Диссертация (Этико-социальные доктрины К.О. Апеля и Ю. Хабермаса (анализ методологических оснований)), страница 9

Одновременно каждый из частных процессов воспроизводства вносит вклад в сохранение всех структурных компонентов жизненного мира. Если культура предлагает значимые знания, удовлетворяя потребность в понимании жизненного мира, то вклад культурного воспроизводства в сохранение двух других компонентов состоит, с одной стороны, в легитимации существующих институтов и, с другой стороны, в создании образцов поведения для обретения дееспособности индивидов. Если общество интегрировано в такой мере, что потребность в координации, существующая в жизненном мире, удовлетворяется, то вклад процесса социальной интеграции в сохранение двух других компонентов состоит, с одной стороны, в легитимно регулируемой социальной принадлежности индивидов, с другой стороны, в моральной принудительности. Если социализированные индивиды в состоянии совладать с возникающими в их жизненном мире ситуациями, то вклад процессов социализации  в сохранение обоих других компонентов системы состоит, с одной стороны, в успехах интерпретации культурных образцов и, с другой стороны,  в мотивациях действий, согласующегося с социальными нормами.

Вводя коммуникативно-теоретическое понятие жизненного мира, Хабермас подчеркивает, что намерение подойти с его помощью к любому обществу не является тривиальным. Тяжесть обоснования всеобщей значимости в концепции жизненного мира, разработанной Гуссерлем и его последователями в абстрактном неисторическом плане как пригодной для охвата всех эпох и культур, перемещается на комплиментарное понятие коммуникативного действия .[12]

Переформулируя идею  вербализации сакрального, Хабермас выдвигает следующий тезис: чем больше дифференцируются структурные компоненты жизненного мира и процессы, которые служат его сохранению, тем больше возрастает роль интеракционных взаимосвязей в условиях рационально мотивированного понимания, т.е. возрастает важность достижения консенсуса, которое, в конечном счете, опирается на авторитет более убедительного аргумента.

С одной стороны, динамика общества претерпевает влияние со стороны императивов, которые исходят  из материального воспроизводства жизненного мира, но, с другой стороны, общественное развитие использует структурные возможности и со своей стороны подвергнуто структурным ограничениям, которые систематически изменяются вместе с рационализацией жизненного мира. Другими словами, перспектива, вытекающая из системной теории, ставится в зависимость от предположения, что рационализация жизненного мира ведет к направленной вариации структурных образцов, определяющих состав системы.[13]

В другом случае внутренняя перспектива самоизложения исследуемой культуры, применяемая в понимающей социологии, затемняет все, что воздействует на социокультурный жизненный мир извне. Это приводит к ложным выводам герменевтического идеализма, обратной стороной которого является методологический дескриптивизм. При этом постулируется, что интеграция обеспечивается через сеть коммуникативных действий, связанных с традицией, но не через системные механизмы, которые лишены интуитивного знания тех, кто к ним принадлежит. В этом понимании жизненный мир, который конструирует участников, исходя из совместной для них культурной традиции, полностью совпадает с обществом. Хабермас замечает, что трактовка общества как жизненного мира вынуждает прибегнуть к трем фикциям: а) полная автономия действующего; б) независимость культуры; в) прозрачность коммуникации, если исходить из того, что интеграция общества осуществляется, только исходя из предпосылок ориентированного на понимание действия. Но фактически целенаправленные действия координируются не через процессы понимания, а через функциональные взаимосвязи, которые ими не направлены и преимущественно не могут быть восприняты внутри горизонта повседневной практики.

В капиталистическом обществе рынок - важнейший пример регулирования кооперативных взаимосвязей с помощью системных механизмов.  Рынок принадлежит к системным механизмам, которые стабилизируют ненаправленные взаимосвязи действий через функциональные переплетения результатов этих действий, в то время как механизмы понимания согласовывают ориентации действий участников друг с другом. Поэтому Хабермас предлагает различать социальную и системную интеграцию: первая связана с ориентацией действий, вторая этим не исчерпывается. В одном случае системы действий интегрируются через нормативно гарантированный либо коммуникативно достигнутый консенсус, в другом случае - через нормативное управление субъективно некоординированными частными решениями.

Если понимать интеграцию общества исключительно как социальную интеграцию, то получим понятийную стратегию, которая, как показано, исходит из коммуникативного действия и конструирует общество как жизненный мир.[14] Она связывает социально-научный анализ внутренней перспективой членов социальной группы и обязывает их к тому, чтобы герменевтически соединить собственное понимание с пониманием участников. Тогда воспроизводство общества представляется как сохранение символических структур жизненного мира. При этом проблемы материального производства хотя и не затемняются полностью (т.е. сохранение материального субстрата - необходимое условие для сохранения символических структур самого жизненного мира), но процессы материального воспроизводства воспринимаются из перспективы действующих субъектов, которые целенаправленно овладевают ситуацией,  при этом затемнены все аспекты, не являющиеся интуитивно очевидными, которые возникают из взаимосвязи общественного воспроизводства.

Если, с другой стороны, рассматривать интеграцию общества как системную интеграцию, то такая понятийная стратегия представляет общество в модели саморегулирующейся системы.[15] Она связывает социально-научный анализ с внешней перспективой наблюдателя и ставит проблему: как применить понятие системы к взаимосвязи действий. Живые системы понимаются как открытые системы, которые сохраняют гомеостаз через обмен с нестабильным и сложным внешним миром. Все составные части системы выполняют свои функции с учетом сохранения системы. Однако Хабермас справедливо замечает, что концептуализацию общества нельзя без натяжек свести к концептуализации органических систем, так как структурные модели систем действия в отличие от биологических образцов недоступны наблюдению и должны быть рассмотрены герменевтически, т.е. из внутренней перспективы участников, так как из автономности символического воспроизводства жизненного мира, развернутой с точки зрения культурного воспроизводства, социальной интеграции и социализации, результируются именно внутренние ограничения для воспроизводства общества, которые мы можем наблюдать извне как содержащую ограничения систему. Важные для сохранения жизненного мира структуры, от существования которых зависит идентичность общества, доступны исключительно реконструктивного анализу, базирующемуся на внутренней перспективе участников жизненного мира. Поэтому, чтобы избежать изъянов и первого и второго подхода, Хабермас исходит из того эвристического предположения, что общество нужно рассматривать как сущность, которая в ходе эволюции рассматривается как система и как жизненный мир. Системная эволюция измеряется способом управления обществом, в то время как разделение культуры, общества и личности показывает состояние развития символически структурированного жизненного мира.

Хабермас представляет социальную эволюцию таким образом, что сложность системы и рациональность жизненного мира согласованно возрастают. В системном аспекте различия между ступенями эволюции племенного общества, традиционного государственно организованного общества и современного общества состоит в возникновении новых системных механизмов и соответствующего уровня сложности системы. В этой плоскости анализа разъединение системы и жизненного мира проявляется таким образом, что жизненный мир, который поначалу экстенсивен со слабо дифференцированной общественной системой, понижается в статусе до подсистемы наряду с другими подсистемами. При этом системные механизмы все более освобождаются от социальных структур, через которые осуществляется социальная интеграция. Современные общества достигают, как будет показано в дальнейшем, степени системной дифференциации, на которой ставшие автономными его сферы связаны между собой через неязыковые средства коммуникации. Вместе с тем жизненный мир остается подсистемой, которая определяет устойчивость общественной системы в целом. Системные механизмы при этом требуют укорененности в жизненном мире - они должны быть институциализированны. Эта институциализация новых ступеней системной дифференциации может быть воспринята также из внутренней перспективы жизненного мира.

Системные взаимосвязи, которые на низком уровне дифференциации еще тесно связаны с механизмами социальной интеграции, сгущаются и превращаются в свободные от норм структуры.

Анализируя взаимосвязь между возрастанием сложности системы и рационализацией жизненного мира, Хабермас обращается к эмпирическому материалу, рассматривая племенные общества как социокультурные жизненные миры и как саморегулирующиеся системы, чтобы показать полное пересечение системной и социальной интеграции, которое еще существует на этом уровне развития. Как и механизм создания власти, механизм обмена приводит к дифференциации системы только там, где он связан непосредственно с религией и системой родства. Системные механизмы еще не освобождаются от институтов, выполняющих функцию социальной интеграции. В немонетаризованном хозяйственном обмене архаических обществ механизм обмена столь мало освободился от нормативного контекста, что ясное разделение между экономическими и неэкономическими ценностями вряд ли возможно. Только там, где механизм обмена одновременно составляет интегральную составную часть системы родства, он может полностью развернуть свою усложняющуюся динамику. То же характерно и для механизма образования власти. Он оперирует через заданные в системе родства измерения пола, поколения, рода и допускает статусную дифференциацию, которая основана на престиже, а не на обладании политической властью.[16]

По мере того, как структуры жизненного мира дифференцируются, механизмы системной и социальной интеграции отделяются друг от друга. Проходящая через отношения обмена сегментарная дифференциация и происходящая через властные отношения стратификация племенных обществ обозначают две разные степени системной дифференциации.[17] Для сохранения устойчивости системы социальная интеграция (в смысле координаций ориентаций действия) необходима только в той мере, в какой она обеспечивает условия для функционально необходимого соединения эффектов действия. Но механизмы, которые служат возрастанию сложности системы, не гармонизированы априори с механизмами, которые обеспечивают нормативное согласие и языковое понимание для социальной сплоченности коллектива. Системные механизмы до тех пор тесно перекрещиваются с механизмами социальной интеграции, пока они включены в предзаданные социальные структуры, то есть в систему родства. Как только возникает политическая власть, авторитет которой исходит не из престижа ведущих родовых групп, а из использования судейских санкций, механизм власти освобождается от структур родства.

Небезынтересен вопрос о соотношении концепции системы и жизненного мира, сформулированной Хабермасом, с концепцией Маркса, ведь, если избрать институциализацию степеней системной дифференциации (как у Хабермаса) в качестве отличительной черты общественных формаций, то напрашивается параллель с марксистским понятием базиса и надстройки. Импульсы для дифференциации общественной системы исходят из области материального воспроизводства. Поэтому комплекс институтов, который укореняет эволюционный системный механизм в жизненном мире и тем самым очерчивает пространство игры возможного в рамках формации возрастания сложности, может быть понят как базис.[18]

Однако Хабермас считает, что в племенных обществах, как было сказано, система родства перенимает роль производственных отношений. И говорить о том, что общество состоит из базиса и надстройки, не приходится: даже религия не настолько дифференцирована от институтов родства, чтобы ее можно было охарактеризовать как надстройку. В традиционном обществе производственные отношения воплощены в политическом порядке, в то время как религиозная картина мира выполняет идеологические функции. Только в капиталистическом обществе, где рынок выполняет также и функции  стабилизации классовых отношений, производственные отношения приобретают экономический вид. Соответственно, дифференцируется сфера базиса от надстройки, - прежде всего, традиционная государственная власть от тех религиозных картин мира, которые легитимируют господствующий порядок; затем комплиментарно специализированные на достижение цели подсистемы хозяйства и государственной власти от тех областей действия, которые выполняют задачи культурного воспроизводства, социальной интеграции и социализации. Базис и надстройка только тогда не совпадают, когда система родства как несущая социальная структура разрушается и тем самым обруч, удерживающий вместе социальные и системные интегративные механизмы, лопается.

В иерархизированном племенном обществе вместе с успехами в организации растет также и функциональная специализация; возникают специальные роли для выполнения руководящих функций, для осуществления культовой практики, для разрешения правовых конфликтов. Но эта специализация находится внутри границ системы родства. В государственно организованном обществе функциональная специализация распространяется на образ жизни самих социальных групп. В условиях политического господства социальное расслоение освобождается от субстрата системы родства через участие в политическом господстве  и исключение из такого участия; социальные единства сами могут быть функционально специализированы: господствующие группы - как служащие, военные, землевладельцы, масса населения - как рыбаки, крестьяне и т.д. Состояние при рождении трансформируется тем самым в политически гарантированное имущественное состояние, то есть возникают классы. На основе все более резко проявляющейся дихотомии между высокой и народной культурой классы создают собственную среду, специфический жизненный мир и ценностные ориентации. На месте стратификации сходных друг с другом социальных единств возникает государственная организация непохожих социальных единств, стратифицированные классы приходят на место иерархизированных родовых групп. Наличие и функции государственной власти - важнейшая  отличительная черта государственного типа централизованной пирамидальной формы политической системы в отличие от сегментарных политических систем.[19]