т.е. на отрезание головы.Возможно, он мог также принимать во внимание и характерную особенность ихсмерти – а именно то, что в течение некоторого, иногда весьма долгого, временипосле смертельного удара их тела все еще продолжают как-то функционировать,бегать туда-сюда и заливать все кровью: так смерть вплетается в жизнь, и бытие,вызванное их союзом, наверное, можно было бы назвать и экстазом.

При этомдля Батая не столь важно, что в реальности петуха режет кто-то другой, посколькусимволически его убивает солнце, и в то же время он сам убивает себя, на чтоуказывают и последующие сравнения. Вероятно, здесь философ обращаетсятакже и к содержанию этого образа в греческой мифологии, где петухпринадлежит одновременно горнему и подземному мирам и символизирует в т.ч.и целительную смерть-возрождение124. Можно вспомнить и загадочные словаСократа в «Федоне», сказанные им перед смертью, и соотнести их с тем, чтоучитель, по сути, ведет себя как самоубийца или, согласно популярной версии,как врач, прописавший самому себе лечение смертью125.

Петух и Икар в эссестановятся, таким образом, концептуальными персонажами, несущими идеюсолнечного субъекта, который является также объектом собственного насилия;динамика его субъективации изображается как возвышение до невообразимыхвысот, за чем следует падение в глубочайшую бездну, которое философ называет«неслыханным насилием» [violence inouïe]126. Солнце при этом становится как быамбивалентным двигателем этого двойного события.В эссе «Жертвенное калечение и отрезанное ухо Винсента Ван Гога» Батайпродолжает развивать эту же тему. Он начинает с рассказа о молодом художникеГастоне Ф., в 1924 г.

откусившем себе палец на руке – по его словам, потому, чтослучайно взглянул на солнце и получил от него такой приказ 127. Далее он пишет124См.: Топоров В.Н. Петух // Мифы народов мира. М, 2008. С. 805.Платон. Федон 118 // Платон. Собрание сочинений в 4-х тт. Т. 2. / пер. с др. греч. С.П. Маркиша. С. 96. См.также: Меламед Ю. Три самых важных самоубийства в истории: Сократ – Кириллов – Малевич // Логос.

2014. № 3.С. 34-40.126Bataille G. Soleil pourri. P. 173.127Bataille G. La mutilation sacrificielle et l'oreille coupée de Vincent Van Gogh // Documents. 1930. Vol. 8. P. 451.12543об одержимости самого Ван Гога образами солнца и подсолнухов – причемувядших, с которыми он, по-видимому, идентифицировал самого себя и радицветения которых отрезал себе ухо бритвой, завернул его в платок и отнес вбордель к любимой проститутке Гогена. Другая молодая женщина, находясь влечебнице для душевнобольных, получила от объятой пламенем божественнойфигуры повеление отрезать себе уши, но не найдя поблизости острых предметов,едва не вырвала вместо них глаза.

Все эти случаи Батай определяет какпроявления духа жертвоприношения [l'esprit de sacrifice], который из-за своегополного упадка в наше время находит выражение почти что исключительно всфере психических отклонений. Философ рассматривает различные формыкалечения при инициации – обрезание, вырывание зубов или отрезание пальца, –и обнаруживает скрытый смысл всех этих обрядов в проекции «я» вовне, внасильственном выходе из самого себя и нарушении цельности собственного теларади переживания бытности чем-то несоизмеримо большим, чем человек:«Разрыв персональной гомогенности, отбрасывание вовне себя некой части себяже, яростное и мучительное по своей сути, представляется неразрывно связаннымс теми искуплением, трауром или разгулом, что открыто вызываются обрядамивступления во взрослое общество»128.

Человек, поступающий так, становитсяподобен божественному солнцу, которое непрерывно приносит себя в жертву, какбы вырывая из собственного тела органы и отшвыривая их прочь от себя в видесолнечных лучей, света и тепла. Здесь Батай впервые отчетливо отождествляетжертву с даром: se détruire для него равняется se donner, т.е.