Диссетация (1137676), страница 9
Текст из файла (страница 9)
P. 31.96"Ivres et relâchés Simone et moi nous étions échappés l'un à l'autre et aussitot élancés à travers le parc, comme deschiens", Ibid. P. 30.97"...il était devenu nésessaire de quitter le château et de fuir comme des animaux, Simone et moi", Ibid. P. 32.98"Notre hallucination particulière se développait cette fois sans plus de limite que le cauchemar complet de la sociétéhumaine par exemple, avec terre, atmosphère et ciel", Ibid. P. 33.36произведении смутных аллюзий на культ Митры, с которым философ безусловнобыл знаком хотя бы понаслышке, поскольку часто упоминает его в своих статьях1929-1930 гг.99 Затем в жертву приносится и сам бык, «солнечный монстр» – ибожеством в данном случае можно смело назвать Симону, кровожаднопоедающую сырыми его тестикулы100.
Совершая таким образом насилие, она«хочет занять место на солнце»; рассказчик говорит, что «солнечное излучениерастворяло нас в какой-то ирреальности, которая соответствовала... нашемубессильному желанию взрыва»101. Насильственное сияние солнца становитсямаксимально ярким в Севилье, где главные герои в конце концов приносят вжертву священника: город наполнен «жаром и светом, от которых всерасплывалось еще больше, чем в Мадриде»102.
В заключительной сценечеловеческого жертвоприношения солнце возникает в последний раз в ужезнакомом нам образе солнечного ануса, будучи издевательски помещенным ванальное отверстие под видом вынутого из глазницы органа. Оно оказываетсясвязано с обоими формами насилия, которые, по мысли Лесли Болдт-Айронс,можно выделить в поэме: это одновременно разрушительный потенциал,энергетическая «заряженность» человеческих тел и природных стихий, ирадикальный выплеск энергии в момент убийства103.
Добавим, что в своем письмекузине Марии-Луизе Батай, написанном в 1922 г. во время пребывания будущеготогда еще философа в Мадриде, он описывает свои чувства, используя именноэтот интересующий нас термин – violence: «...я начинаю предчувствовать, чтоИспания полна насилия и великолепия»104.Странно, однако, что все эти образы возникают лишь во второй части поэмы:действие первой куда чаще происходит ночью, в дождь, или по крайней мере в99Стейнмец Ж.-Л. Батай и культ Митры: к Истории глаза. С. 196.Bataille G.
Histoire de l'œil. P. 53-54.101"Le rayonement solaire nous absorbait peu à peu dans une irréalité bien coforme à notre malaise, c'est-à-dire à l'enviemuette et impuissante d'eclater", Ibid. P. 55.102"...une chaleure et une lumière encore plus déliquescentes qu'à Madrid", Ibid. P. 57.103Boldt-Irons Leslie A. Sacrifice and violence in Bataille's erotic fiction: Reflections from/upon mise en abîme // Bataille:Writing the Sacred / Gill Caroline B.
(ed) London and NY: Routledge, 1995. P. 93.104"...je commence à pressentir une Espagne pleine de violence et de somptuosité", Georges Bataille. Choix de lettres,1917-1961. P. 27.10037«тягостный знойный день», но без солнца105. Нам, однако, представляетсявозможным предположить, что солнце в ней все же присутствует, однако в иномвиде: «жидкий» по природе своей солнечный свет отождествляется здесь с мочой.Эпитеты, которые автор относит к тому и другому, очень часто совпадают:например, струя мочи Марсель называется «светлой» и даже «сверкающей»106, и вследующей строке – violent, насильственной, яростной, или резко-прерывистой107.Иногда автор сам проговаривает эту ассоциацию прямым текстом: «А когда яспросил, что ей вспоминается при слове "писать", она ответила: "писать" на глазебритвой, и еще что-то красное, солнце»108.
Здесь моча, как и солнце, связываетсяеще и с кровью – в другой сцене она течет из-под нормандского шкафа,представшего гильотиной. В конце концов, ассоциацию солнечного света сэкскрементами мы видели и в «Солнечном анусе», так что ее появление в поэметем более неудивительно. Точкой дивергенции света и мочи здесь служит ужеупомянутое «солнечное пятно», являющееся тем и другим одновременно: до егопоявления эта переменчивая субстанция сопровождает героев как бы имманентно,поскольку они постоянно мочатся друг на друга, однако в нем насилиеирреального животного мира наконец обретает разъем, точку входа / выхода –своего рода врата, одновременно отделяющие его от пустой реальности ипозволяющие иногда ее покидать.По сравнению со второй частью, в которой насилие сгущается до консистенциирасплывчатого солнечного марева, недвижимо зависшего над головами героев, впервой дважды (так что едва ли это можно счесть случайным) упоминаетсяприсутствие еще более странного свойства, – а именно присутствие чудовища:«...как будто я хотел ускользнуть от объятий какого-то чудовища, и этимчудовищем не могло быть ничто иное, как необычайное насилие моих105Bataille G.
Histoire de l'œil. P. 16.«...в самом деле, Марсель не могла спустить, не оросив себя если не кровью, то светлой и даже, в моемпредставлении, сверкающей струей мочи» // "...c'est que Marcelle ne pouvait pas jouir sans s'inonder, non de sang maisd'un jet d'urine claire et même pour moi illuminée". Ibid. P. 32.107В переводе С. Зенкина.
См.: Батай Ж. История глаза // Батай Ж. Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза.С. 65.108"Et comme je lui demandais à quoi la faisait penser le mot uriner, elle me répondit: buriner, les yeux, avec un rasoir,quelque chose de rouge, le soleil", Bataille G. Histoire de l'œil. P. 38.10638движений»109; « ...казалось, невидимое чудовище оторвало Марсель от решетки,которую крепко держала ее левая рука: мы увидели, как она в беспамятствепадает навзничь»110. Батай указывает на то, что это присутствие не рождаетсянигде, кроме как в человеческом теле и в результате насильственного разрушенияприсущей ему субъектности, когда вдруг начинает казаться, что не сам человек, акто-то или что-то иное, инаковое, владеет его телом, – подобно тому, как бесывладеют телом одержимого (т.е. буквально того, кем владеют – possédé).
Насилие,которое рождается в агонических конвульсиях сотрясенного оргазмом тела, врезультате его разрыва переходит от субъективного бытия к объективному.Превращение более конкретного чудовища в более абстрактную чудовищность вэтих двух пассажах описывает как бы продолжающееся воплощение насилия,вырвавшегося из тела в мир: оно все больше в нем растворяется, постепенноразжижаясь из присутствия сильного и субъективного в слабое и бессубъектное,которое затем возносится ввысь и становится солнцем – насилием, которое теперьуже не грубо швыряет людей оземь, а принимает от них жертвы.Наконец, в поэме есть еще один образ, который связывает солнце с насилием иеще не раз встретится нам в текстах Батая, – а именно петух. В тексте онпоявляется лишь единожды, но в том примечательном смысле, что это животное,чувствующее солнце и как бы приветствующее его, заранее обречено смерти:«Тошнотворный, абсурдный петушиный крик совпадал с моей жизнью: то естьтеперь это был Кардинал – из-за своей надтреснутости, красного цвета,пронзительных криков, которые он вызывал в шкафу, а еще потому, что петуховрежут...»111.
Здесь возникает мотив, для «Истории глаза» по-видимому,уникальный:жизньрассказчика,совпавшаясразрывающимреальностьпетушиным криком смертельной агонии и приветствия солнцу, впервыевозводится в регистр самопожертвования, а не просто разгула насилия в форме109" ...si j'avais voulu échapper à l'étreinte d'un monstre et ce monstre n'était pourtant que l'extraordinaire violence de mesmouvements", Ibid. P. 16.110"Mais bientôt il sembla qu'une monstruosité invisible arrachait puissamment Marcelle au barreau auquel de sa maingauche lle se retenait de toutes ses forces, nous la vîmes abattue à la renverse dans son délire", Ibid.
P. 31.111"L'écœrant cri de coq en particulier coïncidait avec ma propre vie, c'est-à-dire maintenant le Cardinal, à cause de lafèlure, de la couleur rouge, des cris discordants qui avaient été provoqués par lui dans l'armoire et aussi parce qu'on égorgeles coqs", Ibid. P. 45.39эротического исступления или убийства кого-то другого. Вся эта тема связимежду петухом и солнцем, кроме того, вполне могла быть инспирированастихотворением Аполлинера под названием «Зона» из сборника «Алкоголи»,которое завершается метафорой рассвета: «Солнцу перерезали горло»112.Немного забегая вперед, – дабы не возвращаться к этому вопросувпоследствии, – следует сказать, что совершенно ту же роль солнце играет в«Небесной сини». Выше мы уже приводили описание солнца, вложенное в устапротагониста: солнце представляется ему красным, страшным, взрывным. Кровь,которая вскоре потечет по мостовым охваченной гражданской войной Испании,он называет «солнечной», и свет в ней «взрывается и убивает»113.
Кроме того,солнце здесь становится объектом созерцания и стимулятором экстаза, онобуквально выводит из себя, опрокидывает в безумие и допьяна смешит. Именно вэтом фрагменте автор упоминает сверкающую «синеву полуденного неба»,давшую название всей повести – ту синеву, в которой теряет самого себя человек.Здесь у Батая возникает еще один загадочный образ, заимствованный, вероятно,опять же у Ницше – образ великого полдня, когда все вещи видны отчетливо, астановление человека и вселенной достигает своей кульминации: это часрождения сверхчеловека (в «Заратустре») и смерти бога (в «Веселой науке»)114.Батай, однако, склонен трактовать этот час не исторически, а экзистенциально,как апофеоз субъектности – в ее утрате, и вершину познания – в безумии.
Однакополдень – это прыжок в беспредельное за гранью возможного, и поэтому свет вповести обычно являет себя в предметах, не связанных с солнцем напрямую илишь на время погружающих главного героя в болезненную ирреальность , – этоможет быть, например, сияние белокурых волос115, свет лампы116, или бродяга с112"Soleil cou coupé", Apollinaire G. Zone [http://www.poetica.fr/poeme-793/guillaume-apollinaire-zone/]."...était-il rien de plus solaire que le sang rouge coulant sur le pavé, comme si la lumière éclatait et tuait?", Bataille G.Le Bleu du ciel. P.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
